Дед

Дед (уменьшительно-ласкательные — дедуля, дедушка и другие) — категория в родственных отношениях.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Условно приписать к детскому возрасту можно термины родства, также разбросанные по всем сочинениям Есенина: сын (I, 44, 113, 114; II, 90 и др.); сынок (III, 126); сыночек (IV, 141); дочь (III, 148); внук (II, 90; I V, 159); внучек (IV, 163); внука (V, 47). Во всех поэтических описаниях и сюжетных поворотах, где встречаются эти термины, они включены в терминологические пары с отношениями «старший – младший», например: «Здесь отец с сынком // Могут встретиться» (III, 126 – «Песнь о великом походе», 1924); «Ждут на крылечке там бабка и дед // Резвого внука подсолнечных лет» (IV, 159 – «К теплому свету, на отчий порог…», 1917); «Добро, мой внук, // Добро, что не узнал ты деда!..» (II, 90 – «Возвращение на родину», 1924); «Смотри, мол, карга, какой я путевый; внука-то твоя как исповедуется со мной» (V, 47 – «Яр», 1916). Ещё одна группа лиц – дети, лишенные попечительства родителей из-за трагическх обстоятельств; сирота, сиротка, беспризорники.

Елена Александровна Самоделова, Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Второй женой деда стала мещанка Елизавета, на которой дед Саша женился, уже будучи на государевой службе. Лейб-гвардии Семеновский полк, в котором служил Александр Михайлов, охранял лично государя-императора России, и служить туда набирали потомков знатных родов. Александр Михайлов относился к очень древнему, но потерявшему имение роду новгородского боярина Арсения, якобы противника легендарного Гостомысла. Так – не так, но в тайных списках древнерусских родов, видимо, Михайловы все же числились, раз их призывали из века в век, из года в год для службы царю и Отечеству. Как бы то ни было, двадцатилетний дед Саша оказался в столице Российской империи Санкт-Петербурге и после двух лет службы женился во второй раз. Они с Елизаветой сняли двухкомнатную квартирку с прислугой на Лиговке, недалеко от Николаевского вокзала, чтобы быстрее добираться на конке до места службы после выходных дней. Елизавета родила деду Саше дочь Серафиму. Сима, так ее называли родные и близкие, выросла дородной женщиной, очень похожей на деда Сашу внешне и по характеру. Это сходство было заметным даже у молодой Симы, в зрелом уже возрасте оно становилось поразительным. Дед Саша очень любил Симу, выделяя ее из всех дочерей, быть может, именно за совпадение родственных признаков.

Анатолий Аргунов, Студенты. Книга 2, 2011

И даже дед осуждающе качает головой в сторону внучки, несмотря на то, что в последние месяцы его отношения с внучкой неплохи. Более того, Иоанна часто посещает деда в его комнате, когда у нее свободное время, ибо она обычно очень занята. Новый обычай завел дед в последнее время, несмотря на то, что не изменил старым своим привычкам. Но после смерти сына, его любимым занятием стали рассказы о прошлом многочисленной семьи. Иоанна любит слушать эти длинные рассказы, и никогда не надо его подстегивать. Если рядом сидит внук, тотчас же у деда готов рассказ. Дед решительным тоном говорит Иоанне:

Наоми Френкель, Дети, 1967

Из дома уходит покой. Марта несчастна. Впервые дед не на ее стороне. Он и Артур одного мнения: в доме не будут терпеть это существо. Дед, внушительный мужчина, выпрямляется во весь свой высокий рост. Тщательно одетый, он берет свою богато инкрустированную трость и сопровождает сына в поездке из Померании в Берлин. Не жалея времени и сил, они посещают одного за другим лучших специалистов по опухолям в Германии и за ее пределами. Дед изменяет своим привычкам. Он никогда не вел себя, как отец и дед, но теперь бросает свои дела и отказывается от привычных развлечений во имя упорядочения жизни сына и невестки.

Ципора Кохави-Рейни, Королева в раковине

Спиртного дед почти не употреблял. Окружающим любил давать разные прозвища, часто очень смешные, например Огурцов, Купчиха, Кабаниха, Бараний глаз, Рыбий глаз. Уже после своей болезни (в 1952 в Чите от напряженной работы у него случился инсульт), став инвалидом, дед любил сидеть у крылечка и подолгу беседовать с проходящими по узкому переулочку соседями. Помню его в потертом офицерском кителе и с палочкой в руках. Перед смертью дед почти ничего не мог говорить. Были понятны только отдельные его слова. Именно в это время я впервые услышал слово «антихрист» как выражение чего-то крайне ужасного.

Олег Платонов, Русское сопротивление. Война с антихристом, 2006

Не знаю, почему отцу не дали учиться дальше, хотя мать отца, моя бабушка Полина, которая умерла за год до моего рождения, как-никак окончила гимназию. Дед мой Дмитрий Андреевич умер в 1910 году, когда отец находился на действительной военной службе. Судя по рассказам знакомых и родственников, бабка Полька отличалась зловредностью. Все нити семьи держала в руках, а дед был не очень деловой, выражаясь по-современному Видимо, она его немало донимала, и он уходил в прасолы, то есть закупал крупный рогатый скот на юге и продавал в центральных городах. То искал счастья в Донбассе – в те времена Святогорек, Славянск, Краматорск, Константиновка, Красный Лиман, Яма и многие другие города и поселки нынешней Донецкой области входили в Изюмский уезд.

А. А. Ольшанский, Все люди – братья?!, 2014

• Дед Мороз – могуч и силен. У него имеется посох зимней силы, которым он может навести порядок. Клаус же за силой и порядком не гонится. Это праздничный, радостный и часто безалаберный дедок. Правда, другие «деды» часто любят поэкзаменовать детишек. Во Франции, например, принято, чтобы Пер-Ноэль ставил детей по очереди на стул и просил прочитать любимые стишки. А уж после этого – подарки.

Е. А. Коровина, Знаем ли мы свои любимые сказки? О том, как Чудо приходит в наши дома. Торжество Праздника, или Время Надежды, Веры и Любви. Книга на все времена, 2014

Было у деда Никифора три брата – Иван, Яков, Алексей. Жили одним домом, в ладу и в согласии. В старообрядческих семьях к женщине относились уважительно. Младшие члены семьи слушались старших беспрекословно, никогда не было ни склок, ни скандалов. Бабушка была в доме четвёртой невесткой. Здесь соблюдалась строгая традиция: невестки по очереди пекли хлеб. Узнав об этом, молодка закручинилась – ставить квашню, выпекать хлеб она не умела. Но в этом искусном деле молодухе помогала младшая из невесток, так было заведено. Она оказалась хорошим учителем, а бабушка – способной ученицей, хлеб у неё получался замечательный. Был Никифор Семёнович весёлым, жизнерадостным человеком, грамотный, начитанный, для тех времён большая редкость в селе. Дед был хозяином[12]. Когда в 1920 году стали создаваться коммуны, имели они с бабушкой большой пятистенный рубленый дом, три коня, одного жеребёнка, четыре коровы, свинью, пять овец, тридцать кур, несколько десятин земли, на гумне две клади необмолоченного зерна. Был заготовлен лес для постройки крестового дома для сыновей, у них уже было два сына. Как говорила, тяжело вздыхая, бабушка, возили всё на себе. Братья друг другу помогали. Работали самоотверженно. Вот ещё одно из её воспоминаний.

Л. И. Ананьева, Крестьянская история, 2017

Всю жизнь Коко Шанель стеснялась своего происхождения. Она была незаконнорождённым ребёнком, и это её угнетало. Ни разу не сказав о родителях дурного слова, Коко искренне гордилась далёкими предками. Её отец, Альбер, и дед Анри-Адриан, который ушёл из семьи, став рыночным торговцем дамскими шляпками, были «непутёвыми». Но прадед Жозеф Шанель был трактирщиком и крепким хозяином. Столы своего заведения он украшал буквами «СС», означавшими «Chanel Christ». Спустя много лет клеймо прадеда Коко примет в качестве фирменного знака.

Н. Я. Надеждин, Коко Шанель, 2012

Нам он рассказывал чаще всего о своем дореволюционном прошлом. Он также помнил рассказы своего деда, уходившие в глубь истории до 1840 года. В 1905 году донской казак Моисей Макушкин проходил действительную службу в Петербурге. Во время известных событий его, новобранца, оставили в казарме, но он видел, как казаки жестоко избивали беззащитных рабочих. Это до глубины души потрясло его: он потерял веру в Бога. Вернулся на родную землю другим человеком, с жаждой справедливости и равенства для всех. Во время Гражданской войны двое из братьев Макушкиных оказались у белых, двое – у красных. В числе последних был и мой дед Моисей. Его двоюродный брат говорил бабушке: «Ну, Груня, поймаю Моисея – запорю у тебя на глазах». Когда было восстание казаков в станице Суворовская, деда схватили как помощника красного командира и посадили в тюрьму в станице Нижне-Чирская. Там он был помещен отдельно от остальных членов отряда и по ночам слышал, как их расстреливали. Потом его под конвоем отправили в Сальские степи к Мамонтову. Конвоирами оказались два его бывших однополчанина (по действительной службе). Давшие совместную присягу казаки на всю жизнь сохраняли особое родство, наверное, поэтому деду было сказано, что его отпускают на расстояние пятисот шагов, а потом будут стрелять. Деду удалось остаться в живых. В ту мартовскую ночь «вскрылась» река. Тетя запомнила, каким мокрым и обессиленным пришел в дом ее отец. Двоюродная сестра деда была замужем за атаманом. Благодаря этому обстоятельству бабушка раздобыла для себя пропуск, положила деда в телегу, накрыла соломой и повезла в Суровикино. Там стояли эшелоны Ворошилова. Так дед стал пулеметчиком на ворошиловском бронепоезде.

Елена Лаврентьева, Дедушка, Grand-père, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков, -1

Значит, восемнадцатый год, окраина рухнувшей империи, Владивосток, власть гуляет от белых к красным, а банд этих разных, шаек-леек зеленых-коричневых, – тех вообще без счету. И дед мой, отец моей мамы, точно так же переходил от белых к красным и обратно, а по пути еще заруливал к каким-нибудь бандитам. Тот еще был деятель, как я понимаю. В семье появлялся, будто полная луна – хорошо, если раз в месяц.

Д. И. Рубина, Медная шкатулка (сборник), 2015

…Боже, какой разгорелся спор вокруг Сладкой девочки, когда в апреле 2006 года с женой Еленой я побывал – впервые в её жизни – в Баку, дабы отметить 80-летие родного брата Али-Икрама, знаменитого тариста, музыканта-исполнителя в Азербайджане, ныне почти ослеп, увы. И моя несказанная радость, что ночевал в комнате, в которой родился и где ночевал в последний раз ровно полвека назад. Тут собралась вся наша многочисленная родня, в том числе троюродные мои сёстры по единому деду, но разным его жёнам – первой и второй, Афа и Лала: утверждали, что третья жена Ширингыз – никакая не сестра боцмана, а младшая сестра их бабушки. А я доказывал, что это исключено, чтоб женились на сёстрах, и «младшая сестра» – метафора, жёны так обращались друг к другу. Часто называлось имя Ширингыз, смысл которой был известен Елене, знала историю, и когда произнесла, прозвучало с русским акцентом, сладкозвучной чёткостью, и женщина, прислуживающая брату, Судаба – весёлая, музыкальная, иногда устраивают семейные «концерты», он играет на таре, а она поёт газели; увы, ни слова не знает по-русски – вдруг произнесла, обращаясь к Елене: «Ти хароши Ширингыз!» – расхохотались, прервав спор. Трудно было представить, что вот так вместе собрались впервые, столько тепла, уюта и близости исходило от таких разных, но родственно связанных, и удивительно, что с девочками… какое уж там: каждой вокруг пятидесяти, а видимся-встречаемся… впервые.

Р. Р. Оганян, Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности», 2007

В моей жизни образ прадеда впервые возник – упоминанием – с появлением старика Коршунова. Как его звали, я не знаю, в разговорах взрослых – мамы и дедушки – он всегда фигурировал именно так: старик Коршунов. Со слов дедушки получалось, что когда-то давно старик был пациентом прадеда и с тех пор приходил регулярно по разным поводам. Дед сказал: «Отец его вылечил. Он долго болел, а отец вылечил», – и понятие «прадед» впервые наполнилось чем-то неосязаемым, но конкретным.

Сергей Смолицкий, На Банковском, -1

Надо знать, что в те дни женщины начали ездить по улицам города на трехколесных велосипедах, разговоры о правах женщин носились в городской атмосфере. Дед, естественно, был мужественным борцом за эти новшества, а так как дело той девицы не давало ему покоя, завершил эту проблему одним махом, собрал свои пожитки и исчез на многие годы. Боясь гнева Божьего, члены семьи опустили головы. Но дед? О, дед! Он вернулся через годы в свою скорбящую семью, с цветком в петлице, покручивая усы и хохоча во весь голос, как будто ничего не случилось. Где он шатался все эти годы без гроша в кармане? Странствовал. В то время еще можно было переходить от одного ремесленника к другому, из города в город, ну, в общем, также от девушки к девушке. Дед изучил ремесла и зарабатывал трудом своих рук. С тех пор дед выработал свое определенное мнение о жизни. Тост его был таков:

Наоми Френкель, Дом Леви, 1956

Свой рассказ я начну с деда, которого хороню помню, которого любила. Дед был потомственным рабочим. Его отец, рабочий старейшего Уральского завода, привел сына на завод, когда тому едва исполнилось десять лет. Был сначала дед учеником, потом подручным мастера, а потом и сам стал мастером, проработав на заводе почти полвека. Были у деда, как говорится, «золотые руки», это-то и губило его, по мнению бабки. За выполненную на стороне работу полагалось отблагодарить, деду подносили стаканчик, и постепенно он пристрастился к водочке. Выпив, начинал куражиться, а то, сидя на лежанке, откинув и в старости красивую голову, дребезжащим тенорком пел: «Цвели цветики, да поблекли-и-и…»

Н. В. Нефедова, В стране моего детства, 2012

Какие-то истории прадеда дед передавал по-своему, отец мой – в новом пересказе, крёстный – на третий лад. Бабушка же всегда говорила про лагерную жизнь прадеда с жалостливой и бабьей точки зрения, иногда будто бы вступающей в противоречие с мужским взглядом.

Захар Прилепин, Обитель, 2014

Как это ни странно кажется теперь, но в старину было правдой. Старинный дедушка-домовой был не призрак, не привидение, не гороховое пугало, а вот что: как говорится, во время оно каждый родоначальник, укореняясь на новоселье, с каждым новым поколением принимал почетные звания отца, деда, прадеда, прапрадеда, все жил да жил и рос в землю; год от году все меньше и меньше и наконец хоть снова в колыбельку. Дадут ему с ложечки молочка, он и заснет спокойно; а вся семья ходит на цыпочках, чтоб не потревожить дедушкина дедушку. Достигнув до возраста семимесячного ребеночка, дедушка, проснувшись в последний раз, среди белого дня говорил: «Детушки, и на печке стало мне холодно, оденьте-ка меня в белый балахончик, окутайте да уложите в печурочку. Я сосну, а вы себе живите да поживайте, не заботьтесь обо мне, а поминать поминайте: пищи мне не нужно, только в сорочины блинков напеките да крещенской водицы поставьте. Белого дня мне уже не вынести, а придет иное время – проснусь в ночку, посмотрю, сладок ли сон ваш. Мирно все будет, и я буду мирен; а как постучу, так смотрите, оглядывайтесь, помните, что дедушка стучит недаром. Ну, вот вам последнее слово: держите совет и любовь».

А. Ф. Вельтман, Не дом, а игрушечка, 1850

Отец Михаил слушал его вполуха, отвечал рассеянно, а сам продолжал думать о Василии. Беда в том, что сын долгое время прожил под влиянием деда, который при всей строгости своей баловал внука почём зря. В доме дедушки и бабушки желания Васеньки были законом – того Васенька хочет, того не любит… Жили, конечно, побогаче. Дом тестя большой, две горницы с мезонинами, при каждой горнице топлюшка с простой печью, а в горницах печи голландские с изразцами расписными, стены заклеены бумажными обоями. Зеркало в раме красного дерева… Отец Михаил признавался Дуне, что ему всё равно, на чём сидеть и из чего есть и пить. Однако со временем купил серебряных ложек, большой пузатый самовар и часы с боем. Не жалел денег он на книги, выписывая из Москвы труды по философии, богословию, истории, благо их на русском языке стало появляться всё больше.

А. И. Яковлев, Век Филарета, 2017

А знаете, что это? Отголоски древних славянских народных обрядов. В стародавние времена наши предки верили, что Мороз живет в лесу в ледяной избушке. Но на времена Коловорота – то есть в самые темные дни с 21 по 14 декабря, когда Солнце поворачивает (совершает круг – коловорот) с Темноты на Просветление, – Дед Мороз приходил к людям. Крестьяне даже могли отследить когда. В эти часы бревна в углах их домов начинали особо слышно потрескивать. Отсюда, кстати, прозвище Трескун. И вот тогда старший мужчина в доме выходил за порог и, кланяясь гостю Морозу, говаривал трижды: «Мороз, Мороз, приходь на порог!» Старшая женщина в доме выносила миску самого лучшего, какой умела сварить, сладкого киселя – лакомства по тогдашним временам. Считалось, раз Мороз – дедушка, так у него зубов нет, кисель – самая подходящая еда. Ну а если заглянет молодой Морозко, то и он, как все детишки, обожает сладкое. Так что кисель подходит и деду и внуку. Глава семьи черпал большую ложку лакомства и просил: «Мороз, Мороз! Приходи кисель есть!» Содержимое ложки выплескивалось на снег, и хозяин продолжал: «Мороз, мороз! Не морозь наш овес!» Ну а дальше перечислялись все пожелания и наказы для Мороза.

Е. А. Коровина, Знаем ли мы свои любимые сказки? Тайны и секреты сказочных произведений. О том, как сказки приходят к людям из прошлого и настоящего, 2013

Но, с другой стороны, бабушка Дуня и в самом деле была замужем пять раз. Однако все браки, за исключением первого, от которого родился Труд Валентинович, оказались неудачными. Олег, приезжая на каникулы и обнаруживая в домике очередного «дедушку», очень быстро заметил одну закономерность: все ее последующие мужья были внешне чем-нибудь, но обязательно похожи на самого первого – Валентина, пропавшего без вести под Мясным Бором в 42-м. Его галстучный портрет висел над комодом. Лицо деда, по тогдашнему фотографическому канону, было напряженным, глаза преданными, а губы чуть тронуты кармином. По рассказам, он был человеком образованным, политически грамотным и работал наборщиком в типографии. Жену, почти девочкой взятую из близлежащей деревни, он обещал, если родит ему сына, обучить грамоте, а потом все откладывал и, уходя на фронт, очень сокрушался, что не успел-таки. Ведь письмо, под диктовку составленное на почте, совсем не то, что весточка, написанная родной рукой. А бабушка Дуня так и умерла неграмотной, хотя Башмаков, будучи уже школьником и приезжая на каникулы, несколько раз принимался учить ее чтению и письму, но выучил только расписываться.

Ю. М. Поляков, Замыслил я побег, 1999

– Это наша фамильная монограмма, можно сказать родовой знак. Из сплетения начальных букв имени и фамилии моего деда Артура Вебера образован этот узор. Мой дед передал моему отцу, а он перед смертью – мне. Я же должен передать своему сыну. Таким образом, этот перстень должен передаваться из рода в род по линии нашего рода, – закончил Людвиг.

Ш. Ж. Тохтабаева, Эхо безмолвия, 2017

После смерти жены Стурла целиком замкнулся на своей дочери и на торговых делах в Нидаросе. Благодаря своему отцу и деду он считался одним из крепких местных бондов[12], хоть и не имел в Эйстридалире никакой родни. Будучи человеком уважаемым, он всегда получал приглашения на пиры, свадьбы и поминки, однако почти никогда их не принимал. Если он заходил в «Красный Лось» пропустить кружку пива, его встречали с почтением, но редко кто из местных подсаживался к нему, дабы провести вечер в добрососедской беседе. И мало с кем из земляков Стурла Купец водил дружбу. Одним из немногих его друзей был отец Торлейва, Хольгер Халльсвейн по прозвищу Парень с Пригорков.

Мария Пастернак, Золото Хравна, 2017

Вася только бойкими взмахами своей кудрявой головы откидывал волосы со лба, и видно было, что он не особенно боялся своего названого деда. Он и сам был не прочь сделать ему выговор. Нередко, во время увлечения деда каким-нибудь рассказом, Вася вдруг конфузил его замечанием: «Утри, дедушка, бороду-то! Вишь, распустил потоки, а еще перед барином сидишь!» – и дед, молча и послушно, спешил принять к сведению замечание шестилетнего внука. Так они и вообще мирно жили, уча и наставляя друг друга, пока дело не доходило до такого явного непослушания с одой стороны, как, например, высовывания языка в ответ на самые солидные моральные истины, и до окончательного решения наломать гибких прутьев – с другой. Впрочем, тем пело и кончалось. Шестилетний внук, конечно, умел бегать лучше, чем шестидесятилетний дед.

Н. Н. Златовратский, Авраам, 1878

Герой поэмы Н. А. Некрасова «Дедушка» – бывший декабрист, вернувшийся из многолетней ссылки. Но для маленького внука Саши он прежде всего любимый дед. Старшее поколение зачастую обходилось без поучений и наставлений, воспитывая «младую поросль» своим примером, ровным и добрым, несмотря на жизненные обстоятельства, отношением к окружающим.

Сборник, Большая книга семейной мудрости, 2016

В севернокарельской традиции чаще отмечается наличие у Vierissän akka коней, которые также предсказывают будущее тех или иных людей. В. Юриноя вспоминает о своем односельчанине Филиппе (Hilippä), который пошел на лыжах из Шапповаары домой. И вот, когда он подходил к Лехтониеми, вдруг со стороны Кованиеми на лед выскочила сначала одна лошадь, потом вторая, третья, четвертая! И как начали резвиться по льду, только снег столбом в воздухе стоит и – пропали! Потом из Кованиеми повалил народ – черно! Плачут, кричат на разные лады! И снова – все пропали! Филипп никогда еще так не пугался, но все равно пошел в ту сторону посмотреть на следы – ничего, «даже мышка не пробегала»! А дед Емельян (Omeli) дома уже разгадал это видение: через четыре года какая-то беда для народа будет, может, голод, может всем предстоит дальняя дорога[99]. Присутствие коней (как и собачки) рядом с образом Крещенской бабы еще раз указывает на то, что она воспринималась не просто как существо из иного мира, но и как древняя прародительница. В. Мансикка пишет, что «верования, по которым смерть или обиженные души умерших разъезжают на конях и поражают людей разными болезнями, встречаются и у других народов. Согласно древнегерманским воззрениям, смерть скачет на коне. От Хель, которая во время чумы скачет на трехногом коне, древние скандинавы пытались откупиться овсом»[100]. В вепсской мифологии лошадь рассматривалась как перевозчик души умершего, особенно мужчины, в иной мир; к тому же ей приписывался дар предсказания[101]. Конь – это спутник многих верховных языческих божеств: в колеснице, запряженной лучшими лошадьми, скачут и греческий Зевс, и славянский Перун, и хеттский Пирва.

Л. И. Иванова, Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1, 2012

Когда ещё только начинались летние каникулы, внук Тимоха зашёл к деду Ивану, жившему на краю таежной деревни, и слезно попросил его о финансовой помощи в приобретении ноутбука. Дед, конечно, внучку помог. И в благодарность Тимоха притащил старику свой «доисторический» компьютер. Убедив при этом деда Ивана, что «большой аппарат всяко лучше маленького». Да и в ремонте дешевле. Если что. Но сломаться он не должен. Вещь дюже надёжная. Доводы деда Ивана о том, что ему, вообще, эта «хахаряшка» ни к чему – покос на носу, Тимоха отверг сразу. Обещав «бесплатное обучение и сопровождение».

Александр Стешенко, Клиника доктора Хауса, -1

А еще по соседству с нами жил дед Петро. Сейчас понимаю, что в селе он был своеобразным реликтом. Мастер на все руки, он работал плотником в школе. Дед никогда не отказывал в помощи односельчанам. С его внуком Шуриком, который был старше меня на год, часто забирались в арсенал деда Петро, состоявший из малокалиберной винтовки, пары двустволок и трехлинейки.

Эркебек Абдуллаев, Позывной – Кобра. Записки «каскадера», 2017

– Послушай, Аржанов, ты числишься лучшим учеником, а в политграмоте ты – нуль, – сказал Фитиль, начав свою проработку. – А все это происходит из-за твоего нетрудового происхождения. Дед твой арестован как враг народа, отец – кулак, мать – шаманка, я все о тебе знаю. Видишь, в каком болоте ты оказался – выход один: ты должен осудить своих предков и отречься от них. Если ты, конечно, настоящий пионер, как Павлик Морозов – вот пример для подражания.

Ю. О. Липовский, Тайна гуннского камня, 2017

О своих родичах Пущиных мама стала вспоминать и рассказывать с затаённой грустью после выхода в свет книги Марии Марич о декабристах «Северное сияние». От мамы стало известно, что происходит она из древнего рода Василия Пущина. Её дед, а мой прадед Василий Васильевич Пущин был женат на мещанке Пачинцевой. Прабабушка была глубоко религиозной, смиренной и беспредельно доброй старушкой, в то время как прадед Василий не благоволил церкви и не соблюдал никаких церковных обрядов. Видимо, это было связано с тем, что в своё время декабристов отлучили от церкви и долгое время предавали анафеме.

М. И. Ибрагимова, Тебе, мой сын. Роман-завещание, -1

Чтобы кончить с Василием Федоровичем, прибавлю, что с переводом Коломенской архиерейской кафедры в Тулу, с нею последовал туда же и протодиакон. У него должно было остаться потомство, и встречая иногда в печати фамилию Черкизовский, я задаю вопрос: не внучата ли это или правнучата моего деда, которому было то же прозвание? Как говорено выше, отец его, наравне со всеми лицами из духовенства, не имел родового имени. Приходилось Федору Никифоровичу выдумать, когда отдавал сына в семинарию, и он окрестил его именем села.

Н. П. Гиляров-Платонов, Из пережитого. Том 1, 1886

Происхождение странного сказочного топонима мне, к сожалению, неизвестно. Во младенчестве Александра Егоровна была твердо убеждена, что своим чудным названием родная деревня была обязана деду Матвею Голощапову, сумрачному вдовому кузнецу, явному и злому волшебнику. Но большинство ее сверстников судили иначе, в кузнеце не усматривали ничего такого колдовского, а вот Евдокию Богучарову – злобную и горбатую Сашину тетку – почитали не без основания ведьмой.

Тимур Кибиров, Лада, или Радость. Хроника верной и счастливой любви, -1

С Сеней Малиной я познакомился в 1928 году. Жил Малина в деревне Уйме, в 18 километрах от города. Это была единственная встреча. Старик рассказывал о своём тяжёлом детстве. На прощанье рассказал, как он с дедом «на корабле через Карпаты ездил» и «как собака Розка волков ловила». Умер Малина, кажется, в том же 1928 году. Чтя память безвестных северных сказителей – моих сородичей и земляков, – я свои сказки веду от имени Сени Малины.

С. Г. Писахов, Архангельские сказки, -1

Они не заметили, как вышли на маленькую площадь внутри киевского детинца, которая называлась Бабин Торжок. От торга осталось одно название – его давно уже перенесли за пределы старого и тесного Владимирова города, зато посреди площади гордо высились «корсуньские идолы», как их звал народ, – отлитая из бронзы четверка коней и две женщины, точь-в-точь как живые, но тоже из бронзы. Куда там старым славянским капам с их грубо вытесанными лицами, которых можно было отличить друг от друга только по особым знакам – ярге или Перунову кресту! Эти диковинные фигуры князь Владимир, дед Елисавы, привез из греческого города Корсуня вместе со своей греческой женой, царевной Анной.

Е. А. Дворецкая, Сокровище Харальда, 2017

Дед Бабай – персонаж, действующий в пределах поселения от сумерек до утра. Низкорослый, в тулупе наизнанку, в мохнатой шапке и в валенках, сгорблен, зарос бородой, мохнатые брови, с горящими глазами, ходит с огромным мешком, куда собирает непослушных детей, которые не хотят спать. Вездесущий и может появляться во многих местах одновременно. Детей относит в Букало – огромную бездонную яму на краю земли. (Страшилка для детей от 2 до 3 лет – спасти может мама, если ребенок послушается и ляжет спать). 30-летняя Наталья пишет: “В моей памяти он навсегда остался в качестве ассоциации с татаро-монголом, который сидит по-турецки под кроватью, в узбекском цветном халате, лысый и с черными усами”. Тот же Бабай, но живущим в другом месте, присутствует и в воспоминаниях 28-летней Татьяны: “И меня Бабаем пугали… Только он жил у нас на кухне…в вентиляционной дырке за решеткой… Это потому, что я плохо ела”.

Сборник, Языки страха. Женские и мужские стратегии поведения, 2003