Oris Maari: Ara Avalantis

Anael Daat

Аум Ра – космическая Империя под управлением избранников, отмеченных самими Создателями. Но что, если избранница не желает править? Что если её душа рвется к приключениям и путешествиям в столь огромном космическом океане? Вот только когда ты рождена отмеченной самими Создателями всего сущего, ты не можешь убежать от великой Судьбы. Если так долго убегать от трона и пути правителя – под ногами начинает формироваться более роковая дорога, которая так или иначе проведёт по пути призвания.

Глава 6

Ярик посмотрел на меня с огромной нежностью во взгляде и открыл рот, чтобы ответить, но его прервал громкий колокольный звон, тревожный и резкий. Ещё неприятнее было то, что буквально через мгновение с улицы раздались крики. Ярик был уже на ногах и стремительно одевался, с тревогой оглядываясь на меня.

— Одевайся, быстро. Это звонница скорби, такое бывает, если убили первоинквизитора или, если заплакали статуи. И то и другое для нас не несёт ничего хорошего.

Я буквально соскользнула с кровати, вытерлась одеялом и разве что успела накинуть на себя то же платье, в котором была и обуться, тело, будто реально гудело и движения давались не просто. Блиин, только бы не статуи, нет, слишком рано, пожааалуйста, пусть это будет что угодно, только не Гнев Владыки.

В коридоре уже было шумно, доносились обрывки реплик «Её нужно очистить…", «Владыка недоволен…", «Пророк молится, нельзя вмешиваться…", «У неё не белые глаза…", «Нам велено никого не пускать…» А потом раздались хлёсткие звуки ударов. В коридоре верные мне охранники сдерживали бушующих коллег. Ярик подошёл к шкафу на смешных ножках, что-то с щелчком нажал и он откатился в сторону вместе с фрагментом пола, открывая узкий проход куда-то вниз. Я последовала за ним. Было темно, но узкий коридор был прямым и никуда не петлял. Последний свет померк, когда шкаф с щелчком встал на место за нашими спинами. Теперь я только слышала Ярика и чувствовала его руку, которой он держал мою и тянул меня за собой. Предчувствие не обмануло, да и когда такое обманывало эмпата. Было дико до дрожи в ногах, но я старалась быть максимально спокойной, паника, никогда не помогает, так и не к чему давать ей силу.

— Когда в комнату ворвутся простые охранители, они подумают, что ты ещё где-то на территории монастыря, им не известен этот ход. Но если хоть кто-то из мастеров тоже принял решение ополчиться на тебя, скоро в этот ход хлынут отборные инквизиторы в погоню. Твоя келья — келья для особых гостей и этот ход был создан для экстренной эвакуации или тайных вылазок. Мне о нём рассказал Савелий, как только я стал твоим Посохом. Ведёт он за городскую стену, но нам нужно будет двигаться дальше и двигаться быстро, надеюсь, ты готова пробежаться. И… если можешь — приглуши сияние своих глаз, в темноте оно будет нас выдавать.

— Если бы я знала, как приглушить сияние глаз, приглушила бы, — я замялась, — на счёт пробежаться, это я за, чувствовала, что что-то случится, хорошо, что есть этот потайной ход, и главное, что ты рядом.

Дальнейший путь до конца длинного каменного коридора мы проделали в молчании. Иногда стены были покрыты неведомо как выживающим в кромешной темноте мхом, иногда были влажными от сочащихся грунтовых вод, но наконец, Ярик остановился.

— Если на той стороне нас уже ждут, то тебя арестуют, а меня, скорее всего, убьют сразу, ведь я буду драться до последнего. Поэтому… — он обнял меня и поцеловал, крепко прижимая к себе — … может быть, это последний раз в жизни. Я благодарю тебя за нежность.

Я не видела в темноте его лица, света глаз было недостаточно, но внутри всё сжалось. Нужно было что-то сказать, но в горле встал комок слёз, и я просто погладила его лицо, пытаясь через прикосновение передать всё-всё. Он что-то нажал и с тихим щелчком открылся выход. В нос ударили запахи прохладной ночи и застоялой воды, мы вышли неподалеку от городского рва. Задвинув дверь-камень на место, Ярик побежал прямо через чье-то ржаное поле, увлекая меня за собой.

+ — Мы можем сделать твои глаза чёрными как ночь, мы можем наполнить их собой, только позволь и мы сделаем тебя незаметной в ночи. +

+ — Тьма, не трогай моего серебра, оно священно. +

Мы бежали по полю, было темно, небо заволокли тучи. Ночь не была тихой, её разрывал колокольный звон и крики со стороны города, кажется, кричали простые жители, дурное знамение породило панику. Поле закончилось, и начались деревянные хижины, более крепкие и богатые, чем дома в деревне Мыколы, но всё же уже не каменные строения. Здесь тоже люди не спали, на центральной площади посёлка собрались мужчины и женщины, яростно споря и размахивая факелами. Ярик держался тени и нас никто не заметил. Как оказалось, он бежал к конюшне. На бегу посохом размозжив голову сторожевого пса, который только-только собирался залаять (сила удара была чудовищной). Ярик с треском выбил дверь и вывел двух лошадей. На треск тоже никто не отреагировал, конюшня была далеко от центра, где стоял гвалт, и одни перекрикивали других, а сторожевой пес не успел предупредить селян о краже.

— Верхом ездить умеешь? Если да — тогда за мной. Если нет — садись на мою лошадь, поедем вместе.

Я оторопела, и уставилась на необычное создание расширенными глазами.

— Н-н-нет, ни когда не видела даже, — я слегка замялась, — как на неё з-залезть?

Ярик действовал грубо и жёстко. Он просто резко оторвал меня от земли и усадил на лошадь, а затем запрыгнул сам. Вторая кобыла осталась стоять на месте, а мы двинулись вперед, обдуваемые холодным ветром. Я сидела ближе к шее лошади, Ярик сидел за мной, как бы полуобнимая меня сзади. Руками он держал поводья, а на дорогу смотрел из-за моего плеча.

— Если ты первый раз на лошади — лучше так. Нам нужно быть максимально быстрыми и если бы ты сидела сзади — могла бы упасть. Так неудобно, зато надежно, — голос его был напряжен и сосредоточен, он вглядывался в темноту, ведя лошадь по извилистой тропинке и непонятно как ориентируясь в округе.

— Я могу применить зелье, чтобы видеть в темноте?

— Применяй всё что есть, всё необходимое, что посчитаешь нужным. Вообще какие-то запреты мои можешь забыть, — да, было очень неудобно так сидеть, но это мелочи, — я эм, вообще, такое создание вижу впервые, — я осторожно погладила лошадь по шее.

Ярик начал применять разные химически штуки. Он глотал пузырьки один за другим, некоторые жидкости даже слегка светились. Когда он закончил от его тела исходил ощутимый жар, как от близкого костра, а сердце билось с чудовищной скоростью. Изменился и голос, он стал более густым и басовитым.

— Моя задача — доставить тебя в безопасное место. Ближайшее такое — Леснячее, деревушка, сгоревшая в прошлом году. Новые жители там так и не появились, в народе считается дурным местом, естественно поверья о призраках, но для нас главное — там найдется хоть какая-то крыша над головой, и там нет людей. А уж затем можно будет подумать, что делать дальше. Возражения есть?

Моё сердце билось в синхронии с сердцем Ярика, и это было непривычно, сложно сконцентрироваться и дышать. Я прижала ладони к груди, будто пытаясь руками приостановить сердцебиение.

— Поехали в эту деревушку, ни каких возражений нет, — я задумалась, — Ярик, зови меня просто Лионесса.

— Как скажешь, Лионесса.

+ — Тьма, что случилось в мире, это Гнев Владыки, или что-то другое? +

+ — Да, он самый, мы чувствуем, как рыдают статуи и как мечутся в агонии ужаса светлые души, как им страшно, как они терзаются мыслями о собственных маленьких грехах перед лицом разгневанного Владыки. Началось… мы в восторге. +

+ — Ох, мне б твой восторг. У меня ни копья, ни навыка боя, и круга теперь нет. Но да, кто ж говорил, что будет легко. Ну, Владыка! Устроил тут, так устроил…+

+ — Мы можем стать твоим оружием, если позволишь. Мы забавляемся сидя на твоем плече, но мы способны на большее, мы можем стать смертоносными для твоих врагов, мы можем стать копьём, пронзающим сердца, только позволь, прими нас в свои руки, пусть руки пропитаются нами, станут нами, и мы станем твоим оружием. +

+ — Нет, Тьма, ни какого влияния. Мне нужно моё оружие, и моя Сила. +

+ — Мы чувствуем недоверие, мы удивлены. Разве мы сделали что-то, чтобы заслужить недоверие? Мы лишь предложили помощь, нечто более эффективное, чем самая хорошая палка с лезвиями. Мы в замешательстве. Наше предложение эффективно, почему Хранитель отказывается? +

+ — Палкой с лезвиями управляю Я, лично Я. Это не недоверие, это перестраховка. Я всё ещё намерена принести Равновесие. Сама принести, своими руками. +

Тьма замолчала. То ли обиделась, то ли просто решила, что диалог завершен. Ярик вел лошадь по всё более густому лесу и наконец, когда лошади стало тяжело продираться сквозь кусты, мы достигли пункта назначения. Сначала я не поняла, почему мы остановились, кромешная тьма не позволяла увидеть что-то кроме собственных рук, но затем Ярик взболтал какую-то пузатую колбу и жидкость в ней начала светиться тусклым зеленым светом. Её приходилось часто потряхивать, чтобы свечение продолжалось, но в этой темноте и такой химический фонарик сгодится. Сам Ярик впрочем, кажется, отлично всё видел. Он легко спрыгнул с лошади, помог мне слезть и уверенно пошёл куда-то в темноту, велев ждать около лошади с колбой в руках. Её свет делал всё вокруг каким-то особенно могильным и призрачным.

Стало как-то не по себе, было до дрожи неуютно, а Ярика отпускать туда одного вообще не хотелось… В груди нарастал ком негодования, будто почву из-под ног выбили. Грусть вперемешку с яростью и гневом, и не пониманием, куда двигаться дальше. Я подняла глаза к небу: — «Равновесие, вызываю к тебе всем своим существом, ответь, дай знак, мне очень нужна твоя Поддержка и Помощь. Этот мир нуждается в тебе, как никогда». Из темноты раздался оглушительно громкий и противный металлический скрип, затем ещё раз. Лошадь тревожно шевелила ушами и издавала смешные фыркающие звуки, поворачивая вытянутую морду в сторону звука из темноты. Наступила тишина, но внезапный треск и грохот заставили спину покрыться мурашками. Химический огонек в колбе был предательски тусклым и освещал разве что густую траву вокруг, да встревоженную лошадь. Хотелось побежать к Ярику, но было темно, вокруг меня был свет, но его было мало, чтоб быть уверенной, кричать было тоже опасно, раздирающее чувство. Всё тело трясло, сильно, и от холода, и от нахлынувших смешанных чувств…

Темнота сжалилась и отступила, впереди засиял ровный и куда более яркий жёлтый свет. Это возвращался Ярик, продираясь через куски заборов и кустарники, держа в вытянутой руке ручной фонарь со свечой за грязной стеклянной дверцей.

— Я осмотрел деревню, почти всё сгорело дотла, но нам повезло, осталось то, что, кажется, было коровником. Там достаточно прочная крыша, а ещё я нашел фонарь и немного свечей, пригодятся. Пока можно расслабиться, мы заночуем здесь. Возражения есть?

В жёлтом свете фонаря тусклый свет химической жидкости в колбе казался совсем затерявшимся, и стоило перестать её трясти — облегчённо погас.

— Возражений нет, — я выдохнула, и ещё раз посмотрела на небо, абсолютно чёрное.

С помощью Ярика я пробралась вглубь сгоревшей деревни. На краю освещенного пространства можно было видеть покосившиеся остовы домов или внезапно встретить среди кустарников участки земли, засыпанные пеплом. Лошадь Ярик привязал к металлическому шесту, у подножия которого лежал на боку проржавевший колокол. Видимо в пожаре сгорело то, что удерживало колокол на шесте. Внутри продолговатого коровника было сыро и пахло гнилой древесиной. Ярик вновь оставил меня стоять на месте, но теперь уже с более-менее нормальным фонарем, а сам начал обустраивать стоянку. Откуда-то приволок два дырявых мешка и набил их листвой и травой, соорудив неплохие лежанки, притащил ветки и доски от какой-то мебели, несколько камней и вот уже готово место для костра. Пламя охотно накинулось на древесину, я наконец села на мягкий мешок от которого пахло свежесорванной травой и посмотрела на разгорающийся костер. Это было почти уютно. В свете костра стало заметно, как выпитые зелья повлияли на Ярика. Мышцы бугрились и ходили ходуном, словно он постоянно танцевал танец живота всем своим телом, жгуты мышц пульсировали даже на шее. Голыми руками он выпрямил какой-то кусок металла, словно это был пластилин и приспособил его для поправления деревяшек в огне. А глаза по размерам стали, чуть ли ни в два раза больше привычных и непонятно было, действительно ли это так или только, кажется.

Тепло костра и запахи сделали своё дело, я успокоилась, как ни странно здесь было куда больше свободы. Я и забыла уже этот вкус. В монастыре я была, как будто закрыта от дыхания природы и самого мира. Сейчас меня расстраивало лишь собственное бессилие, слабость и растерянность. Я встала и подошла к Ярику.

— У тебя есть небольшой и острый нож? Пусть ритуал я пока не могу провести, но небольшую молитву вполне.

Ярик замялся.

— К сожалению нет. Когда я был инквизитором-карателем, мог брать не только необходимое, что предписано, но и всё, что сочту нужным, в том числе клинок и нож. Но после того, как я стал твоим Посохом, мне с новым облачением соответственно статусу, выдали более церемониальный набор инструментов и ни ножа, ни клинка среди них не было.

Он подкинул деревяшку в огонь и тяжело вздохнув, уставился на языки разгорающегося пламени.

— Ладно, и без ножа сделаю, — я присела рядом, — многое изменится, когда ты увидишь высшие сферы Равновесия, только бы найти теперь где-нибудь серебряный круг. Без круга не выйдет ни чего, это как, ключ и замок, я пока что всего лишь — ключ, — я улыбнулась, потом поднялась и подошла к костру, опустилась на колени, и стала петь, старалась петь тихо, не в полный голос. Звуки — это коды, руками я сплетала коды мира, обращённые к сферам Равновесия, как меня учили. После того, как молитва закончилась, я нащупала тонкую прядку волос и резко дёрнула, было больно, но нужно что-то отдать огню, он проведёт коды в мир, закрепит их. А дальше, необходимо просто наблюдать и видеть.

Я замерла в ожидании эффекта, но, кажется, всё оставалось по-прежнему, абсолютно ничего не произошло. Ярик заинтересовано наблюдающий за моими действиями, почему-то стал заглядывать мне в лицо.

— Это были интересные движения, я таких не видел, но что они тебе дали, кроме повышенной яркости глаз?

Я проморгалась, но всё равно не чувствовала в себе никаких изменений, а вот Ярик со стороны явно видел, и поняв по моему поведению, что я не ощущаю того же, запоздало пояснил.

— Ты когда делала движения руками — начала нарастать яркость сияния твоих глаз и сейчас они у тебя горят в несколько раз ярче, чем прежде, наверное, даже могут посоперничать в яркости с костром. Выйди из коровника на секунду и в темноте, я уверен, ты сама увидишь отблески этого серебряного света на предметах, настолько он яркий. Тебе это удобно, это не больно? Может… может я могу чем-то помочь?

Я улыбнулась. Значит вот он и знак, отклик мира изнутри наружу.

— Эта молитва направлена к Равновесию этого мира, оно тут было, давно правда, и я не понимаю, что с ним случилось, — я осмотрелась вокруг, ни чего необычного, — яркость глаз, значит, стала больше. Я верю, что со стороны это заметнее, и это тоже знак, маленький отклик, мне нужен был хоть какой-то отклик, потому что я в растерянности. Не ожидала, что Гнев Владыки будет таким скорым, — я задумалась, глядя на пламя костра, — тебе самому-то не больно от всей этой химии? Она мощно влияет на тело, моё сердце это чувствует, да и внешне весьма заметно.

— Боль есть, но она… приятная, побудительная, подгоняющая, хочется что-то делать, тело полно энергии, его распирает. Сейчас это то, что нужно. Тебя нужно накормить, а значит нужно найти еду и сделать это быстро. Оставайся здесь у костра и постарайся не уснуть в ближайшие 15 минут. Если что-то заметишь, какую-то малейшую опасность — громко кричи. Поесть тебе необходимо, даже если ты от стресса не голодна, телу нужны силы, потому что завтра нас ждет дорога.

Я ощутила, просто ощутила, что не стоит ему уходить. Это, как холодком повеяло.

— Ярик не нужно, не уходи, это опять, это из предчувствия, холодок опасности. Меня такое ещё ни разу не подводило.

Ярик посмотрел на меня с некоторым сомнением, но покорно склонил голову. Мы сидели у костра в тишине, которую нарушал только его треск и шелест ветра.

— Ярик… там в коридоре, перед тем как мы сбежали, я слышала, как одни инквизиторы пытались защитить меня от других. Был звук боя, посох об посох. Что с ними будет? Их убьют?

— Не думаю, они выполняли свой долг, оберегая покой Пророка. Формально, пока коллегия мастеров монастыря не вынесла официальный вердикт о том, что ты еретичка, ты остаешься Пророком Владыки, а значит, они продолжали действовать, как подобает. Это скорее атаковавшие нарушили процедуру и действовали неверно. Поэтому защитников, скорее всего, арестуют, помаринуют в застенках, может быть лишат званий и отправят в дальние монастыри в диких землях, с глаз подальше, в руки каких-нибудь строгих мастеров, насаждающих дисциплину и молитву. И жизнь их пройдет в мирной обстановке бесконечного богослужения. Со временем они привыкнут, начнут ценить это, потому что когда ничто не отвлекает от богослужения, ты становишься как бы ближе к Владыке. Кто-то из них даже будет счастлив.

Это хорошо. Внутри что-то расслабилось, навалилась усталость. Ярик это заметил, хотя я ещё даже зевать не начала.

— Ложись и спокойно спи, если хочешь, я буду на страже.

Я осмотрелась вокруг, да, усталость была, но хотела ли я спать, наверное, телесно да, но не разумом…

— Расскажи о своей самой сильной боли в жизни, — я присела поближе, — состояние сейчас такое, вроде физически вымотана, а расслабиться окончательно не выходит, потому вряд ли усну, слишком много мыслей в голове.

— Потеря отца, — Ярик ответил сразу, даже без раздумий, — я уже говорил тебе, что отец погиб от козней шабаша тёмных магов. Он был пастухом, обычное хозяйство, козья шерсть и козье молоко. Однажды он пошёл пасти коз, а я не пошёл с ним, потому что хотел поиграть с мальчишками из моей деревни. Его не было дольше обычного, а когда начало темнеть я пошёл к старосте, рассказал, что отец не вернулся ко времени, поднялись поиски, думали, может волки… Естественно на поиски меня не взяли. И естественно, я пошёл тайком, прячась в сумерках. Его нашли на кострище, сожженного и расчлененного. Его кровью были написаны мерзкие символы на стволах деревьев, а фрагменты его тела, его органы лежали в начертанных квадратах, как еда на блюде. Тех, кто это сделал уже и след остыл. Я тогда не заплакал, не закричал, не бросился к нему, просто стоял в тени деревьев и смотрел, как взрослые боязливо обыскивают местность и не решаются забрать тело. Тогда я понял, что хочу стать инквизитором. Я горел местью и будучи деревенским мальчишкой — знал, что только инквизитор в сияющих одеждах может покарать тех, кто отнял у меня отца. Так и началась моя… карьера, когда я утром отправился в ближайший монастырь.

Я взяла Ярика за руку, как ни странно, ладонь не была такой шершавой, как раньше. Или мне так показалось.

— Смерть родного и близкого, это самое ужасное, а такая смерть, — я ощутила… ощутила это, и по щекам покатились слёзы, холодные и густые, — я тоже потеряла того, в ком души не чаяла.

Я хотела рассказать, ему хотела. Я никому не рассказывала о своей самой страшной боли.

— Кроме старшей сестры, у меня была ещё и младшенькая, Метонейя. Она была, вот да, она действительно была Чудом. Светлым лучиком, таким добрым, никогда, ни на что не злилась, всегда улыбалась, у неё была особая связь с миром, она умела исцелять. Это магия самой Жизни, её дар. Как-то нас с ней отправили на Расальхаг, на отдых, мы часто отдыхали вместе. В полёте, — я покачала головой, — в замкнутом месте, мы были в замкнутом месте, которое могло передвигаться из одной точки в другую по космическому океану, словно птица по воздуху, там, — я указала вверх, — так вот, это замкнутое место захватили бандиты, очень злые, очень. Они взяли всех нас в заложники, многих, кто плакал и не успокаивался, они просто убили, я прятала сестрёнку от этого, и видела ужас в её глазах, мне тогда было десять лет, ей восемь. Я мало что могла ещё, только училась азам разной магии, а технологии они как-то взяли под контроль, ни чего не работало, ни с кем не связаться. Нас заметили, не сразу, но заметили. Наша особенность, красота, такие, как мы странный и удивительный Дар Создателей — миру, многим мирам. Хотя этим бандитам было всё равно, они вряд ли знали кто мы, иначе бы и близко не подошли, — я замерла, сердце колотилось, в горле стоял противный ком, — сестрёнка была во много раз красивее меня, особенно выделялись её большие фиолетовые глаза, они притягивали внимание к себе. Когда обстановка накалилась, видимо бандитам не давали желаемого, два мужика схватили нас и уволокли далеко, в конец помещения, я чувствовала опасность, я просила, всю дорогу просила не причинять вреда сестрёнке, умоляла не отнимать её жизнь, но… они жестокие, их сердца мертвы, выжжены, им наш плач казался забавой, — руки сжались, — в общем, они сделали куда хуже чем просто убийство, они… они изнасиловали мою сестру у меня на глазах. По очереди… двое, их было двое, они… — сердце, казалось, вот-вот лопнет, руки все были в серебряных слезах, густых и холодных, но я уже не могла остановиться, — я до сих пор иногда вижу во снах это, слышу её крик, её плач, чувствую эту режущую и раздирающую боль, — я просто ревела какое-то время, потом собралась с силам и продолжила дрожащим голосом, — п-после того, к-как они сделали всё, ч-что хотели, они бросили её, к-как куклу к моим ногам, она была ещё в сознании, я держала её за руку забирая её боль, чувствуя, как её душа п-покидает тело, и… ни чего… не могла сделать. Тогда я ещё не умела останавливать своё сердце силой воли, если бы могла, я бы это сделала не задумываясь. Я бы… ушла с ней вместе…

Я долго ещё рыдала, высвобождая то, что томилось в грудной клетке годами.

— Я… не помню, как меня спасли, помню только, как держала её руку. Потом очнулась в центре реабилитации и восстановления. Год… я не произносила ни слова целый год, я вообще не помню особо этого года, он словно призрак в моей жизни. Ни родители, ни старшая сестра не знают, что я видела, как всё было, я просто не смогла, не смогла бы и сейчас им рассказать это. Хотя, наверное, они догадывались.

Я чувствовала, как будто острый камень, который я носила все восемь лет в груди, рассеялся, как будто что-то освободилось и покинуло меня. Ярик весь рассказ смотрел на меня немигающим взглядом, как сова, внимательно слушая. Когда наступила тишина, он дернулся было ко мне, судя по движению руки чтобы приобнять, но остановился и сделал вид, что тянулся к деревяшке для костра.

— Видимо в твоем мире Тьмы тоже хватает. И как ты справляешься с тем… с тем, что сидит у тебя на плече? Я вижу этот мерзкий комок иногда и… мне очень хочется его выжечь, но я не позволяю себе реагировать на него. А тебе ведь не менее больно, даже больше, я ведь 40 лет прожил, старая боль притупляется, а ты молода, для тебя это было совсем недавно. Тёмные твоего мира надругались над твоей сестрёнкой и убили её, а ты сидишь с Тьмой на плече и пытаешься привносить в мир почти победившего Света, Равновесие. Как тебе хватает выдержки не выжигать малейшие проявления Тьмы? Мой огонь жажды мести уняли только лекции мудрых наставников в монастыре, но на это потребовались годы.

Я долго молчала. Не знаю, сколько по времени. Нужно было выровняться, войти в центр покоя.

— Видишь ли, Зло, оно в самих людях. Тьма и Свет, это как Выбор. Душа делает выбор, человек принимает то или иное решение, это решение откладывает на него отпечаток. Таких отпечатков ооочень, много. Очень. Одни ужасные, другие яркие и прекрасные. Имея ужасный опыт, человек может расти, он может долго совершать что-то плохое, не понимая этого, но видя противоположность, он учится. Месть — это чёрное пламя, месть позволяет сохранить рассудок, не упасть в безумие, не рассыпаться внутри на части. Месть исходит из внутренней Тьмы, но только душа решает, что с этим делать. Она может свершить месть, и обрести временный покой, Тьма даёт это. А может обрести понимание, что месть не даёт ни чего, и это осознание что-то поменяет со временем внутри, возможно так человек сможет вернуться к Свету. Но что было бы без Тьмы? Ничего, ни какой Жизни вовсе. Да, жизнь полна боли, иногда кажется, что боли в ней гораздо больше, чем чего-то приятного, хорошего, доброго, преображающего и созидательного… Но Тьма необходима как альтернатива, как то, что можно выбрать кроме света, прикоснуться, ощутить разницу и вернуться к Свету осознанно, а не потому что у тебя нет выбора, — я уставилась на Ярика широко раскрытыми глазами, — я горела местью, яростью, гневом, знаю, о чём говорю, но… я вышла из этого пламени в прощение. Это был тяжёлый путь, очень тяжёлый. Прощение позволяет отдать свершённый Выбор другого существа на Высший Суд. Ни одно деяние не истаивает, за каждое душа несёт ответственность в первую очередь перед самой собой же. После прощения, наступило время принятия боли, принятия того, что не исправишь, это было ещё больнее, обжигающе, выжигающе даже. Затем… я застряла, потому что следующий шаг, это Освобождение. Отпустить, и боль, и ситуацию, и душу сестрёнки в иной мир, в сам Поток Жизни. И… только сейчас я чувствую, что я делаю это, через любовь, через этот яркий свет. Через свет, который подарил мне ты, — я уставилась прямо в глаза Ярика, — и в этом совсем другая Сила. Ярик, я не за зло борюсь, я борюсь за Равновесие Сил, за Души, за Жизнь. Я не могу жить за всех, у каждого свой Выбор, свой Путь, я могу лишь позволить самой сути Жизни продолжаться. Или ты считаешь, что лучше отдать победу Владыке, и весь этот мир отдать силе уничтожения? Пусть даже и по средствам светлой стороны, итог всё равно один. Исчезновение в Пустоте.

Он тоже долго молчал. Задумчивое лицо, взгляд в огонь.

— А что, если ты ошибаешься? Что, если победа Владыки не приведёт к исчезновению мира, что если настанет царство Света без Тьмы, без боли, без сожалений? Что, если Тьма просто играет твоим разумом, нашептывая ядовитые мысли и использует в своих интересах, убедив, что победа Владыки принесет конец мира? Да, я помню, ты говорила, что это сам Владыка сказал о пересоздании мира, но… что, если новый мир будет лучше, если это будет… светлый мир? А мы, как заблудшие и совращенные Тьмой отступники, мешаем его пришествию. Я верю тебе и иду за тобой, я смотрю в твои глаза и мне становится очень спокойно на душе, я знаю, что пойду с тобой до конца, но сомнения… сомнения есть и, кажется, ещё долгое время будут. Надеюсь, ты не будешь гневаться на меня за это.

— Я никогда не смогу ни гневаться, ни злиться, ни обижаться на того, кого люблю. Это невозможно просто, — я улыбнулась, выдохнула и зевнула, — я не по наводкам Тьмы иду, Ярик, в нашем мире есть такие технологии, такая магия, такие возможности, которые, если не увидишь их, не сможешь даже вообразить, скорее всего. Но, я своими глазами видела, что бывает с мирами, в которых происходит поглощение одного Аспекта Творения другим. Из Сфер Равновесия такие миры считаются уничтожившими самих себя, погасившими друг в друге, два противоположных Потока Изначальности. Я не ошибаюсь, это настолько чёткое чувство из знания, я бы очень хотела дать тебе его ощутить, вообще показать тебе само Равновесие. Когда это проживаешь, когда несёшь это в себе, в этом нет сомнения, сомнения у меня лишь в собственных силах. В этом мире я без своих привычных способностей, без той магии, к которой привыкла, без технологий которые очень помогали. Даже эмпатия тут слабая. Я выбрала сложный путь, но я в нём не сомневаюсь, я пойду до конца, мы пойдём вместе. Мне страшно, потому что я делаю это впервые. Я лишь прошла инициацию в своём мире, а на следующий день очнулась в лесу этого мира. Тьма не влияет на меня, Она лишь помогает, потому что это в Её интересах. Да и само серебро говорит за себя, ты ведь чувствовал его силу, может не так как я, — я немного подумала, что-то ещё рвалось быть обличённым в слова, казалось, они сейчас очень важны, — понимаешь, душа не сможет делать Выбор, если будет лишь Свет. Она утонет в свете, сольётся с ним и всё. Она не постигнет своей уникальности, своей Истинной Природы, она просто исчезнет, да — в сладком мгновении, но стоит ли оно того. Это внутреннее Солнце вспыхивает в темноте собственной вселенной не для того, чтоб просто исчезнуть. Приходя в тело, как в Храм, душа, можно сказать, создаёт мир, каждым своим маленьким решением: — посадить цветок, убить зверя, накормить нищего, подавить слабого, унизить некрасивого, поставить свою выгоду превыше чужой боли, выбрать осознанно смерть, но сохранить достоинство, защитить любимого, или даже целый мир. Эта картина отпечатывается внутри, и когда душа, когда это внутреннее Солнце покидает тело — оно видит итог всего Пути. К Душе приходит ясность, она начинает понимать ценности, которых не знала, и не узнала бы, не прожив их своей самостью. В какой-то момент она понимает, что где-то можно было поступить иначе, потому что и другому живому бывает больно. Душа всецело воспринимает, как можно было бы иначе, это порождает новый вектор движения, она входит в новый Храм, и являет новую картину. Это не миг блаженства, но этот процесс раскрывает иную красоту и Любовь, нечто невообразимое, грандиозное, что невозможно объять исходя из позиции только одной жизни, или одного деяния. Таких Жизней у души много, очень, в какой-то момент, душа постигает гармонию всего, она понимает, как всё со всем связано, она понимает это из своего опыта, и внутренний Огонь Любви становится настолько сильным, что Преображает эту Душу, Возвышает, Возносит на иной уровень самого Бытия, где ей уже не нужны прежние тела, как Храмы. Она может выбрать стать, например, Планетой или даже Звездой. Настоящей Звездой. И этому нет Предела. Я вижу в этом невероятную Драгоценность. Дар, за который стоит сражаться, пусть даже если в этот Дар и подмешан Чёрный Свет.

Вот теперь мне хотелось спать, и я не стала этому противиться. Внутри было как-то по-особому чисто. Безумно хотелось, чтоб Ярик меня обнял, чтоб обнял и не отпускал долго-долго, но я не могла сорваться с места и бросится к нему, не могла… что-то останавливало внутри.

Ярик смотрел на меня своим химическим немигающим взглядом, но даже на этом неестественно выглядящем лице, читалась забота и сочувствие. Я ещё немного полежала, глядя на него, и вдруг он спросил.

— Лионесса… Я накачен средствами, которые усиливают моё восприятие, в том числе зрение и нюх. То, как напряжено твоё тело и то, как ты сейчас пахнешь… я могу ошибаться, конечно, но… ты хочешь, чтобы я лег с тобой?

Мдаа, химия делает своё дело.

— Хочу, очень, но я не знаю, хочешь ли ты того же.

Он молча встал со своего места, подтащил ко мне свой мешок и лег позади, обхватив меня руками и прижав к себе, тело мгновенно, полностью расслабилось. Шершавые и очень горячие ладони легли на живот и на сердце. Казалось, что он излучает даже больше тепла, чем горящий костер. Я чувствовала его неестественно увеличенные мышцы, ощущала, как бьётся сердце. Его присутствие, его объятия вызывали такое невероятное чувство абсолютной защищённости. Я любила этого человека, очень сильно, я даже не думала, что когда-нибудь, смогу так полюбить. Я улыбнулась, прижав его ладонь к себе покрепче, так засыпать было гораздо приятнее.

Темнота, но не кромешная. Скорее сумрак и не ясно, откуда исходит тот слабый свет, что хоть немного рассеивает темноту. А ещё холодно, очень холодно. После костра и рук Ярика, холод был невыносимым, пробирающим до костей, заставляющим зубы стучать друг об друга. Я была абсолютно голой и стояла на холодном, и кажется, металлическом полу. В сумерках можно было рассмотреть только собственную вытянутую руку и нависшие очертания чего-то большого, но, кажется, неподвижного. Я сделала неуверенный шаг и пол под ногой на мгновение засиял, как тот слабый химический фонарик, только свет был — серебряным. Это не просто металлический пол, это серебряный пол. Я вдруг ощутила, что впервые за долгое время осталась одна, по-настоящему одна, Тьмы на плече не было. Пусть Она странная и неполноценная, но сейчас оставшись и без Ярика, и без привычного компаньона я ощущала липкий противный страх. Из темноты в мою сторону вдруг что-то полетело, стремительно и метко, я инстинктивно попыталась увернуться, но и летящий предмет изменил направление полёта, и на запястье руки сел большой ворон. Его глаза сияли серебром, как мои собственные, да и перья его не были чёрными, в тусклом свете создавалось ощущение, что они волнами меняют окрас от чёрного до белого, ежесекундно. Ворон наклонил голову и громко гаркнул на меня, цепкими лапами неожиданно сильно сжав руку, настолько сильно, что когти впились в кожу, и боль сопровождалась каплями крови. Глаза птицы вспыхнули ярче, серебряный свет охватил всё вокруг и…

Я проснулась от назойливого солнечного луча, пробившегося сквозь дыры в крыше коровника. Ярик сидел рядом и поглядывал на меня, подкидывая дрова в костёр. Лицо его выглядело уже более натуральным, мышцы больше не ходили ходуном, но немигающий взгляд всё ещё оставался. Заметив моё пробуждение, он приветливо улыбнулся.

— Светлого утра, Лионесса. Я нашёл нам завтрак. А ещё тебе что-то снилось, и ты даже вскрикнула тихонько, но я не был уверен, будить тебя или не будить. Как предпочитаешь их съесть? — он указал на несколько небольших яиц, лежащих на подстилке из травы.

Я шевельнулась и почувствовала, что левая рука побаливает. На коже остались маленькие ранки от когтей. Я села, разглядывая руку. Сон я помнила отчётливо, но я не могла его разгадать. Потом я посмотрела на Ярика, улыбнулась и потрясла головой.

— Мне снился, странный сон, очень, такого мне никогда ещё не снилось. Я была в каком-то странном месте, очень необычном, там был серебряный пол, и серебряный свет. Было холодно, жутко даже, я не ощущала ни тебя, ни Тьмы на плече, такое леденящее чувство потерянности. А потом… — я уставилась на дырявую крышу, прищурив один глаз, — потом ко мне подлетел ворон, серебряный ворон, с серебряными глазами, он сел на мою руку и его когти впились в неё, даже здесь в реальности на руке теперь раны, — я вытянула руку, для наглядности, — это что-то новенькое.

Ярик встревожено осмотрел рану, но убедившись в незначительности порезов, только хмуро пожал плечами.

— Такого места я не знаю, а вот про сны, оставляющие следы… Такое описывалось в жизнеописаниях многих святых или просто достойных, из тех, кто напрямую общался с Владыкой. Иногда Он оставлял на телах послания или отметины. Иногда это были просто шрамы в тех местах, где через время будет смертельная рана, от которой святой или достойный умрет. Иногда это были напрямую послания, к примеру, начертание, используемое для наложения чар на древесину посохов стало известно благодаря Луке Испаче, на теле которого оно появилось. Обычно раны после сна остаются именно после такого — возвышенного общения. Но я не помню ни одного случая, чтобы кто-то описывал встречу с вороном. Если позволишь, я обработаю раны, чтобы не было инфекции. Так, на всякий случай.

Хм, интересно, однако… Я грустно посмотрела на яйца, затем так же, на Ярика.

— Мне нельзя это есть, прости. Мне нужна чистая энергия: — фрукты, овощи, молоко, орехи, мёд. Если я съем что-то другое, меня стошнит и мне будет физически плохо, так уж устроено моё тело, — я призадумалась, вытряхивая из волос траву, — я просила Знака, я пела молитву, а ещё я частично раскрыла тебе свою душу, хотелось поделиться тем, что внутри. И… видимо вот, я получила Знак, но не могу пока его полностью расшифровать, — я задумчиво посмотрела на Ярика, — ну, обработай ранки, оно так-то не сильно болит, ерунда, на мне вообще всё быстро заживает.

После того, как Ярик быстро обработал царапины, я встала, вытянулась и размялась, хотелось как-то подвигаться.

— Так, что дальше, куда мы отправимся, а главное, где достать круг? Мне нужно же как-то провести ритуал. Эх, а ещё печалит, что я так и не научилась нормально драться, очень раздражает собственная слабость.

— Научишься, если выберемся. Мы отправляемся в Илюшенский молитвенник. Это не монастырь, а скорее форпост церкви, просто место для обращения к Владыке. Там служит мой должник, он поможет перебраться через границу в Русонию. Там, конечно, тоже есть Церковь Света, она есть везде, но в Русонии она очень сильно соединена с местными властями и вероятнее всего увидев твои глаза и признав твою святость, они откажутся выдавать тебя первоинквизитору, потому что местному царю будет приятна мысль, что Пророк Владыки Света прибыл именно на его землю. Я надеюсь, что Русония выступит на нашей стороне и защитит тебя от посягательств остальной Церкви. Конечно, придется быть очень вежливыми с местными князьями и самим царем, показать полное благорасположение и вновь сыграть роль Пророка Владыки, но — это шанс, возможность того, что ты выживешь.

Из-под мешка выполз комок Тьмы. Судя по тому, что Ярик не среагировал — он сейчас Её не видел. Комок прыгнул прямо от земли до моего плеча, и в голове раздалось знакомое трёхголосие.

+ — Мы не смогли вместе с тобой последовать в то место, мы растерялись, ощутили дезориентацию, это для нас необычно, это было странно, мы упали с твоего плеча, словно, нас сдуло северным ветром. Мы уже видим твои мысли, и мы не помним такого места, но нам любопытно смотреть на него сквозь твою память, мы не помним ворона, мы забыли что-то важное. +

+ — Тьма, я сама была впервые в таком месте, и я чувствую, что это как-то связано с местной Силой Равновесия, но пока я в замешательстве, сложно что-то даже предполагать. +

От мысли, что опять придётся лгать, прям сердце защемило. Не хочу играть эту роль, восхвалять этого…

— Я, эммм, а… — снова потрясла головой, пытаясь сбросить эти мысли, вспоминая встречу с паном Павлом, — так не хочется снова лгать, притворяться, играть эту роль. Душа на изнанку выворачивается от мысли, что опять придётся это делать.

— А что ты предлагаешь? У тебя есть озарение свыше, личный план? Я с удовольствием последую твоему слову, только выскажи. А в Русонию я стремлюсь, потому что там тебе кузнецы какого-нибудь местного князя и круг сделают, как ты хотела, и копьё, которое ты так ждала, ты сможешь провести свой ритуал, а у нас будет время, чтобы подумать, что делать дальше. И пока будем думать — проведём ещё несколько тренировок, тебе, кажется, нравится, когда я тебя бью, — он улыбнулся уголками губ, разбил яйца и просто выпил их желтки, употребив свою добычу, и устремил взгляд на меня, в ожидании нового плана или позволения следовать его задумке.

Я стала ходить кругами, в задумчивости.

— Lad anih rat, venek avat, lut ara kadet… — я просто думала, не замечая, что говорю вслух.

— Венек? Эээ… веник, да. Это так в Русонии метлу называют. А кадет у них это новобранец в армию, правда, не знаю, есть ли там ара кадеты, но может и такие найдутся.

Я замерла, уставившись на Ярика, а потом начала смеяться, просто не могла остановиться. Долго смеялась, даже тягучие думы, как-то рассеялись.

— Это надо запомнить, это просто нечто, — я отдышалась, прежде, чем вновь заговорить, — я не заметила, как стала говорить на своём языке в слух, привычка, дома за неё влетало, это священный язык, на нем старались не говорить в обычной жизни — ещё какое-то время я стояла молча, — лааадно, твой план хорош, очень даже. Малость поиграть в Пророка, думаю осилю, только неужели в той Церкви Гнев Владыки не воспримут, как должное?

— Воспримут, но трактовать будут, в свою пользу. Им гораздо выгоднее сказать, что Владыка гневается на впавшего в ересь первоинквизитора, который ополчился на Пророка, который теперь весьма кстати прибыл в Русонию и находится под покровительством и защитой благоверного и сиятельного царя. Ну, раз мой план принят сейчас сходим к ручью умоемся, попьём и в дорогу?

— Да, пить хочется, даже очень, — и действительно хотелось, словно всё во рту пересохло.

Мы прошли через заросли травы и кустарников, мимо обугленных остатков домов к небольшому ручейку. Ярик скинул с себя мантию и стал мыться целиком, зачерпывая пригоршнями холодную воду. Наблюдать за тем как капли стекают по жилистым рукам, по рельефным мышцам живота было очень приятно и тепло… А ещё стало заметно, что кляксообразный шрам на животе стал ощутимо меньше. И, кажется, множество более мелких шрамов просто пропали. Ярик пока не замечал этого, методично промывая подмышки. А я медленно водила глазами по его талии, спине, спускаясь нижу. Я обожала каждый изгиб его тела, и моё тело стало реагировать, как и прежде, к тому же я вспомнила всю полноту чувств нашей недавней близости, поцелуи, прикосновения, этот свет на пике, и хотелось повторить всё это, тело начало странно дрожать. Я облизнула губы, мне хотелось почувствовать на своих ягодицах сильные руки Ярика, его тепло, хотелось прижаться к нему, чувствуя всю его силу и особую нежность — это нечто… Он нечто.

— Ярик, — я подошла, робко и нежно прикоснулась к спине, прошлась по рукам и груди, — смотри сам, ты не замечаешь, шрамы, их было больше, а теперь, — я закрыла глаза и погладила ладонями его грудь, ощущая, как у меня внизу всё становится влажным, — я хорошо запомнила тебя руками, и сейчас точно могу сказать, шрамов меньше, некоторых и вовсе нет.

Ярик застыл и удивленно рассматривал своё тело.

— А… это… получается, что это сделала ты. Это чудо. Этого не может быть от химии, я стимулируюсь не впервые в жизни, и такого эффекта быть не может, значит — это сделала ты. Но, как? Тебе пришло понимание, как лечить шрамы или это от того что мы с тобой… стали настолько близки?

Меня накрыло, я старалась сдерживаться, но не могла не смотреть на него, меня разрывало на части от желания…

— Д-думаю это второе, по крайней мере, тот свет, которым я была переполнена, я его весь вливала в тебя, мне очень хотелось разделить с тобой то чувство. Этого не было видно, не знаю, как это чувствовалось, и чувствовалось ли вообще, но как понимаю сейчас, скорее всего наша связь вышла на новый уровень, и теперь исцеление происходит как-то само собой: — из Сердца в Сердце, из Души в Душу, из Тела в Тело.

— Лионесса, я благодарен тебе за чудо, сотворенное со мной. Не думал, что это возможно. Ты… — он замялся, задержав свой взгляд на моём лице, — твои глаза светятся, и понять их выражение бывает трудно, но сейчас ты смотришь на меня с таким голодом, что мне, кажется, ты хочешь…

Не отрывая внимательного взгляда от моего лица, он притянул меня к себе, взял мою руку, направил вниз и вложил в ладонь начавший набухать, горячий, пульсирующий член.

— Б-безумно хочу, но я не знаю, как… что… я не, — казалось, я проглочу сейчас свой язык, потому что что-то говорить, ощущая в руках, становящийся всё более твёрдым член, было просто невозможно, — я, пока, могу только отдаваться, чувствуя тебя, таять в твоих руках, вливая в тебя свою любовь и нежность, — было безумно горячо, теперь везде, во всём теле. Этот огонь наполнял, и я хотела, хотела чтоб Ярик взял меня, хотелось расплавиться в его хватке. Я не знала, что я должна делать, не хватало опыта, потому выглядела сейчас, наверное, нелепой и глупой девочкой. Отчасти такой я и ощущала себя.

Ярик понимающе кивнул, и я почувствовала, как ноги отрываются от земли, он прижал меня к себе, придерживая за спину, я обвила его руками и ногами, и мы слились в долгом поцелуе, в процессе которого, он начал двигать меня своими сильными руками, буквально насаживая на член. Ощущение того, что он, его разгоряченное тело, его член и его сильные руки — это моя единственная опора, только добавляло остроты наслаждения. Оно было острым, пронзающим до глубин мозга и я не могла сдерживать стоны, эхом разносящиеся по лесу. Я могла только наслаждаться, не управляла сейчас ничем вообще, только крепко держалась, была полностью в его руках, и это было офигенно… Когда он прерывал поцелуй, я начинала скользить губами по всему его лицу, шее, плечам. Он действовал всё быстрее и единственное, чего мне хотелось — чтобы он никогда не останавливался. Вот так… ещё, ещё, чувствуй меня, бери меня… мысленно это было или вслух? Не важно… ещё, милый, ещё любимый… Ярик глухо зарычал, откинув голову назад, меня наполнила сперма, огненно горячая, внутри всё сокращалось и передавалось по всему телу, я кончала вместе с ним, вздрагивая, и кажется, шептала его имя… Когда мы закончили, он ещё немного подержал меня на весу, тяжело дыша и зарывшись лицом в мои волосы. После окончания, он прижимал к себе не так крепко, и теперь в этой поддерживающей силе, казалось, было ещё больше этой особенной, любящей, мужской нежности.

— Ты довольна? Я был не слишком груб?

Я сияла. Как… как же это приятно, красиво и чисто.

— Всё прекрасно, Ярик, я так счастлива, что ты есть, не передать, насколько я счастлива, — мне казалось, что мир вокруг стал ярче раза в три, и какой тут голод. Меня переполняло. Я ласково погладила Ярика по щеке и нежно поцеловала, мне не хотелось прерывать этого, такие моменты хотелось длить и длить.

— И всё-таки, ты чувствуешь это иначе? Наша связь, наше слияние, какое оно для тебя?

Он медлил с ответом, и в молчании начал омывать моё тело, смывая грязь и пот, бережно оттирая особо серые участки кожи своими ладонями.

— Да, это определенно иначе. Я посещал сестер в монастыре раз в месяц, если был в служении, а в основном гораздо реже, если занимался своей работой, как каратель. Мне просто не нужно было чаще, не хотелось. А ты… я не знаю что со мной, но мне постоянно хочется к тебе прикасаться. Почти каждый раз, как я на тебя смотрю. Разумеется я отметаю это, ведь пока мы были в монастыре я был твоим Посохом, а ты моим Пророком и я вообще не должен был даже думать об этом, а теперь ситуация и вовсе обострилась, мы в бегах, но даже в этом напряжении я испытываю… испытываю… я не знаю, как назвать это чувство, но когда мы ехали на лошади мне доставляло огромное удовольствие обхватывать тебя сзади, придерживать, чтобы ты не упала, и чувствовать тебя сквозь одежду. И раз уж тебе это интересно — я постоянно хочу тебя. Для меня это необычно и ненормально, я контролирую свои мысли, сосредотачиваюсь на насущных задачах, но мне никогда и никого не хотелось так сильно и постоянно, как тебя.

Он закончил говорить, сидя передо мной на корточках и старательно отмывая мои ноги. Внимание его было направлено на борьбу с присохшей грязью, но я чувствовала, что он просто боится посмотреть наверх, посмотреть мне в глаза и ожидает моего ответа, как провинившийся преступник — приговора суда.

Я нежно и бережно подняла его голову и заглянула прямо в глаза, глубже даже, в саму душу. Я стояла и понимала, я сделаю всё ради него, всё, буду защищать, оберегать и заботится. Дарить нежность, ласку, наполнять его этим удивительным светом, который сейчас, как мне казалось, вырывается наружу из сердца.

— У меня так же, я тоже постоянно хочу тебя, хочу прикосновений, хочу слияния, хочу длить это и длить, это так прекрасно. Наши души, касаются друг друга через Храмы тел, — я немного замялась, кажется, краснея, ибо ощущала, как начали гореть щёки, — я сдерживаю себя, потому что не знаю, что делать, когда накрывает, не знаю, как об этом сказать, да и как часто это можно делать я тоже не знаю.

— Если тебе будет хотеться прикоснуться ко мне — просто делай это, в любой момент. А если тебе будет хотеться большего — скажи мне это. Теперь, когда ты знаешь, что я постоянно устремлен к тебе я могу отказать в близости только в одном случае, если считаю, что сейчас это не безопасно или неуместно опять же ради сохранения безопасности. Но в остальное время я никогда не скажу тебе нет, я буду счастлив. А я… тоже могу касаться тебя, когда захочу или мне лучше спрашивать разрешения? И могу ли я сказать, что хочу большего, чем прикосновения, если желание станет обжигающе сильным?

— Да-да, прикасайся, всегда, когда хочется, и… если хочется большего говори, а лучше даже просто делай, я пойму, отвечу, меня тоже к тебе неимоверно тянет, от одного только взгляда на тебя, пробирает, а прикосновения, это нечто. Вибрация, тепло, я даже не думала что тела могут такое чувствовать, я почти всю свою жизнь чувствовала боль в разных вариантах, — я улыбнулась, — а теперь это сладкое приятное наполнение, невидимый огонь, это так прекрасно, двувеликое чувство, я даже тело своё ощущаю теперь по другому, — я стояла в воде и только сейчас почувствовала её холод, — вот теперь Ярик, мне стало легко внутри, поговорили и ощущение, что мы стали ещё ближе друг другу.

— Благодарю.

Он поцеловал меня в бедро, вызвав волну мурашек, выпрямился, и его лицо мгновенно изменилось, он смотрел куда-то за мою спину. Я обернулась и увидела, что на сожжённом пожаром, мёртвом дереве, сидит целая стая ворон, и все они смотрят на нас с Яриком, сидят тихо и даже не шевелятся, только внимательный взгляд.

— Думаю, нам лучше поспешить. Вороны нам ничего плохого не сделают, но их поведение ненормально, признак, колдовского воздействия, и я не горю желанием выяснять чьего и с какой целью.

— Отголоски сна… может это предупреждение. Всё-таки что означает ворон, что даёт эта птица, какие возможности? Что-то в этом явно есть. Ладно, пошли, если нужно спешить, значит нужно.

Мы вернулись к нашему ночному укрытию и вскоре углубились в лес, ведя лошадь между деревьями по наименее заросшим местам. Ярик пояснил, что лучше избегать дорог и ненужного внимания. Так мы ехали довольно долго, солнце успело перевалить за полдень. Ярик иногда останавливал лошадь и вслушивался в окружающие звуки, но кажется, нас никто не преследовал. Я заметила, что после нашего утреннего разговора он иногда освобождал одну руку от вожжей, чтобы буквально на несколько секунд положить её мне на бедро или на грудь, или просто провести ладонью по талии, а затем снова возвращал её к управлению лошадью. Во второй половине дня спина так устала, что стало понятно — нужно делать привал. Ездить на лошади оказалось не таким уж простым делом. Во время привала Ярик умудрился найти для меня в лесу поляну с земляникой.

К моменту, когда начало смеркаться мы достигли конца леса, дальше шли поля и холмы, насколько хватало глаз и то тут, то там среди холмов были разбросаны хутора. Издалека был слышен лай собак, размеренный стук молотка и даже, кажется, чувствовался аромат свежего хлеба.

— Нам нужно пересечь эту местность, но дальше нет лесов. Делать это сейчас на ночь глядя, не безопасно, мы привлечем слишком много внимания. Ночью — тоже. Я знаю, какой шум в ночи производит даже осторожная поступь лошади. Нас могут принять за варваров или воров… в любом случае ночные скачки — показатель недобрых намерений в глазах крестьянина. Нужно дождаться завтрашнего утра и когда все займутся своими хозяйственными работами, проскакать между хуторами максимально буднично, не привлекая внимания. А сейчас пока лучше сделать привал здесь, в тени деревьев, и, наверное, без костра. Не волнуйся, тебе не будет холодно, я отдам тебе свой плащ, укутаешься. Возражения есть?

— Возражений нет, я всё равно устала уже ехать. Зачем мне плащ, когда есть ты, закутаюсь в тебя, будем греть друг друга, — теперь я улыбалась совсем иначе, без стеснения, с жаждой, лаской, нежностью, я хотела всё время ощущать его тело, тепло, его касания.

— Ну, можно и так, но случись чего я не смогу быстро среагировать из положения лёжа, на страже лучше бы стоять…

Он замялся, разрываясь между долгом стража и горящим желанием обнять и прижать покрепче. Победило первое.

— Да, мне лучше стоять и всматриваться, вслушиваться. Дикий зверь или пьяный гуляка-крестьянин, или местные разбойники, или высланный по наши души патруль… слишком много угроз, нужно быть максимально собранным.

— Да кто тут нас увидит? Я не чувствую опасности, моя эмпатия хорошо на это заточена, обычно предупреждает заранее, так что если что-то будет, то я проснусь и сразу разбужу тебя.

Он с сомнением покосился на меня, и медленно протянул.

— Нууу, если ты настаиваешь…

А затем лицо его озарилось теплой улыбкой, и он рухнул рядом со мной, прижимая меня к себе и зарываясь лицом в волосы, тыкаясь своим острым носом в шею и грудь. Некоторое время он словно просто наслаждался тем, что я настолько близко. Потом посерьезнел, распахнул глаза и принялся таращиться в темноту, высматривая потенциальных врагов. Но хотя бы рядом, и объятия не размыкал.

Как же здесь холодно. Полумрак и серебряный пол под босыми ногами. А еще звук, странный, ритмичный, словно слабое постукивание. Он был тихим, но эхо этого места хорошо приумножало его. Этот звук стал единственным ориентиром, и я пошла на него, содрогаясь от холода. Внезапно я буквально наткнулась на каменную плиту, которая могла бы выполнять функции и каменного стола. Ее поверхность явно была чем-то исписана, я чувствовала на ощупь прорези в камне, бегущие под пальцами буквы… Стук повторился совсем рядом. Сумрак чуть посветлел и я увидела ворона, того же, меняющего окрас. Его когти до сих пор были в моей крови, я увидела эту деталь отчетливо, моё внимание само за неё зацепилось. Ворон стучал клювом по определенному месту на плите, делал паузу, смотрел на меня и снова стучал клювом в то же место. Я протянула руку, и он остановил свое занятие, позволив провести пальцами по тому месту. Тут было что-то выгравировано, выбито в камне, пальцы поползли по контурам букв. Ви… вил..вильниц. Что такое вильниц?

Я проснулась от звука собственного голоса, Ярик удивленно заглянул мне в глаза.

— Вильниц? Если я правильно помню, это название торгового города, в Литонии. Но я могу ошибаться, не бывал в тех краях. А откуда такой вопрос?

Я долго смотрела на Ярика, медленно втекая в тело, после того холода, мне казалось это именно таким ощущением.

— Я опять была в этом странном месте, где серебряный пол и ворон, он показал мне кое-что, там было нечто, как небольшая каменная плита с надписями, я их чувствовала пальцами. Вильниц, это что-то очень важное, нам нужно будет туда добраться, обязательно. А далеко Литония от Русонии находится?

— Соседнее государство. Литония и с нами граничит. Всё, что я слышал об этой стране — там очень любят деньги, там очень цепкие купцы и очень хорошо поставлено производство меда и медовухи. Ты думаешь, этому ворону стоит доверять? Если ты действительно так думаешь, я безропотно приму твое суждение, но для меня ворон — символ древности и памяти, символ уважения к предкам и вроде бы это хорошо, вот только у тебя нет предков в нашем мире, так к чему же ворон в таком случае…

— Ворон, Ярик, серебряный, я думаю это связано с Равновесием. Равновесие в принципе Единая Сила, она стоит над всеми Мирами, над Всеми Вселенными и Архивселенными от самого Центрального Ядра Изначальности Бытия. Я чувствую, что меня ведут, то, что мы несём — это верный путь, и этот путь сам взывает к нашим душам. Так что, мы обязательно съездим в этот Вильниц, после того, как осядем в Русонии, — я улыбнулась, — и мёд я очень люблю, очень-очень, — улыбаться хотелось, потому что я действительно была счастлива. Я видела, как сияют его глаза, как он преображается, я гладила его ладонь, перебирала пальцы, я чувствовала, как ему это приятно. О, Создатели, я безмерно благодарна за такую Душу, за эту Связь, за такую красивую Любовь, — да и, помнишь, я говорила, что даже в своём мире, такие как я — были, чем-то вроде чуда. Мы — дети Создателей Вселенной, они называют себя Адайн Ток. Когда-то давно, когда раса Аум Ра только стала единой, эти самые Создатели напрямую о себе заявили, стали посылать в разные миры Империи, нас — детей Адайн Ток. Особенность таких как я: — мы рождаемся абсолютно белыми, кожа, волосы, только глаза могут иметь цвет, мои при рождении были голубыми, после того, как я прошла проверку на Пророка, стали белыми, я помню, когда ходила первый раз умываться, прям удивилась, теперь вот серебряные, да ещё и вовсе без зрачка. Ну да ладно, чего об этом-то. Дальше рассказываю. У нас особая магическая кровь, в нас вообще скрытая какая-то могущественная сила и мы наделены особенной судьбой. Нас как бы освящают в Храме Ализарис, это первый Центральный Храм Создателей на планете Аум Ра. Новорожденного буквально кладут в Белое Пламя, это пламя не причиняет нам вреда, тогда как любого другого сжигает мгновенно так, что даже праха не остаётся. Считается, что в детях Адайн Ток течёт кровь самой Изначальности. Это всё будоражило меня с самого детства, с одной стороны приятно быть такой особенной, с другой стороны — слишком много внимания и требований, правил и дисциплин, а я создание свободолюбивое. Но я не об этом сейчас, я вот что думаю, может ли быть такое, что Адайн Ток и в этом мире когда-то себя являли, может они что-то оставили этому миру, или кого-то. Если это так, то их можно считать моими прямыми предками.

— Получается ты словно прирожденная святая, это определено и заложено в тебе твоими Богами и даже оказавшись в чуждом тебе мире, твоя святость проявилась, пусть и наперекор установленному курсу. Конечно, мы посетим Вильниц, если русонский царь выпустит нас в Литонию. То, что он будет нас защищать и беречь — в этом я практически уверен и потому веду нас туда, там будет безопасность. Но ещё он может начать относиться к тебе, как к личному сокровищу, личной карманной святой его страны и его семьи, и в таком случае покинуть границы Русонии будет… проблематично.

Я массировала руку Ярика, автоматика, меня учили делать массаж, и мои руки это любили. Я любила Души, и их Храмы тоже, обожала находить особые точки и доставлять физическое телесное удовольствие и расслабление.

— Блин, не люблю когда меня начинают воспринимать, как вещь, пусть даже и столь ценную. Всё же я живая со своей свободой воли. И, как я понимаю, мне просто необходимо попасть в Литонию, так что либо он отпустит по доброй воле, либо придётся покидать границы Русонии проблематично.

— Либо… можно рискнуть и изменить маршрут. Мы можем попытаться попасть в Литонию сейчас. Она ведь граничит и с нами. Там, как и везде, тоже есть Церковь, но литонские инквизиторы более… я не хотел бы сказать ленивые, полагаю верное слово — расслабленные. Они больше следят за чистотой нравов и мешают купцам слишком сильно обманывать друг друга при торговых махинациях. Конечно, в связи с Гневом Владыки у них, как и везде будет режим военного положения и это может быть опасно… Что выберешь ты? Литония или Русония?

Я повернулась к Ярику лицом, посмотрела в глаза, а потом уткнулась лбом в грудь. Блин, чего ж всё так сложно.

— В Русонию, всё же защита нужна, да и круг, ритуал так и не выходит из головы. Потом можно будет-таки провести несколько тренировок, ты бы ещё, как следует, отделал меня, и уже был бы прогресс, заметный. Разживусь копьём. А потом можно будет постараться как-то отправиться в Литонию. На худой конец сбежим ещё раз, меня заводят эти приключения, да и природа меня питает, я тут такую свободу чувствую, какую мне ни одна золотая клетка не даст.

— Хорошо, как пожелаешь. Ты очень напряжена, я понимаю, что тебе тревожно, что тебе сложно выбирать, что ты устала. Постарайся расслабиться, хоть немного, — он развернул меня спиной к себе и начал разминать мне спину, то глубоко проминая сильными руками, то переходя на интенсивные поглаживания шершавыми ладонями. Эти прикосновения не были нежными, они были даже болезненными, но я буквально почувствовала, как дергаются и расслабляются мышцы тела, о которых я и не подозревала.

— Так лучше? Я знаю, это немного больно, но это придаст тебе сил, только потерпи.

— Л-лучше, это не скажу что прям боль, зато я-таки взбодрилась. Я тоже умею делать массаж, только не такой, другой, так что, как будет возможность, мои руки подарят тебе блаженство, — мне реально стало легче, как будто крылья расправились, — вот что я хотела б сейчас, так это бочку тёплой воды. Немного боязно, конечно, будет в неё нырять, но я уже явно одна в неё не полезу, — я с хитрой ухмылкой глянула на Ярика.

Ярик нежно поцеловал меня в плечо и горячим шепотом обжег ухо.

— Не разжигай моё воображение, Лионесса. Нам пора в путь, но если ты продолжишь в том же духе, мне будет тяжело сидеть на лошади, а тебе в спину будет упираться твердая штука, — после чего невозмутимо поднялся и пошёл готовить нашу лошадь в дорогу.

Даааа, а моё воображение от твоих слов уже горит, жаль только нечем потыкать в тебя, чтоб ощутил. Я встала, ноги затекли, нужно было как-то размяться. Я стала двигаться, кружится, двигать руками, соскучилась по танцам, да и как-то нужно ж сбросить это жгучее желание.

Неужели оно теперь будет вот так, таким сильным и так часто…

+ — Почему Хранитель себя сдерживает, когда дано явное разрешение? Он разрешил подходить и говорить ему, когда тебе хочется больше, чем прикосновений, он говорил, что не откажет в близости. Ты хочешь близости с ним, мы точно чувствуем. Почему Хранитель не пользуется возможностью сделать то, что хочется? +

Ярик стоял на краю спуска с холма и изучал окрестности, видимо выбирая наиболее безопасный маршрут.

+ — Тьма, ты правда думаешь, что близость может быть тихой? Я хочу, но не здесь, явно не то место. Я сама ощущаю, что лучше тут не задерживаться, что-то не спокойно на сердце. +

Ярик выбрал маршрут, и мы поехали. Лицо его было необычайно хмурым и настороженным. Он вел лошадь так, чтобы проскочить между хуторами, но всё время тревожно осматривался.

— Слишком тихо. В это время уже должны вестись работы, должен быть звук инструментов, люди на полях, скот на пастбищах, голоса женщин занимающихся стиркой и готовкой. Слишком тихо.

Может мне казалось, а может, и нет, но воздух был словно чем-то заряжен, словно даже покалывал лицо при дуновении ветерка. И тишина была… неестественной.

— То-то мне на сердце не спокойно, тоже чувствую, что-то тут не так. Как будто где-то опасный хищник, и это чувство, знаешь, как будто тебя видят и готовятся атаковать.

+ — Для вас никакой опасности, если вы сейчас просто проедете мимо. В этих хуторах развлекается один из наших новых последователей, после объявления Гнева Владыки у нас большое пополнение в наших рядах. А ещё из-за того что Владыка потерял своего Пророка и борьба обострилась, в мире становится больше того, что вы называете магией. Она становится проще и доступнее. Она дает власть, а власть подталкивает делать то, о чём всегда мечтал. Просто проезжайте мимо и неприятностей не будет. +

С ближайшего холма быстро перебирая ножками, к нам устремился мальчик лет пяти. Бледный, глаза расширены от шока, штаны мокрые. Он просто ухватил Ярика за мантию и тыкал рукой в сторону ближайшего хутора, смотря то на Ярика, то на меня. Он не произносил ни звука, то ли из-за шока, то ли не мог, но казалось, что если бы у него была возможность — он бы кричал от ужаса.

Я сползла с лошади, не знаю как, не задумывалась. Этому ребёнку нужно помочь, сердце просто выпрыгивало из груди.

— Успокойся, тише-тише, иди ко мне, не бойся, — я осторожно приблизилась, глядя ему в глаза.

Ребенок посмотрел прямо мне в глаза и задышал ровнее, а потом по его щекам покатились слезы, и он обхватил руками мои ноги, спрятав лицо в складках платья.

— Там плохой дядя что-то сделал с мамой и со всеми.

Ярик уже был рядом с посохом наготове.

— Оставайся здесь, я пойду, проверю в чём дело. Если услышишь мой крик или я не вернусь через пять минут — садись на лошадь и скачи во весь опор отсюда, твоя цель — Илюшинский молитвенник, в следующей деревне спроси у простых крестьян, даже если они испугаются — ответят, направят.

— Н-н-ет, без тебя я ни куда не поеду, — я возмущённо замотала головой, и взяла мальчика на руки, — без тебя ничто не имеет смысла, — я посмотрела на него так… так, чтоб он ощутил, — только мы вместе сможем, только так, не иначе Ярик.

Я прижала мальчика к себе, поглаживая его по голове, и забирая его боль, как могла, насколько хватало сил. Душа разрывалась на части. Казалось, внутри вращаются раскалённые лезвия.

+ — Если он пойдет туда — может погибнуть. Или убить одного из наших немногочисленных в сравнении с инквизицией последователей, что явно не пойдет на пользу делу Равновесия. Может, остановишь его, Хранитель? +

Ребёнок постепенно успокаивался и уже начал трогать своей маленькой ручкой мои волосы, для него их белый цвет был явно чем-то интересным.

— Вы вернёте мою маму?

— Ярик, — у меня самой уже катились слёзы, внутри всё сжалось, я прикрыла уши мальчика, прижав его к себе, — если ты туда пойдешь, ты погибнешь, если погибнешь ты, погибну и я. Мы связаны. Я не знаю, что делать, но если ты туда пойдёшь, тогда я пойду с тобой вместе, если погибать так уж и быть, как единое целое.

— То, что я погибну — это твое мистическое ощущение или просто страх за мою жизнь? Мы ведь даже не знаем, что там случилось. А я все же инкв… кхм… был инквизитором-карателем и кое-какие навыки имею. Если ты думаешь, что там такая страшная угроза — я не могу допустить, чтобы ты туда пошла, потому что это угроза твоей жизни, а я должен тебя защищать. Если ты не отпускаешь меня одного, а тебя туда я взять не могу — значит, мы туда не пойдем. Сейчас сядем на лошадь и поедем дальше, оставив мальчика одного. Ты этого хочешь? Или все-таки позволишь мне делать то, чему я обучен, пойти туда и разобраться в ситуации пока ты оберегаешь мальчика здесь? Прикажи мне остаться, я просто сяду на лошадь, мы поедем дальше и оставим это все позади. Но я… чувствовал твое сердце. Я знаю, что ты не оставишь мальчика в беде. Поэтому позволь мне делать мою работу.

— Тьма, сказала, что это её приспешник, сильный, и если ты туда пойдёшь, то погибнешь. Моё сердце разрывается, я чувствую дикую опасность. Я не хочу оставлять мальчика в беде. Я просто не знаю, что мне делать, — слёзы просто катились, сами, — иди, если поймёшь, что не справишься с тем, что там, возвращайся. И помни, подвергая себя опасности, ты и меня подвергаешь ей. Я буду ждать, и знай, если услышу крик, я побегу к тебе.

Ярик постоял в раздумьях, подошёл ко мне, поцеловал в губы и пошёл вверх по холму к хутору.

+ — Тьма, ты можешь помочь? Сделай так, чтоб твой последователь свалил оттуда. +

+ — Мы можем. Да, определенно можем. Но мы бы хотели кое-что получить взамен. Дай нам разрешение быть не на твоём плече, а внутри тебя, влиться в тебя, чтобы укрепить нашу связь, чтобы глубже чувствовать тебя. Мы не будем брать контроль над чем-то внутри тебя, мы чувствуем, как ты этого боишься, но мы бы хотели быть ближе к тебе, чувствовать тебя изнутри, чувствовать всё то, что чувствуешь ты, чувствовать твоей кожей, твоим языком, твоим носом, видеть твоими глазами. Впусти нас, и мы прогоним нашего верного последователя. +

Ярик медленно поднимался к хутору, временами останавливаясь и прислушиваясь.

+ — Много хочешь Тьма. Ладно, пусть судьба вершит что будет, в конце концов, если что-то с Яриком случится, считай, что война проиграна. Впускать в себя я тебя не буду. +

Я стояла, и мне казалось, что мир незримой удавкой обвился вокруг шеи и душит меня, душит всё сильнее и сильнее. «Равновесие, прошу, защити нас, защити меня и Ярика, отведи опасность, помоги выстоять, дай Силу свою, дабы этот мир мог — Жить.»

+ — Хороший аргумент, Хранитель. Мы позаботимся, чтобы твоего ручного инквизитора не поцарапали, раз он так нужен тебе для войны и ваших ночных развлечений. +

Воздух за секунду вдруг стал обычным утренним прохладным воздухом, легким и приятным. Ярик замер у калитки хутора, видимо тоже почувствовав перемену. А через несколько секунд дверь хутора распахнулась, и из неё выбежал бородатый мужик в простой крестьянской одежде с книгой в руках. Он побежал от Ярика, но Ярик был, конечно, быстрее. И тут человека, словно что-то изменило, подхлестнуло, его скорость возросла в несколько раз, а передвигаться он начал не бегом, а нечеловечески длинными прыжками, словно специально для него слегка ослабили гравитацию. Ярик бросил ему вслед одну из своих колб, и та взорвалась в полете градом стеклянных осколков, и какой-то светящейся взвесью задела убегающего. Тот взвыл от боли, но своего чудовищного бега не остановил и вскоре Ярик прекратил бесполезную погоню. Оглянувшись на меня и убедившись, что со мной всё в порядке он заглянул в хутор. Секунды его отсутствия на виду тянулись мучительно долго, но наконец он вышел на порог с мрачным лицом, и спустился ко мне.

— Люди там находятся в зомбированном состоянии, они живы, но их воля скована. Кажется, они приходят в себя, но это долгий процесс. А единственный труп… надеюсь, эта женщина не его мама.

+ — Мы всё сделали, твоего инквизитора не поцарапали. Мы подсказали нашему последователю, как использовать жизненную силу другого человека для временной подпитки самого себя. Эта процедура фатальна для того кто является пищей, но наш последователь таким образом смог сбежать. Всё о чём мы его попросили взамен за это тёмное знание — не вступать в бой с твоим инквизитором, что он и сделал. Все довольны. Ну, кроме разве что мальчика, потому что расти ему придется без мамы. У всего есть цена. +

Я посмотрела на Ярика, в моих глазах стояли слёзы.

— Оставайся здесь, жди, сделаю одно дело и вернусь.

Было тяжело, каждый шаг был, будто по раскалённому железу. Местные действительно приходили в себя, слышался плач и суета. Я поставила мальчика перед собой, и заглянула в его глаза. Слова ни как не хотели выходить, но нужно было сказать.

— Милый, милый, ты ведь сильный так, ты сильный, ты очень храбрый, я знаю, как ты любишь маму, она тоже очень тебя любит, и всегда будет любить, всегда. Я знаю, как это больно слышать, но твоя мама покинула этот мир, она ушла в свет, она всегда будет за тобой присматривать, — слёзы катились из глаз, я не могла спокойно это говорить, — она будет рядом, ты будешь чувствовать это сердцем. Прости, что так получилось, но я обещаю, этот злой дядя заплатит за содеянное. А ты будь сильным, живи и знай, мама тебя любит, очень любит, — договорив это, я обняла его, и крепко-крепко прижала.

— Тетя, а если я буду хорошо жить для мамы, она за мной вернётся? Я не буду ходить к лесу, и даже не буду играть с Венькой, как мама говорила. Тогда она вернётся?

— Милый, мама ушла ооочень далеко, она не сможет к тебе вернуться, но она будет присматривать за тобой и оберегать тебя.

Из хутора выходили заплаканные люди с осунувшимися лицами. Несколько женщин и мужчин подошли к Ярику, узнав в нем инквизитора, и наперебой принялись благодарить. Из их потока слов становилось ясно, что тот человек был Войтеком лесорубом, нелюдимым косноязычным типом, которого никто особо не любил. И вдруг он пришёл на общую вечернюю трапезу с какой-то книгой, начал читать страшные слова и люди потеряли возможность двигаться и говорить. А потом он начал приказывать разные вещи и люди их выполняли безропотно, он трогал женщин и приказывал им удовлетворять его, а над мужчинами издевался, приказывал становиться в разные позы и припоминал все обиды. Одна из заплаканных женщин заметила меня и ребёнка, и направилась в нашу сторону, с опаской и благоговением поглядывая на мои святящиеся глаза.

Я поднялась, вытерла слёзы и посмотрела на женщину.

— И-извините, вы не знаете, кто может позаботиться об этом мальчике, у него есть отец или может брат?

— Нет, у него больше нет семьи, уважаемая. Но если вы позволите — я позабочусь о нём, я соседка Ирины… ну, была соседкой, горе-то какое. Ну, я смогу о мальчике позаботиться, своего Владыка не даровал, как мы с мужем ни пытались, так хоть чужого не бросим.

Мальчик задумчиво сосал палец, поглядывая на меня и на подошедшую женщину. Поняв, что его оставляют с ней он взял её за руку и внезапно улыбнулся.

— Мама всё равно вернётся, она всегда возвращается, и когда за грибами, и когда уходила на поле, и в этот раз вернётся, а я буду хорошим, чтобы она не ругалась, когда вернётся домой.

В глазах все мутилось, я благодарно кивнула женщине, сделала несколько шагов и ноги подкосились. Последнее, что я почувствовала — знакомые тёплые руки, подхватившие меня и не давшие упасть.