Теория всего (философия)

Теория всего в философии — термин для обозначения всеобъемлющей философской концепции, описывающей природу или бытие всего сущего. Термин «теория всего» позаимствован из физики, в которой на протяжении длительного времени ведутся попытки построения теории, описывающей все известные фундаментальные взаимодействия. Философская теория всего, по мнению ряда философов, должна отвечать на такие вопросы, как «Почему постижима реальность?», «Почему законы природы именно таковы?», «Почему что-либо вообще существует?» и т. д..

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

«Шнуровочная» философия природы не только отрицает существование базисных составляющих материи, она вообще не принимает никаких фундаментальных законов природы или обязательных принципов. Все теории естественных явлений, включая законы природы, считаются здесь созданиями человеческого разума. Они являются концептуальными схемами, представляющими более или менее адекватные приближения, и их не следует смешивать с точными описаниями реальности или с самой реальностью. История физики двадцатого столетия – непростой процесс; он включает не только блестящие достижения, но и концептуальную путаницу, драматичные человеческие конфликты. Физикам потребовалось много времени, чтобы отказаться от базисных установок классической науки и согласованного взгляда на реальность. Новая физика повлекла за собой не только смену понятий материи, пространства, времени и линейной причинности, но и признание того, что парадоксы составляют существенный аспект новой модели Вселенной. Уже после того, как математический аппарат теории относительности и квантовой теории был завершен, принят и усвоен главным направлением науки, физики по-прежнему далеки от единодушия в вопросах философской интерпретации и метафизических приложений этой системы мышления. Только в отношении квантовой теории существует несколько интерпретаций ее математического аппарата (Jammer, 1974; Pagels, 1982).

Станислав Гроф, За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии, 1985

Какова же эта роль? Мне кажется, что ни одна из рассматривавшихся до сих пор теорий-кандидатов на звание «теории всего» не содержит большой новизны в способе объяснения. Возможно, самый передовой подход с объяснительной точки зрения – это теория суперструн, в которой элементарными строительными блоками материи являются протяженные объекты, «струны», а не точечные частицы. Но ни один существующий подход не предлагает нового способа объяснения – нового в том смысле, в каком новым было объяснение Эйнштейном сил притяжения на основе искривленного пространства и времени. На самом деле ожидается, что «теория всего» унаследует практически всю объяснительную структуру существующих теорий электромагнетизма, ядерных сил и гравитации: их физические концепции, их язык, их математическое описание и форму их объяснений. Поэтому мы видим в этой базовой структуре, которая нам уже известна из существующих теорий, вклад фундаментальной физики в наше общее понимание.

Дэвид Дойч, Структура реальности. Наука параллельных вселенных, 1997

С начала развития философии и вплоть до середины прошлого столетия одной из главных дисциплин философии была космология (хотя статус ее менялся с течением времени), которая, в частности, решала вопрос о фундаментальной структуре бытия. Однако сегодня космология как «теория всего» практически исчезла с карты философского ландшафта. И если сегодня кто-то и предложит «теорию всего», скорее всего, это будет адепт естественных наук, а не философии. Как правило, философы встречают подобные теории с большим скепсисом, который объясняется тем, что эти «теории всего» чаще всего страдают редукционизмом и чрезмерно упрощают ту область действительности, которую они якобы пытаются объяснить. Поскольку философия должна дать нам целостное представление о мире и наших знаниях, можно утверждать, что предметом философии является всё. Не существует ограничений на те предметы и проблемы, которые могут оказаться релевантными для философа. С одной стороны, философия занимается исследованием самых общих вопросов, какие только можно вообразить. Аристотель задавался вопросом, каковы признаки «сущего», иначе говоря – что такое вещь. С другой стороны, тот же Аристотель обсуждал множество других вещей – от лягушек до пьянства, ударяясь тем самым в противоположную крайность. Едва ли можно провести четкую границу, которая отделяет предметы, относящиеся к области философии, от предметов, которые однозначно к ней не относятся.

Ларс Свендсен, Философия философии, 2004

Вернемся к философским основаниям науки как ко второму составному элементу метатеории. «…философские основания науки – это особый промежуточный между философией и наукой род знания, который не является ни чисто философским, ни чисто научным. Философские основания науки суть гетерогенные по структуре высказывания, включающие в свой состав понятия и термины как философские, так и научные… Приведем примеры философских оснований науки: «Пространство и время классической механики субстанциональны»; «Числа – сущность вещей»; «Числа существуют объективно»; «Однозначные законы детерминистичны»; «Вероятностные законы индетермистичны»; «Пространство и время теории относительности атрибутивно и относительно»; «Аксиомы евклидовой геометрии интуитивно очевидны»; «Распределение энергии квантами – свидетельство дискретной структуры мира» и т. д. и т. п.» [1, 158-159]. Рассуждать о философских основах науки, не указав различия между философией и наукой, между философскими и научными знаниями бессмысленно. Если же считать главным содержанием философии теорию познания (гносеологию), то высказывания «Числа – сущность вещей» и «Числа существуют объективно» относятся к идеалистической теории познания, никакого отношения к научному знанию они не имеют и поэтому быть основаниями научного знания не могут. Высказывания «Пространство и время классической механики субстанциональны» и «Пространство и время теории относительности атрибутивно и относительно» относятся к физике, а не к теории познания и быть основаниями самих себя не могут. Утверждения «Однозначные законы детерминистичны», «Вероятностные законы индетермистичны» относятся к логике и являются логическими, а не философским обоснованиями. По поводу утверждения «Аксиомы евклидовой геометрии интуитивно очевидны» можно сказать только то, что аксиомы всех теорий принимаются без доказательства, то есть без какого-либо обоснования. Неопределенность понятий «научное знание» и «философия» привела авторов [1], мягко говоря, к смешению понятий.

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Далее в этой работе К. Поппер пишет о том, что, по его мнению, не существует окончательных объяснений, а законы природы постигаются скорее как описания (предположительные описания) скрытых структурных свойств нашего мира. В том случае, когда наука приступает к объяснению предположительного закона или теории более высокой степени универсальности, она все глубже проникает в секреты мира. Самые важные открытия совершаются в науке тогда, когда удается фальсифицировать теорию этого рода. В процессе этой фальсификации происходит главное – рождается неожиданность, а именно она – верная спутница открытия. Она показывает, что все теории созданы самим человеком, что они – его собственные изобретения. В то же время в теориях содержатся подлинные утверждения о мире, так как благодаря им люди сталкиваются с тем, что никогда не создавалось людьми, а существует как мир.

Г. С. Абрамова, Психология человеческой жизни, 2018

У философии нет других средств, кроме высокопорядковых рефлексивных концептов, задаваемых не дефинициями, а каскадами разверток и сериями сборок, выписыванием проектов, ценностей и целей, принципов и предпосылок, технологий и приемов, инструментов и операций, последовательностями дискурсивных шагов и процедур, которые выполняются в определенном социокультурном контексте, включающем условия возможности собственного производства. Конечно, было бы весьма соблазнительно попытаться построить наконец-то «общую теорию всего» как универсальную метатеорию на универсальном метаязыке, однако «“метаязыка не существует”» [188, с. 155][27] – не в смысле эмпирической констатации наличного положения дел («метаязыка нет, но он может/должен быть создан») и не в смысле отсутствия языковых средств для самоописания (даже обычные естественные языки обладают такой способностью), но в смысле невозможности всёобъясняющего и самопрозрачного совершенного языка [см. 534][28], порождающего абсолютно прозрачные тексты, которые интерпретируют всё остальное, но исключают необходимость и возможность собственной интерпретации. Тем не менее вполне возможно проследить, каким образом имеющиеся конкретные языки и концептуальные сетки способны выполнять на различных уровнях рефлексии некоторые метафункции по отношению к себе и друг к другу. И если не рассматривать практику исключительно как теоретический концепт и отрефлексировать, насколько это возможно, само практическое разворачивание концептуализации, отслеживая проявление и действие возникающих тут перформативных эффектов, можно заметить и зафиксировать симптомы той связности, которая обеспечивает соответствующую возможность.

В. Ю. Кузнецов, Взаимосвязь единства мира и единства культуры, 2013

Вместе с тем психологическая концепция, имеющая в практической психологии наиболее широкое применение, это, несомненно, психоанализ, а эффективность основанной на нем психологической практики рассматривается как свидетельство его адекватности в качестве теории. Рассматривая подобные случаи, М. Бунге приходит к симптоматичному выводу: «Теории, являются ли они научными или технологическими, сущностными или операционными, проверяются в лаборатории, а не на поле боя, в кабинете врача или на рынке» (Bunge, 1967, р. 336). Что одновременно звучит и как антитеза кондовому марксизму: практика не является критерием истины. Отсюда же можно вывести и ответ на броский тезис Ф. Е. Василюка о том, что «нет ничего теоретичнее хорошей практики», в свою очередь сформулированный как антитеза догмату советских времен: «Нет ничего практичнее хорошей теории». С этим можно согласиться, да и то с оговорками (думается, что хорошая теория все же «теоретичнее» хорошей практики), только в том случае, если онтологическая достоверность теорий не особенно важна.

Коллектив авторов, Взаимоотношения исследовательской и практической психологии, 2015

Ситуация осложняется и тем, что понятие «методология» используется часто произвольно и неадекватно. Под методологией понимается и «логика познания», и «теория мышления», и отдельные философские трактаты, вплоть до художественных произведений, например, Сартра, Камю, Гессе, Борхеса, Эко. С этой точки зрения, к методологическим следовало бы отнести и книгу писателя М. Веллера «Все о жизни»[146], с претенциозным заглавием первой части «Всеобщая Теория Всего», и многие ей подобные. С другой стороны, в ранг методологических возводятся разработки в области лингвистики, статистики, психологии, специализированных исследований одного метода и т. д. Все это необходимо учитывать при обсуждении данной темы.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

Широко используется в естественнонаучных исследованиях мысленный эксперимент, моделирующий ситуацию, невоспроизводимую в реальном эксперименте («демон» Максвелла, мысленный эксперимент М. Смолуховского; мысленные эксперименты А. Эйнштейна и Н. Бора, составившие основу их многолетнего научного спора и столь способствующие развитию всего неклассического естествознания). В последние годы разработана остроумная методика исследования даже таких «принципиально недоступных» наблюдательному изучению объектов, как «черные дыры» – по аномальному поведению излучения других тел в «окрестностях» предполагаемых «дыр». В исследованиях сверхплотных объектов, сверхнизких и сверхвысоких температур, в космологических теориях все более используются косвенные аспекты критерия практики, связанные с внутритеоретическими достоинствами конкурирующих теорий, с сохранением результатов теории при переходе к новой, более объемлющей теории, и так далее. Системный характер знания обеспечивает перенос истинности знания с одних фрагментов природы на другие, объединение уже «обкатанных» идеальных конструктов, без непосредственного обращения к практической проверке (например, унификация земных и небесных движений Галилем после открытия Коперника, исследования химического состава космических тел по спектральному анализу их излучения).

В. Г. Торосян, Концепции современного естествознания, -1

Четвертый и пока последний этап психологии мотивации, который удается вычленить на сегодняшний день, опять соединяет психологию мотивации с психологией личности, но несколько иначе. На первый план выступают проблемы, ранее поставленные в экзистенциальной философии и психологии и долгое время игнорировавшиеся главными направлениями академической психологии – проблемы выбора, свободы, воли, контроля над мотивацией, жизненных целей, перспективы будущего, саморегуляции в широком смысле слова, возможностей, автономии и самодетерминации (см. Леонтьев, 2000). Мотивация вновь рассматривается в антропологическом контексте, но понимается при этом гораздо шире, чем раньше, и если на втором, антропологическом этапе традиционно понимаемая мотивация рассматривалась как ядро широко понимаемой личности, то теперь уже личность выступает как ядро широко понимаемой мотивации. От когнитивных процессов, опосредующих механизмы мотивации, акцент смещается на сознание и личность в целом. К этому, личностному этапу развития психологии мотивации, начавшемуся в 1980-е годы, можно отнести прежде всего теорию временной перспективы в поздних работах Ж. Нюттена (Nuttin, 1984; 1985), модели волевой регуляции позднего Х. Хекхаузена, Ю. Куля, Ю. Бекмана, П. Голвитцера и др. (см.: Хекхаузен, 2003), теорию самоэффективности позднего А. Бандуры (см. статью Т.О. Гордеевой в этом издании) и теорию внутренней мотивации и самодетерминации Э. Деси и Р. Райана (см. статью О.Е. Дергачевой в этом издании). В отечественной психологии в этом русле находятся исследования мотивации и воли в парадигме смысловой регуляции деятельности, пик которых также пришелся на 1980-е годы (Б.С. Братусь, И.А. Васильев, Ф.Е. Василюк, Б.В. Зейгарник, В.А. Иванников, Д.А. Леонтьев, Е.В. Эйдман).

Коллектив авторов, Современная психология мотивации (сборник), 2002

«Жесткое ядро» представляет собой совокупность фундаментальных принципов, сохраняющихся без изменения во всех теориях данной научной программы. Его сохранность обеспечивается «защитным поясом», состоящим из вспомогательных гипотез. Он защищает «жесткое ядро» от опровержений и может быть модифицирован, частично или полностью заменен при столкновении с контрпримерами. Каждая теория программы (за исключением исходной) возникает как результат добавления вспомогательных гипотез к предыдущей теории. Непрерывность программы обеспечивается особыми нормативными правилами. Правила «положительной» эвристики предписывают, какими путями следовать в ходе дальнейших научных исследований, правила «отрицательной» эвристики говорят, каких путей следует избегать.1

Я. С. Полякова, Общие проблемы философии науки, 2011

Фредерик Пёрлз, обосновавший точку обзора своей теории в личности человека, так характеризует свое жизненное кредо: «Я ответственен только за себя. Я возмущаюсь вашими претензиями ко мне, поскольку я возмущаюсь любыми вторжениями в мой образ жизни».[2] Такая же точка обзора у Карла Роджерса, хотя в его теории все большее место отводится другому человеку – Другому – и отношениям с ним. Вот как Карл Роджерс пишет о себе: «Я нахожу, что добиваюсь большего успеха в отношениях с другими людьми, когда я могу воспринимать себя и быть самим собой, принимая себя таким, каков я есть».[3] У Якоба Морено точка обзора уже полностью перенесена в «других», в «социум», его точка обзора – это отношение, без которого человек невозможен: «Между мной и другим нет посредника. Я непосредственен в общении. Я не один только в общении, будь я Богом, дураком или глупцом. Я освящен, я исцелен, раскрепощен в общении».[4] Что это, как не убежденность в собственном мировоззрении первого, второго и третьего – воплощенная в теориях?

А. Н. Алехин, Философия психологии. Новая методология, -1

Структурирующая роль внешней информации признается всеми теориями, но в разной мере. Для теории нелинейных динамических систем и коннекционизма роль внешней информации критична. Она может привести к совершенно различным результатам, но результаты сами не содержатся в среде. Коннекционизм больший упор делает на взаимоотношениях внешней информации и внутренних структур. Внутренние, ментальные репрезентации определяют избирательность внешней информации. «Спрятанные законы» определяют внешние последствия, тогда как в теории Телен – Смит внешняя информация выполняет фактически порождающую роль внутренних структур.

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

1) парадигма «социальных факторов», сводящая социальную реальность к двум группам факторов – социальным структурам и социальным институтам. Среди различных вариантов данной парадигмы обращает на себя внимание прежде всего теория социального действия американского социолога и социального антрополога Толкотта Парсонса (1902–1979). Согласно этой теории, выстраивается причинно-следственная цепочка: наличие телесной организации человека является условием существования личности. Формирование личности, в свою очередь, служит предпосылкой формирования социальной системы, а последняя выступает предпосылкой культуры;

И. Б. Орлов, «Человек исторический» в системе гуманитарного знания, 2012

Гораздо ближе Конан Дойл подошел к правде в «Тайне Боскомской долины», где вложил в уста Холмса замечание о «косвенных доказательствах» – сведениях о событии, у которого не было свидетелей. Они «очень обманчивы… Они могут совершенно ясно указывать в одном направлении, но если вы способны разобраться в этих доказательствах, то можете обнаружить, что на самом деле они очень часто ведут нас не к истине, а в противоположную сторону… Ничто так не обманчиво, как слишком очевидные факты»[9]. То же верно и в случае с научными открытиями. И здесь опять возникает вопрос: откуда мы это знаем? Если все теории возникают локально, как предположения в мозгу человека, и проверить их можно только локально, на опыте, то как получается так, что они несут в себе такие обширные и точные знания о действительности, которой мы никогда не ощущали на себе?

Дэвид Дойч, Начало бесконечности. Объяснения, которые меняют мир, 2011