Обреченные обжечься

Anne Dar, 2019

За считанные месяцы жизнь Таши производит оборот в 180º. То, что прежде казалось нереальным, обращается в правду, то, что когда-то было утеряно навсегда, возвращается сквозь боль, то, чего она могла бояться больше всего, случается и это невозможно исправить. Впервые Таша оказывается ни к чему не подготовленной. Обстоятельства заставляют её либо отрекаться от того, что прежде имело для неё смысл, либо страшиться того, что обещает ей будущее. Смирение перед неизбежным и принятие происходящего облегчают её ношу, и Таша, как поистине сильный человек, начинает обретать баланс в вихре необратимых перемен, но последняя перемена становится фатальной. Содержит нецензурную брань."В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой".

Глава 4.

Дверь в бывший отцовский гараж не закрывалась с тех пор, как в нём начала жить Миша. Она просто захлопывалась и никаких замков или защёлок.

Я с самого начала знала, кому расскажу первой…

Внутри гаража было тепло, даже почти жарко. Прошествовав вглубь и сев на допотопное продавленное кресло напротив дивана, на котором, укрывшись шерстяным пледом, спала Миша, я достала из внутреннего кармана своей парки упаковку сигарет и, закурив, посмотрела на наручные часы. Двадцать три минуты четвёртого.

Мой взгляд упал на новенький обогреватель, вертикально припаянный к левой стене между двумя неоновыми лампами. В момент, когда я выпустила изо рта первую струю дыма, Миша проснулась.

— Откуда обогреватель? — невозмутимым, спокойным тоном поинтересовалась я.

— Отец купил, — не менее невозмутимо, уверенным тоном отозвалась Миша.

Отец купил Мише обогреватель? Это что-то новенькое… Он ведь не обращал на своих детей внимания, за исключением всеобще любимой Пени, естественно, так с чего бы вдруг?..

Сделав очередной выдох, я вновь посмотрела на Мишу и, из-за её неестественной бледности, вдруг вспомнила о том, что во время снежной бури она болела.

Теперь ясно, почему отец вдруг заметил её существование. Может быть мне стоит тоже заболеть, но на сей раз отказаться от помощи Дариана, чтобы отец вспомнил и о моём существовании тоже?..

Я задумалась…

— Ты чего? — спустя минуту, аккуратно откинув с себя плед, поинтересовалась Миша.

Сев на край дивана, она накрыла свои плечи только что отброшенным ею пледом и врезалась в меня своим острым взглядом. Её зеленые глаза, из-за впавших скул и бледности кожи, стали вдруг невероятно большими, а сильно искусанные губы приобрели неестественно красный цвет и местами даже синеву. Я замерла, глядя на кровоподтёк на её нижней губе у правого уголка — губа слегка припухла от глубокой трещины.

— Будешь курить? — наконец поинтересовалась я, спустя полминуты оторвав свой взгляд от губы сестры и зацепившись взглядом за её нереальные изумрудные глаза. Прежде, чем она ответила, я протянула ей одну сигарету из упаковки, затем поднесла ей огонь. Миша невозмутимо закурила. Перед тем, как продолжить говорить, я помедлила ещё несколько секунд. — Позавчера связалась с Генри и общалась с Мией по видеозвонку, — наконец начала я. — У нас разница во времени один час, так что каждый день звоню в одиннадцать, чтобы не попасть на время обеда…

Я замолчала, и Миша, сделав затяжку, прищурилась.

— Я созванивалась с ней семь часов назад… — вдруг произнесла она. — Не смотри на меня так. В этом вопросе мне помогает Пандора. У Мии всё прекрасно… — стряхнув пепел со своей сигареты в пепельницу, Миша прищурилась ещё сильнее. — Так что же вчера произошло?

Поразительно, как только моя сестра не умудрилась прокурить присущее нам обеим индуктивное мышление. Я сказала, что созванивалась с Мией позавчера, после чего мимолётом добавила, что звоню ей в одно и то же время каждый день. И я не ошиблась — для Миши этого было достаточно: почему я сказала позавчера? а что было вчера?

Мимо Миши пролетало много подробностей, но ни единая по-настоящему важная мелочь не оставалась ею незамеченной. Так почему же я не позвонила Мие вчера? Что может быть важнее моего звонка её дочери?

— Что ты делала вчера в пять утра? — на сей раз прищурилась я, после чего отрясла пепел со своей сигареты во вторую пепельницу, стоявшую с моего края покосившегося журнального стола.

— Странный вопрос, не находишь? С таким же успехом ты могла бы спросить у меня, что я делала в час ночи или в семь утра, — Миша поморщила лоб. — Но… — она неожиданно запнулась, после чего, прикусив нижнюю губу, уперлась взглядом мне в грудь. — Ещё более странно то, что у меня есть неожиданный ответ. Однако ты ведь знаешь об этом, верно? — мы вновь встретились взглядами. Какой же острый ум!.. Я словно общалась сама с собой. Приняв моё молчание за положительный ответ, Миша решила продолжать. — В пять ноль ноль я проснулась. Я посмотрела на часы. Это произошло ровно в пять. Но что именно “это”… — Миша вновь прищурилась. На сей раз ей не помогала даже её заточенная до острия индукция. Но она знала, где и как копать. — А что делала в пять часов ты? — неожиданно спросила она, врезавшись в меня зорким взглядом, уверенно двигаясь в правильном направлении для получения большей информации.

— Я проснулась, — невозмутимо ответила я, после чего мы замерли и, казалось, замер даже дым, исходящий от наших сигарет.

Прошло много времени, прежде чем Миша вспорола остриём своего острого ума конверт с главным вопросом.

— А что в это время делал Хьюи?..

Голос Миши прозвучал неестественно, так, словно ей не принадлежал, словно замёрз и теперь от каждого вырывающегося из горла звука испещрялся трещинами.

— Он проснулся, — замерев с широко распахнутыми глазами, наконец выдала своей сестре ответ я.

Без единого движения мы просидели до тех пор, пока наши сигареты, дотлев до основания, не начали жечь наши пальцы. Тогда мы вновь встретились взглядами.

— Нас снова трое? — наконец вцепившись взглядом в сестру и, настойчиво смотря ей прямо в глаза, поинтересовалась я.

— Хьюи, ты и я?.. — недоверчиво переспросила Миша.

— Нет. Хьюи, ты и я… В таком порядке мы появились на этот свет.

— Меня уже не вернуть… — её голос предательски дрогнул.

— Маму и Джереми — вот кого не вернуть. Тебе же достаточно одного лишь желания, чтобы вернуться.

— Он меня не простит…

Миша говорила о том, что Хьюи не простит её за то, что она с собой сделала. Я замерла.

— Нет, Миша, — потушив окурок в грязной пепельнице, я села на край своего кресла и, перегнувшись едва ли не через весь стол, заглянула в широко распахнутые, огромные глаза сестры. — Мы тебя не простим. Но не за то, что ты с собой сделала, а за то, что ты откажешься с собой делать.

— Ладно… — сдвинув брови, Миша снова налилась уверенностью, но начала кусать губы. — Ладно, я согласна…

— Вот и замечательно, — сжато ответила я, всё ещё боясь выдыхать, чтобы не спугнуть свою добычу. — На лечение Мии ушли не все деньги. Большую часть мы пожертвовали на операцию для неизвестной нам девочки, полностью закрыв недостающую на то сумму, но у нас осталось ещё немного, — я перевела дыхание, вспомнив сундук на чердаке Амелии, в котором хранилась оставшаяся сумма. — Твоего желания и этих денег хватит, чтобы вытащить тебя из этой трясины.

— От пристрастия к травке, токсикомании и алкоголизма так просто не избавиться, — Миша, погасив окурок в своей пепельнице, ответно пригнулась ко мне и щёлкнула пальцами.

— И ещё от курения, — многозначительно повела бровью я. — Ото всего, чем ты себя травила все эти годы. От мыслей… От боли…

— А как же ты? — Миша точь-в-точь как и я повела бровью. — Как же твои мысли и твоя боль?.. Как же твоё курение?

Передо мной вспышкой возникла картинка. Мне восемнадцать, я переехала в общежитие и сразу же сменила свою фамилию. Я держу в руках копию свидетельства о том, что Таши Грэхэм больше не существует. В течении одного часа я разрываю его на десяток обрывков, из которых скручиваю трубочки и, набив их табаком влюблённого в меня парня из соседнего кампуса, выкуриваю их все до единой. Так я начинаю курить.

С тех пор прошло уже шесть лет, и хотя жесткого привыкания к курению у меня так и не возникло, с тех пор в моей жизни не было ни одного месяца, в котором не было бы выкурено хотя бы одной сигареты. Если бы это заглушало мою боль, я бы определённо подсела на это дело более основательно, но это мне не помогало. Мне не помогало ничто, из-за чего я не подсела ни на что из того, без чего уже не могла обходиться Миша.

— Я брошу курить через месяц после того, как ты будешь чиста, — наконец ответила я, всё ещё врезаясь взглядом в её хрустальные глаза.

— Значит, в конце июля.

— В середине июня, — многозначительно приподняла бровь я. — Если будешь пахать как бык, тебя реально вылечить за четыре месяца. Я узнавала. Речь идёт о VIP-лечении.

— И у тебя хватит денег? — Миша не отводила от меня взгляда. Она не промахнулась с вопросом (она никогда не промахивалась). Деньги действительно принадлежали мне. Все если не догадывались, тогда наверняка знали, каким образом они мне достались.

— Я уже подсчитала. Хватит. И даже если понадобится больше, чем у меня сейчас есть, я найду недостающую сумму, ты ведь знаешь, — я испытывающе не отводила от своей изнурённой копии взгляда. — Я — твоя сестра, и ты в меня веришь, забыла? — решив напомнить Миши наш разговор в больнице, который подтолкнул меня продаться Дариану, произнесла вслух её же слова я. — Главное не подведи нас, — наконец заключила я.

Выждав несколько мгновений, Миша протянула мне руку:

— Не подведу.

Уверенно пожав руки, мы поднялись со своих мест. Прошло ещё несколько секунд, но рук мы так и не расцепили. Потянув друг друга к себе, мы встретились над столом плечами и одновременно обнялись. Немое объятие длинной в десять секунд было освобождающим.

Мы делали это… Постепенно, вздох за вздохом с пяти утра пятнадцатого февраля, спустя десять лет, семь месяцев и три недели беспробудного сна, мы начинали просыпаться. Уже ничто не будет по-прежнему. Уже никто не будет прежним. Кассета перематывается на десять лет назад, заевшая пленка распрямляется и звук постепенно возвращается. Вдох-выдох-вдох…

Из гаража мы вышли вместе. Тринадцатилетние Миша и Таша Палмер очнулись внутри нас и подавили тех, в кого за эти годы они успели превратиться. Ничего не значащее до сих пор время внезапно обрело небывалую до сих пор для нас ценность, от веса которой нас даже слегка раскачивало из стороны в сторону. Но каким бы наш шаг ни был, пусть раскачивающимся и недостаточно быстрым, он теперь принадлежал нам, а не каждой из нас по отдельности.

Взявшись за руки, мы с Мишей дошли до родительского дома. Открыв входную дверь запасным ключом, я пропустила свою старшую сестру вперёд. Завтра она отправится в лечебницу, но перед этим она проведёт сутки со своей семьёй и никто не посмеет усомниться в ней… В твёрдости нашего решения… А если усомнятся, я отвернусь от них так же, как когда-то отвернулась от Миши, чтобы мои глаза не видели лиц предателей.