Ю

Ю, ю (название — ю) — буква большинства славянских кириллических алфавитов (29-я в болгарском, 31-я в белорусском, 32-я в русском и украинском; из сербского исключена в середине XIX века, в македонский, построенный по образцу нового сербского, не вводилась). Используется также в письменностях некоторых неславянских языков. В кириллице обычно считается 33-й по порядку (), в глаголице по счету 34-я (). Числового значения не имеет. Название в славянской азбуке совпадает с современным — «ю»; в старо- и церковнославянском языках так звучит винительный падеж от краткой формы местоимения ст.‑слав. она (рус. её), но совпадение этого слова с названием буквы может быть и случайным. Происхождение кириллической буквы — греческая лигатура IǑ, ιǒ (ΙΟΥ, ιου); для глаголической формы общепринятой теории нет, но чаще всего её соотносят с латинским диграфом IU (iu).

Начертание в кириллице происходит от йотированной формы буквы Оу. Оно имело немного вариантов, в основном различавшихся положением соединительной черточки (она могла быть посредине, как в нынешних шрифтах, либо сверху, а также наклонной). Использовались варианты и с разной величиной элементов буквы: нечто вроде ГО с соединением по верхнему краю o, обычно такая форма говорит о северном происхождении рукописи. Эта форма иногда проникала и в печатные шрифты, например в издания Франциска Скорины.

В старорусской скорописи йотирующий штрих порой вырождался во что-то вроде с-образного штриха над буквой о, таким образом буква приобретала вид греческой дельты δ. В старославянских памятниках XII—XV веков встречается ещё один вариант буквы — «оборотное Ю» с тем же значением.

В начале слов, после гласных и разделительных знаков соответствует паре звуков /ју/, после согласных — их смягчение (если это возможно) и звук /у/. После согласных, впрочем, в русском письме ставится не вполне свободно, если не считать заимствований. После б, п, в, ф, м почти всегда требуется отделение мягким знаком (бью, пью, вью) или буквой л (люблю, коплю, ловлю, графлю, кормлю), хотя возможны и редкие исключения (к голубю). После шипящих ж, ш, ч, щ, гортанных г, к, х, а также после ц не используется. После з, с, д, т также имеются некие исторически обусловленные ограничения, позволяющие ставить ю после этих согласных в окончаниях существительных (князю, карасю, гвоздю, гостю), но не в глаголах (формы слямзю, сляпсю, бдю, постю являются просторечными, а в литературном языке должно быть изменение согласных, как в скольжу, вакшу, снабжу, пощусь). Исключения из описанных выше правил относятся к заимствованиям (бюст, бюгель, пюпитр, дежавю, курфюрст, мюрид; жюри, брошюра, парашют, Чюрлёнис; гюрза, кювет, Хюэ; Цюрих и т. п.), большинство из которых — иноязычные имена и названия.

В украинском языке, в отличие от русского, вполне обычно мягкое сочетание цю: Цюрупа, пацюк, цюкати, цюрком, по пальцю и др.

В орфографии синодального извода церковнославянского языка буква ю после согласных встречается только после л, н, р и (редко) после д, т, з, с, хотя в старом московском (а ныне старообрядческом) изводе церковнославянского языка активно использовалась после мягких шипящих: чюдо, чюти (чуять), ѿвращю и т. п.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

4.8.4. В России научились читать этрусское письмо еще в XIX веке, благодаря Фаддею Воланскому (Тадеуш Воланский (1785–1865) – поляк, участвовал на стороне Наполеона в войне 1812 года, кавалер ордена почетного легиона, археолог, русофил, филолог-любитель), который обнаружил, что этрусские буквы на треть совпадают с кириллицей, а язык близок к древне-славянскому языку. Оба имеют одинаковое число падежей, схожие системы глагольных форм, отсутствие артиклей и близкий синтаксис. Этрусские имена похожи на русские: Алексатр, Валерий, Вера, Евгееней, Олей, Руссус, Юлия, Анина, Анне, Лариса, Зина, Лена, Тана. Кстати, Ю. Венелин, кроме славянских свободно владевший девятью языками (в том числе латинским, итальянским и греческим), подметил характерную особенность этрусков и римлян, присущую только русским в использовании при общении кроме имени так же и отчества (в родительном падеже с окончанием на – ius, что соответствует в русском окончанию – ович, евич). («Истоки Руси и славянства») [62]

Герман Марков, От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян, 2014

Графика. Текст, изображенный на фотографии, написан алфавитом, близким к кириллице: помимо букв кириллицы, совпадающих с буквами греческого устава IX в., в графике «дощечки» имеются свойственные кириллице буквы б, ж, з, ш, щ, ѣ, я. В отличие от кириллицы в графике «дощечки» отсутствуют буквы, обозначавшие носовые гласные, – ф, η ?, λ, буквы йе, ф, θ, s, α, ?, ?, ?, а также имеются следующие особенности: буква ч отсутствует, ее заменяет буква щ, вследствие этого буква щ в «дощечке» соответствует двум кириллическим буквам – щ и ч; отсутствует буква ю, ее, видимо, заменяет сочетание j десятеричного с буквой у; отсутствует кириллическое н, звук н передается буквой и, т. е. начертанием не с горизонтальной, а с косой перекладиной; при этом звук и передается буквой j; отсутствуют буквы ъ, ь, ъj; из них букве ъ, являющейся составной частью кириллической буквы ъ], в рассматриваемом тексте соответствует буква о с небольшой развилкой вверху, вследствие чего она несколько напоминает кириллическую лигатуру у; звук у при этом передается чаще буквой у, реже – двубуквенным написанием оу; возможно, что некоторые буквы в виде у (т. е. о с развилкой) обозначают также у; в тексте представлено два графических варианта для передачи звука с и два – для звука е (оба последние после согласных, а не j).

Сборник статей, Влесова книга. Троянский конь норманнизма, 2013

2) По отношению к отдельным гласным наблюдаем тенденцию к обозначению ударяемого о посредством начертания у (2 е, 5 г, 6 ж, 7 г), а после мягких согласных – через ю (14 е), и – наоборот – нередкое обозначение у через о (5 б, в, е, ж, 10 г, ж, 12 д), встречающееся в слогах ударяемом, первом перед ударением и на конце слова, т. е. в тех положениях в слове, которым свойственно сильное или же довольно сильное произношение. Эта особенность письма отражает в значительной мере замену в татарском простонародном произношении гласных о и у русских слов. Аналогичную субституцию встречаем и по отношению к гласным е и и, причем е часто передается посредством и (3 б, г, д, е, ж, 9 б, е, 16 е), а гласный и через е (2 б, г, е, ж, 13 б, г, д, е, ж). Интересно отметить написание «рстврий» (16 е), где гласный а, окруженный мягкими звуками, передан через и, т. е. подобно передаче гласного е, а это свидетельствует, что звук такого а склоняется к е (ближе к произношению данный гласный передан в написании «ростворей» 16 в). Здесь мы имеем пример того, как ошибочные написания могут давать указания на нюансы воспринимаемых звуков чужого языка.

Коллектив авторов, Проблемы изучения билингвизма: книга для чтения, 2014

Ю. Н. Рерих оставил в тексте все имена в транслитерированном латиницей виде. Русская транслитерация еще не является общепринятой и выглядела бы нечитаемой и громоздкой. В тексте имена даны в русской транскрипции. Ю. Н. Рерих работал над «Синей Летописью» в Тибете и в Индии, тибетский язык знал в нескольких диалектах, но прежде всего в лхасском. Редакция ориентировалась на центральнотибетское произношение как на литературную норму тибетского языка, которая сейчас наиболее распространена в мире.

Гой-лоцава Шоннупэл, Синяя летопись. История буддизма, 1478

Богатство речи – разнообразие используемых в ней языковых средств. Лексическое богатство русского языка отражено в различных лингвистических словарях (например, «Словарь современного русского литературного языка» в 17 томах состоит из более 120.000 слов, в однотомном «Словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой насчитывается более 80.000 слов, в «Словаре живого великорусского языка» В.И. Даля – более 200.000 слов). Кроме того, в языке огромное количество диалектных, жаргонных, просторечных, специальных (терминов и профессионализмов) слов, закреплённых в специальных лингвистических словарях (например, в «Словаре редких и забытых слов» В.П. Сомова, «Словаре русских народных говоров»). За богатством словаря стоит богатство явлений. Чем больше знаний о мире у человека, тем богаче его лексикон.

Т. И. Кобякова, Стилистика русского языка и культура речи (сфера профессиональной коммуникации), 2013

Сначала детей знакомят со всеми гласными буквами попарно: А – Я, О – Ё, У – Ю, Э – Е, Ы – И и их употреблением после твердых и мягких согласных звуков. Дошкольникам объясняют, что есть заглавные и строчные буквы (большие и маленькие).

Н. С. Варенцова, Обучение дошкольников грамоте. Для занятий с детьми 3-7 лет, 2009

На минимуме отобранных слов и традиционном приеме развернутого сравнения Батюшков создал свою вариацию вечной темы. Как и Ариосто, он развертывает второй член, сквозь который просвечивает первый. Когда в октаве наступает переключение в иной регистр, Батюшков ставит точку после шестого стиха, и текст оформляется как лирическая миниатюра с началом и концом. Далее наблюдается существенное переконструирование. Композиция Ариосто похожа на живописную картину, так как в ней все обозревается одновременно и сразу во всех частях. Не случайно у Ариосто расположение компонентов: 4 стиха на сад, вместе с пастухом и стадом, и 2 – на все остальное. Батюшков производит другую разметку. У него текст делится александрийскими двустишиями натрое, и в него вносится внутреннее движение при сохранении той же всеохватности. Не семантическое, не логическое, а чистое движение, которое, по Ю. Н. Тынянову, может быть взято «само по себе, вне времени»[13]. Если в неподвижной картине Ариосто все же есть временной оттенок («роса рассвета»), то в тексте Батюшкова присутствует вектор, благодаря которому роза, оставаясь в теперь-точке, как бы перемещается через три пространственные области: луга, рощи, небеса. Достигается это, кроме размежевания на двустишия, сильным действием отрицательных и противительных частиц «ни» и «но»: возможно, примешивается модальность испуга при необходимости миновать угрожающее окружение. Можно думать также, что Батюшков закодировал в тексте невидимо растекающийся круг (по типу известного хокку: «Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине»), – и это моделирует качества Сущего или уединенного романтического сознания. Это радиальное разбегание вполне может обозначать одно из направлений лирического сюжета.

Ю. Н. Чумаков, В сторону лирического сюжета, 2010

При передаче на русском языке смыслов Корана использован в основном труд академика И.Ю. Крачковского (12-е изд.)[2]. В отдельных случаях цитируются ГС. Саблуков и М.-Н. О. Османов[3].

Абд Аллах Абд ал-Азиз, Общество Медины в эпоху пророка Мухаммада, -1

К концу XIX в. среди значительной массы мариупольских греков сложилось двуязычие (русский и родной – урумский или румейский – языки). Постепенная замена урумского русским в качестве языка межгруппового общения должна рассматриваться в контексте изменения престижа идиомов. Ю. В. Иванова пишет, что в Крыму для греков «референтной группой» были татары. «Их культура – во многом заимствованная от турок или испытывавшая турецкое влияние – рассматривалась как престижная, становилась образцом для подражания» [Иванова, 2004, с. 392]. К концу XIX в. престижной культурой и образцом для подражания безусловно стала русская.

В. В. Баранова, Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья, 2010

2) В связи с этим – второе замечание. Я придерживаюсь тезиса о структурированности лексического значения, т. е. о том, что значение слова в общем случае представляет собой структуру, в которой взаимодействуют разные слои смысла – собственно денотативный, «фоновый», оценочный ит.п. В соответствии с такой точкой зрения толкование слова (как аналог его значения) может содержать ассертивную часть и пресуппозицию, описание факта или ситуации действительности – и оценку этого факта (ситуации) говорящими (подробнее об этом см. в работах Ч. Филлмора и Ю. Д. Апресяна). Важно подчеркнуть, что такого рода оценка входит в значение: без ее учета толкование оказывается неправильным (неадекватным тому смыслу, в котором понимают и употребляют языковую единицу носители языка).

Л. П. Крысин, Слово в современных текстах и словарях, 2008

Итак, проанализировав различные типы этносов и их характерные признаки, можно признать, что практически все они в той или иной мере могут быть применимы и к древнейшим росам. Что касается понятия «народ», то, исходя из всего вышесказанного, думается, было бы наиболее правильным принять толкование, данное ему академиком Л.В. Черепниным, который писал, что это слово – «как этническая и историческая категория» имеет значение более широкое, чем «народность» и «нация», «оно применяется к различным стадиям [выделено мною. – Ю.А.] исторически складывающейся общности людей»[130]. Следовательно, будет вполне правильным употреблять его и по отношению к древнейшим росам, которые представляли собой этническую общность людей, находящуюся на стадии, исторически предшествующей народности. В равной степени это относится и к термину «этнос», поскольку, как отмечается в новейшей этнологической литературе, «значение, которое в итоге закрепилось за понятием «этнос»… в принципе вполне синонимично слову «народ»[131].

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013

Такой подход к истории понятий оказывается несомненно шагом в сторону от «Begriffsgeschichte in strengem Sinn» в представлении П. Тиргена, однако он кажется более гибким, открывающим перспективы для большего разнообразия исследований и, надо надеяться, более плодотворным. Вместе с тем он, следует думать, более приспособлен к русистике, поскольку в русской дискурсивной истории – еще в большей степени, чем в дискурсивной истории многих европейских языков – социально-историческая сфера крайне нечетко отделена от сферы христианско-религиозной, с одной стороны, и народно-магической – с другой. При таком подходе (к его преимуществам мы еще вернемся ниже) русская история понятий оказывается наделенной достаточно богатой (пред)историей. Я имею в виду прежде всего работы В. В. Виноградова по истории слов. Стоит напомнить, что Виноградов отнюдь не был провинциальным советским языковедом. В 1920–1930-е годы он был в целом в курсе развития европейской гуманитарной мысли, в частности через работы упоминавшегося выше Г. Г. Шпета, и скорее отдавал себе отчет в значении истории слов для истории общества (хотя его больше интересовали собственно лингвистические и стилистические аспекты лексикологии), ср. его наблюдения над историей слов декадент, декадентство, интеллигенция, кисейная барышня, отщепенец и т. д. [Виноградов 1994: 135–137, 227–229, 243–245, 428–430] [1]. Эта линия исследований была продолжена до известной степени Ю. С. Сорокиным (см. [Сорокин 1965]) и в особенности в некоторых работах А. А. Алексеева, в полной мере заинтересованного проблемой соотношения лексических и социальных изменений (см. [Алексеев 1978]).

Коллектив авторов, Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени, 2009

К другим распространенным классификациям относилось подразделение на фигуры слова (аллитерация, ассонанс) и фигуры предложения (парцелляция, эллипсис, многосоюзие, бессоюзие и др.) (Ведение в культурологию. Курс лекций / Под ред. Ю. Н. Солонина, Е. Г. Соколова. СПб., 2003. С. 149—160).

М. А. Невская, Риторика, -1

Чрезвычайно показательны взаимообвинения в «незнании русского языка», которыми обмениваются журналисты из «Курантов», «Московской правды» и «Московского комсомольца», т. е. тех изданий, которые сейчас свободно используют даже матерщину (см. хотя бы статью Я. Могутина – «Новый взгляд», 1993, 38). Правда, высказывается мнение и о том, что перед нами «разрушительный натиск образованщины» (Ю. Д. Апресян. Цит. по: Ю. Н. Караулов. О состоянии русского языка современности. М., 1991, с. 38). Анализ фактического материала убеждает в том, что перед нами, несомненно, сознательно формируемая тенденция, отражающая ход всего общественного развития.

В. Г. Костомаров, Языковой вкус эпохи, 1999

Можно с уверенностью говорить, что в основе формирования индивидуальной языковой системы лежит взаимодействие индивидуального (ментального) лексикона и индивидуальной (ментальной) грамматики. Освоение языка и использование его в процессе речевой деятельности можно рассматривать прежде всего как своего рода диалог между указанными выше двумя важнейшими подсистемами, являющимися достоянием каждого индивида, компонентами его формирующейся языковой системы. По отношению к индивидуальной грамматике в качестве синонима часто используют предложенный в свое время Ю.Н. Карауловым термин «грамматикон». В настоящее время ведутся дискуссии о том, разграничены ли строго эти две области в сознании человека (см., например: Черниговская 2004; Овчинникова 2006), а также о том, как они функционируют в речевой деятельности и в процессе речевого онтогенеза.

С. Н. Цейтлин, Освоение языка ребенком в ситуации двуязычия, 2014

И все же. Не следует забывать, что само понятие дейксиса – это понятие метатеоретически позднее. См. определение дейксиса в самом общем виде, данное Ю. Д. Апресяном [Апресян 1997: 285]: «… основное свойство всякого дейксиса. Этим свойством является либо совпадение (для Я-дейксиса), либо несовпадение пространственно-временных координат описываемого факта, как их мыслит говорящий, с теми пространственно-временными координатами, в которых говорящий мыслит себя».

Т. М. Николаева, Непарадигматическая лингвистика, 2008

Арктическим фактором, можно, кстати, объяснить и вышеприведенный мотив, общий как для «Авесты», так и «Ригведы», а отчасти и греческих преданий о Гиперборее – на упомянутых там далеких землях люди живут долго и счастливо, не зная болезней. Основные болезни древности носили инфекционный характер (вспомним Великую чуму, истребившую в Средние века четверть населения Европы и Восточной Азии). Однако на крайнем севере этот фактор отсутствовал, как отсутствует и сейчас. Низкие температуры препятствуют жизнедеятельности вредных бактерий, поэтому, как писал известный полярник О.Ю. Шмидт, «в Арктике нельзя простудиться. Здесь можно только замерзнуть».

А. Е. Виноградов, Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?, 2013

3.2.2.2. Придаточные предложения с союзом чтобы в составе сложноподчиненных предложений фразеологического типа, главная часть которых имеет значение избыточного основания. Этот тип предложений используется для выражения дискоординации меры признака и тех или иных действий. Ср.: «Зло слишком очевидно, чтобы самый недальновидный зритель не постигал его» (В. Ф. Раевский. О рабстве крестьян, 1821); «Да, да! Это она! Его девушка! Та самая! Она была слишком близко, чтобы не поверить глазам» (В. Красильщиков. Вечный огонь); «Раух был слишком опытным контрразведчиком, чтобы не понять, к кому шли выданные Терещенко люди» (Э. Хруцкий. Девушка из города Башмачников); «Оживление их было слишком искусственным, чтобы заполнить ресторан, и он так и остался пустым…» (И. Гуро. И мера в руке его); «Слишком серьезной писатель Ю. Крелин, чтобы облегчить себе задачу игрой в поддавки» (Г. Радов. От мира сего) и др. под.

А. Б. Пеньковский, Очерки по русской семантике, -1

Однако внимательно, не горячась, «с холодным вниманьем», как говорил великий русский мудрец М. Ю. Лермонтов, посмотрите, корни слов в русском языке.

Р. Х. Салимжанов, Великий язык тюрков, 2017

Формулировка «сопряжение далековатых идей» появилась в статье Ю. Тынянова «Ода как ораторский жанр» (1927), разд. 2. ? Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. – М., 1977, с. 236.

К. В. Душенко, Цитаты из русской литературы. Справочник. 5500 цитат от «Слова о полку…» до Пелевина, 2018

Алексеева 2005 / Алексеева Н.Ю. Русская ода: Развитие одической формы в XVII–XVIII веках. СПб., 2005.

Сборник статей, И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата, 2008

Весьма изощренным был «пук» в знаменитом Николаевском кавалерийском училище, где в свое время обучался М. Ю. Лермонтов. Младшие там именовались «зверями», старшие – «корнетами», а второгодники – «майорами». «Цук» был откровенным издевательством старших над младшими: от младших требовали не полагающегося юнкерам старших классов отдания чести; заставляли делать приседания, выть на луну; им давались оскорбительные прозвища; их многократно будили ночью и т. д.

И. С. Кон, Мальчик – отец мужчины, 2009

Найссер У. Схема // Психология памяти / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. М.: ЧеРо, 2000. С. 325–349.

Дерек Бикертон, Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей, 2009

ПОЙДИ́ ТУД?, НЕ ЗНАЮ́ КУД?, ВОЗЬМИ́ ТО, НЕ ЗН?Ю ЧТО. Фольк., ирон.

В. М. Мокиенко, Библеизмы в современной русской речи. Как их правильно понимать и употреблять, 2017