Неточные совпадения
И лишь изредка, но все чаще и всегда в том углу, под темной картиной, вспыхивало раздражение, звучали недобрые
голоса, колющие словечки и разматывался, точно
шелковая лента, суховатый тенористый голосок...
Говорил он характерно бесцветным и бессильным
голосом туберкулезного, тускло поблескивали его зубы, видимо, искусственные, очень ровные и белые. На шее у него
шелковое клетчатое кашне, хотя в комнате — тепло.
Не скрылось это настроение жениха от следивших за каждым его шагом женских глаз, и зашушукали сдержанные
голоса, точно шуршала
шелковая материя.
Потом зашелестело
шелковое платье, и женский
голос стал кого-то успокоивать.
Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся во все стороны, говоря прерывающимся
голосом: «Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою… прости, народ православный!» При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп; стали раздирать рукава
шелкового малинового полукафтанья.
Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся на все стороны, говоря прерывающимся
голосом: «Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою; прости, народ православный!» — При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп; стали раздирать рукава
шелкового малинового полукафтанья.
Женщина в желтой
шелковой кофте, расстегнутой на груди, громким, рыдающим
голосом пела...
На арене кричали картавыми деревянными
голосами и хохотали идиотским смехом клоуны. Антонио Батисто и его жена, Генриетта, дожидались в проходе окончания номера. На обоих были одинаковые костюмы из нежно-фиолетового, расшитого золотыми блестками трико, отливавшего на сгибах против света
шелковым глянцем, и белые атласные туфли.
Затем на кафедру взошел молодой священник в темной
шелковой рясе с академическим значком на груди. Историю Церкви я проходила в институте, как и словесность, и историю культуры; тем не менее я поддалась сразу обаянию мягкого, льющегося в самую душу
голоса нашего законоучителя, повествовавшего нам о Византийском мире.
„Владимир! да будет над тобою благословение Божие!” — сказала она дрожащим
голосом, обняла меня, закрыла концами своего
шелкового покрывала, крепко прижала к своей груди, целовала, и горячая слеза капнула на мое лицо.
Опять зазвенели
голоса, и опять, обрезая их, как ножницы обрезают развившуюся
шелковую нить, заговорил мужской
голос, убедительный, молодой, за которым чувствовались белые, крепкие зубы и усы, и шпоры звякнули отчетливо, точно говоривший кланялся. И странно: Люба засмеялась.