Вещие сны ноября

Alice Palermo

Что есть жизнь? Нить, ведущая от рождения до смерти, черта, что соединяет начало и конец. Нить эта извивается, путается, заворачивается в петли, каждая из которых – черная дыра, некое событие, меняющее направление. В петлях время останавливается, раскрывается душа, проясняется то, что ранее было скрыто. Прямая нить – скучна. Её не будет здесь. Добро пожаловать в чужие петли.

Все, что ты хочешь забыть

Ветер шелестел меж притихших стеллажей. Из книг не слышались голоса забытых героев, не раздавались пушечные выстрелы, не пахло цветущей вишней. Городская библиотека уже много лет одиноко стояла в самом центре многолюдной площади, окруженная суетой шумных улиц, как необитаемый остров тишины и спокойствия. Шагни внутрь — и ее каменные стены оградят тебя от всего прочего, укутают в теплые объятия, и не будет для тебя больше существовать ничего в этом мире, кроме сотен тысяч пыльных корешков и пожелтевших страниц. Когда-то ее темные залы кишели людьми — тогда не умолкали в коридорах крики Наполеона, вместо стен темнело расступившееся красное море, а на потолке, в глазах Болконского, безустанно белело такое бесконечное небо. Но теперь ее залы опустели, море ушло, а Андрей спит сладким сном где-то на самом верху стеллажей, и лишь облезлые мыши изредка волнуют его безмятежные грезы. И библиотека вся дремлет вместе с ним, но как ни вечен сон ее, приглушенные шаги однажды должны были пронзить тишину, спокойное дыхание — спугнуть застоявшийся воздух.

Андерсен ступил внутрь. Следом за ним, прячась в тени его вздохов, шел силуэт. Вместе они пробирались все дальше в лес, полный загадок, проходили поворот за поворотом, пока ни оказались в самой его чаще. Тогда мужчина остановился и провел тонкими пальцами по запылившимся корешкам, на которых сохранились следы сажи. На его лице заиграла таинственная улыбка.

— Они здесь, — журналист взглянул на силуэт. В темноте чиркнула спичка. Зажглась свеча.

— Посмотри, — Андерсен обратил взгляд на свечу, — С нее все началось. Маленькая свеча, сотни свечей, сотни огоньков, дарующих свет. Всего-то. И труд стольких поколений исчез, растворился в ночи.

— О чем ты? — из темноты показалось лицо Христофа.

— О чем я? О многом, мой друг, о многом. О времени, о людях. Видишь эти книги? Одна полка, всего одна полка, какие-то десятки книг — вот и все, что сохранилось. Да и те лежат в заброшенной библиотеке без дела уже столько лет. А их были тысячи, десятки тысяч!

— Но что стало с ними? Пожар?

— Нечто большее. Говорят, сама природа, сам Бог в тот час отомстил людям за все их грехи. 1755 год. Осень. Самое начало ноября. Лиссабон, один из самых процветающих городов Европы, готовится к празднику — грядет Собор всех святых. Представь, во всех церквях, во всех домах горят свечи, толпы людей бегают, суетятся, заходят в лавки, и тут, в сумеречной мгле, над городом нависает чудовище. Землетрясение разрушает половину зданий в городе, свечи, упавшие от мощнейших толчков, поджигают оставшиеся. В церквях, или том, что от них осталось, горят иконы, объяты пламенем лики святых, в библиотеке превращаются в пепел тысячи рукописей, тома записей о важнейших научных открытиях, зарисовки, описывающие судьбы экспедиций… Корчатся от боли люди, раздавленные остатками некогда величественной, прекраснейшей архитектуры, тайны которой будут утеряны навеки. А затем лежащий в руинах, объятый пламенем город накрывает сильнейшее цунами, уносящие остатки уничтоженной культуры в открытое море. Собор всех святых. Прожженные иконы, истлевшие фолианты. Тысячи бездыханных тел. За какой-то час один из богатейших городов Европы превратился в груду обломков, припорошенную пеплом, омытую солью. Эти книги, эти забытые всеми книги — последнее, что осталось из семидесяти тысяч томов.

Андерсен отдернул руку, будто обжегся.

— Да из искры и вспыхнет пламя.

Христоф стоял, не шелохнувшись, но журналист видел, как в его глазах рушились церкви, умирал объятый пламенем город. Но в один миг что-то сменилось в нём, будто нечто важное всплыло из взъерошенной историей памяти. Капитан дотронулся до чернеющего корешка и отряхнул его.

— Я читал ее, — капитан открыл книгу, — Давно, совсем мальчишкой, я пробрался в закрытую часть библиотеки и нашел ее. Потратив уйму времени на перевод, я сумел прочесть записи об одной из экспедиций. Она искала золото. Некогда награбленное и погребенное под землей, оно представляло из себя огромную ценность. Про него ходит в тех краях одна легенда. Говорят, когда команда предавала земле свои богатства, мимо проходила настоятельница монастыря. Капитан побоялся за сохранность своих сокровищ и велел отрубить ей голову. Девушку похоронили там же, в Мельничной бухте, в одной яме с золотом. С тех пор все корабли, приплывавшие к проклятому берегу, бесследно исчезали, а местные стали рассказывать про девушку в черном одеянии с окровавленной шеей, появляющуюся каждый вечер на пустынном берегу. Та экспедиция тоже бесследно пропала.

Христоф провел пальцем по старинной карте.

— Она снится мне иногда. Снится песок, снится та пустынная бухта. И я думаю, а чего стоили кому-то эти книги, какие жертвы были принесены пылающей стихии, чтобы та позволила им остаться в живых? И каждый раз, когда на горизонте из тумана выплывает тонкая полоска песка, я вспоминаю эту легенду. Вспоминаю и многие другие, о таких же моряках, об их сокровищах, о радости и печали, об огне и море, что вместе с ветром тянет песнь о жизни, о жизни бесконечной и обо всем, что наполняет ее. Это все, что терзает меня долгие годы.

Андерсен посмотрел ему в глаза. В них бушевало море. Где-то в глубине зала проснулся ветер. И Христоф прошептал:

— Это все, что нельзя забывать.