Цитаты со словом «изуродованный»
Человечество возмущается по поводу любых отклонений от нормы. Оно всегда очищало города от прокажённых, оно душило сумасшедших, одевая их в смирительные рубашки в лечебницах, оно таращилось на любое
изуродованное существо с жалостью, которая на самом деле была нестерпимым оскорблением. И оно боялось... о да, оно боялось!
Похожие цитаты:
Живое не может быть уродливым.
Хирург режет, но кто затянет рану, свернёт кровь, оставит рубец? Кто оставляет рубец на Творении Божьем? Вы скажете: человек — и будете тысячу раз не правы. Человек наносит рану, а рубец — от Бога.
При виде убийцы мертвецы обливаются кровью.
Валяйтесь у них в ногах… но никогда не будьте в их руках.
Есть мертвецы, в которых больше жизни, чем в живых. Но есть и живые, которые мертвее всяких мертвецов.
Наш жизненный путь усеян обломками того, чем мы начинали быть и чем мы могли бы сделаться.
Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
Живой человек, лишенный разума, — страшнее, чем мертвец.
Это только видимость, будто они живут и дышат, на самом деле это уже гниющие и зловонные трупы.
Последние уродливые содрогания молодости охватили моё поношенное существо.
Бедное раздавленное насекомое страдает так же, как умирающий гигант.
Болезнью шутит тот, кто ран не ведал. (Над шрамом смеётся тот, кто не был ранен)
Официальные сообщения — это те лохмотья, которыми тщетно пытаются прикрыть прокажённое тело.
Я видел, как были сброшены оковы с рук и ног раба, чтобы можно было линчевать его...
Слышал не раз от женщин, потерявших близких людей, что глаза у человека умирают раньше всего.
Если у мужчины красивые руки, по-настоящему красивые, он не может быть уродливым внутри. Руки не лгут, как лица.
Некоторые носят шрамы не в том месте, в которое их ранило.
Это ведь слова выдают нас на милость безжалостных людей, находящихся рядом, они обнажают нас сильнее, чем все руки, которым мы позволяем шарить по нашей коже.
Там, где все горбаты, прекрасная фигура становится уродством.
Нельзя избежать боли. Это часть прелести быть живым.
Я был сперва почти напуган, увидев, какая математическая мощь была обрушена на этот предмет, а затем удивлен тем, как легко предмет это перенес.
Вырвать человека у смерти - почти то же, что произвести его на свет.
Обращайтесь с женщиной осторожно! Она сделана из кривого ребра, Бог не сумел создать её прямее; если захочешь выпрямить ее, она поломается; оставишь её в покое, она станет ещё кривее.
Красота — в сердце смотрящего. Что толку силиться быть красивым для всех? Все равно для кого-то вы будете выглядеть безобразно, а для кого-то будете воплощением прекрасного… Как я сам, например.
Перед пропастью немецкой истории и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов. (Опустившись на колени перед мемориалом погибшим в Варшавском гетто)
Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха.
Человеку развитому смерть страшна не болью, а разрушением плана.
Люди похожи на статуи: их привыкают видеть на одном месте.
Только одно было странно: продолжать думать, как раньше, знать. Понять — это означало в первый момент почувствовать леденящий ужас человека, который просыпается, и видит, что похоронен заживо.
У моей души либо ноги натёрты, либо сломаны, либо отвалились.
Художник всегда немного похож на матроса с корабля Колумба; он видит далекий берег и кричит: «Земля! Земля!» Этот матрос явно не предполагал, что сотворил Америку, но он был первый, кто увидел новую действительность.
Под грязными лохмотьями Диогена скрывалось, быть может, столько же гордости, как под пышной одеждой божественного Платона.
Хочу увидеть, как я выгляжу в зеркале, когда глаза мои закрыты.
Шрамы могут сослужить хорошую службу. У меня, например, есть шрам над левым коленом, который представляет собой абсолютно точную схему лондонской подземки.
Истина, ставшая достоянием толпы, очень скоро искажается до неузнаваемости.
Война для народов — это слёзы и кровь, это вдовы и беспризорные, это раскиданное гнездо, погибшая молодость и оскорблённая старость...
Я это чувствую при удачной стрельбе в каждого крупного зверя: пока не убит — ничего, я даже могу быть очень храбрым и находчивым, но когда зверь лежит, я чувствую вот это самое, среднее между страхом, жалостью, раскаяньем.
Когда я умру, никто так и не узнает, на какие жертвы я шла, чтобы создавать музыку. Это самое страшное для меня.
К сожалению, умной и верной,Быть невозможно. Нельзя! Спермой,Ты измазана вся.Я могу без тебя жить!Я плевал в твои, чёрной тушью,Размазанные ресницы! — А как же социальное обеспечение?
Из всех руин тяжелее всего созерцать человеческую руину.
Кто напуган — наполовину побит.
Колесо судьбы вертится быстрее, чем крылья мельницы, и те, что ещё вчера были наверху, сегодня повержены во прах.
Когда мы поймем машинные системы баз знаний, все будет, как и прежде, с той лишь разницей, что кончики пальцев будут обожжены.
Самый простой способ скрыть хромоту на левую ногу — хромать и на правую. У вас будет вид морского волка, шагающего вперевалку.
Память подобна населённому нечистой силой дому, в стенах которого постоянно раздаётся эхо от невидимых шагов. В разбитых окнах мелькают тени умерших, а рядом с ними — печальные призраки нашего былого «я».