Сказки Золотого Рубежа. Стишки о прошедшем

A. Kirsche

Вместо шумного города мне под луной в ночи сталью и черным золотом будут греметь мечи. Вместо трамвайных звонов и гомона голосов я буду слышать песни и лай королевских псов. От этого мира серого меня отделяет шаг… До мира, в котором я рыцарь и темный маг.

Три брата

Высокотравье цепляет ноги, а ветки вязов стремиться ввысь. Вот там, за камнем, где нет дороги, сверни, а дальше уж только вниз. Ступай по каменной старой тропке, сверни за топями к сосняку, а дальше лес, междуречье, сопки и лиг так десять по тростнику. Когда дойдёшь, уже солнце сядет, промокнут ноги, захочешь есть. Тогда садись под корнями вязов.

Садись — и слушай лесную песнь.

Нас было трое. Три чародея. И в наших жилах кипел огонь. Волшбы нам вязь покорялась, пела, шептала струнами — ну же, тронь! О, сколько раз мы шутили с песней, о, сколько раз мы дразнили дар. И вот однажды к нам горя вестник явился в полночь — лесной пожар.

Горящий лес завывал от боли, мы пели рекам слова мольбы, но не хватало нам нашей воли — перед огнём были мы слабы. И вот тогда к нам сошла богиня — смотрел луной ее светлый лик. Сказала: «В вас возросла гордыня и наказанья вас рок постиг. Не все подвластно здесь вашей длани, и ваша длань неподвластна вам.»

Мы ее слушали с замираньем, горел пожар миллиардом ламп. Богиня нам раздала по роли, и в каждой роли — вся суть веков. И я воззвал к ней с колен: «Мы молим, спаси наш лес от огня оков!».

Погасло пламя, мы молча ждали. С рассветом каждый пошёл один.

Не только с леса оковы пали — нам путь открылся. Тернист и длин.

Один стал лекарем за рекою. Он лес покинул и был таков. К нему шёл люд даже из-за моря, и в песне всем им хватало слов. Его ладони не огрубели, в душе по-прежнему пел наш дар, его способности не слабели, но с каждым годом крепчал их жар. Ему сказала в лесу богиня: «Твоя судьба — ты обманешь Смерть. Померкнут в даре твоем святыни, вот только в нем и тебе сгореть. Чем больше жизней ты из-за грани своими песнями приведёшь, тем ярче вспыхнет в тебе то пламя, что верной магией ты зовёшь.» По венам тёк раскалённой сталью наш общий дар и наш общий рок. Его мелодия пасторалью сплелась и кончилась точно в срок.

Второй в лесу был чуть больше года — потом дорога легла на юг. Его мелодия вилась одой — не ведал в войнах он испуг. Отважней воина свет не видел, искусней мечника не найти. Ему богиня, чей лик был светел, шептала: «Счастье твоё — в пути. Твой след кровав, и твоя дорога сплошь из побед пред тобой падет. Но вот заплатишь за это много — твоей погибелью станет лёд». Он годы хитро бежал от оплаты, только долгов накопилось сполна. В бою он погиб, нашим даром проклятый. Лежит в том на северном князе вина.

Я был рождён невысок и жилист, лес мне был домом без очага. Путь мой был вязок, болотен, илист. Удел — бесславен. Такая судьба. Последнему роль богиня давала: — С колен, — попросила с улыбкой. — Встань. И я смотрел на нее. Светало. Потом коснулась меня ее длань. — Ты с даром бережно обращался. Ты лес свой будто бы дом любил. Так береги его — здесь останься, под сводами леса, что так тебе мил. Тебе уделом — свой дар чудесный отдать пред смертью ученикам. Найдёшь их вязью своей песни, и год за годом обточишь стан. Мне верной тропкой легла дорога за три десятка десятков вёрст, и я искал Их, искал так долго под сенью света и взглядом звёзд. А государство сжигали войны — и в лес война спустя год пришла. Средь воинов я искал достойных, вот только песня их не звала. Зато спустя годы моих скитаний привёл меня к ним мой верный лис. Нашел сироток в сожженном храме — и песня взвилась стрелой ввысь. И долгие годы, слово за словом, я им отдавал наш чудесный дар. Их песни плелись и свивались в оды, мой голос с годами все больше стихал.

— Ну здравствуй, мальчишка, — сказала богиня иссохшему дряблому старику.

И песня взвивалась ветром над ними, внимая звенящему тростнику.