Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не
учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в
школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проэкт насчет лицеев,
школ, гимназий;
Там будут лишь
учить по-нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.
— Маргарита просила кланяться; она теперь
учит рукоделию в монастырской
школе.
— Вот какая новость: я поступаю на хорошее место, в монастырь, в
школу, буду там девочек шитью
учить. И квартиру мне там дадут, при
школе. Значит — прощай! Мужчинам туда нельзя ходить.
Татьяна Гогина
учит рабочих в полулегальной
школе, на фабрике какого-то либерала из купцов.
Что он там, в немецкой
школе, что ли, сидит да уроки
учит?
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство) в трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут в мастерские, а о
школах и не думали. Маленьких не
учили, а подросткам, уже отданным в мастерские, учиться некогда.
Я могу переводить Ювенала, да, быть может, вон соберу систематически материалы для истории Абассидов, но этого не могу; я другой
школы, нас
учили классически; мы литературу не принимали гражданским орудием; мы не приучены действовать, и не по силам нам действовать.»
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего
учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и
школа будет сменять
школу. Так, Николай Степанович?
Он начал меня
учить чистописанию, или каллиграфии, как он называл, и заставил выписывать «палочки», чем я был очень недоволен, потому что мне хотелось прямо писать буквы; но дядя утверждал, что я никогда не буду иметь хорошего почерка, если не стану правильно учиться чистописанию, что наперед надобно пройти всю каллиграфическую
школу, а потом приняться за прописи.
Ну, хорошо, будем так говорить:"Надо их
учить, надо
школы для них заводить".
— Что-с? — крикнул грозно Слива, но тотчас же оборвался. — Однако довольно-с этой чепухи-с, — сказал он сухо. — Вы, подпоручик, еще молоды, чтобы
учить старых боевых офицеров, прослуживших с честью двадцать пять лет своему государю. Прошу господ офицеров идти в ротную
школу, — закончил он сердито.
Из
школы молодой Покровский поступил в какую-то гимназию и потом в университет. Господин Быков, весьма часто приезжавший в Петербург, и тут не оставил его своим покровительством. За расстроенным здоровьем своим Покровский не мог продолжать занятий своих в университете. Господин Быков познакомил его с Анной Федоровной, сам рекомендовал его, и, таким образом, молодой Покровский был принят на хлебы с уговором
учить Сашу всему, чему ни потребуется.
Говорят также некоторые любители просвещения [57], что нужно распространять грамотность, заводить
школы,
учить арифметике.
Через короткое время Ольга Васильевна, однако ж, заметила, что матушка-попадья имеет на нее какое-то неудовольствие. Оказалось, что так как женской
школы на селе не было, то матушка, за крохотное вознаграждение, набирала учениц и
учила их у себя на дому. Затея «барышни», разумеется, представляла для нее очень опасную конкуренцию.
— Друзья мои, —
учил он нас, — наша национальность, если и в самом деле «зародилась», как они там теперь уверяют в газетах, — то сидит еще в
школе, в немецкой какой-нибудь петершуле, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель ставит ее на колени, когда понадобится.
— А-а! да у вас тут есть и школка. Ну, эта комнатка зато и плохандрос: ну, да для
школы ничего. Чему вы их, паршь-то эту,
учите? — заключил он круто.
— Мальчик ходит в воскресную
школу, и его
учат: милый мальчик, ты должен любить врагов.
Семи лет его «начали
учить», десяти — он «ходит в
школу», двадцати одного года — он стоит на ступеньке с ружьём в руках и с улыбкой на лице, — подписано: «Отбывает воинскую повинность».
На той же липе, в которой Яков устроил часовню, — Пашка вешал западни на чижей и синиц. Ему жилось тяжело, он похудел, осунулся. Бегать по двору ему было некогда: он целые дни работал у Перфишки, и только по праздникам, когда сапожник был пьян, товарищи видели его. Пашка спрашивал их о том, что они
учат в
школе, и завистливо хмурился, слушая их рассказы, полные сознанием превосходства над ним.
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков изменился. Он почти не выходил гулять на двор, а всё сидел дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам в
школе,
учит уроки. Но и учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке не удивило Илью: Яков почти не обращал внимания на жизнь в доме, но Илье захотелось узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Напротив того, в этой дурацкой
школе глупых девчонок заставляла всегда твердейшим образом
учить катехизис и разные священные истории, внушала им страх и уважение ко всевозможным начальническим физиономиям; но меня все-таки выгнали, вышвырнули из службы, а потому теперь уж извините: никакого другого чувства у меня не будет к моей родине, кроме ненависти.
Ирина(кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду
учить в
школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать…
— А чему бишь
учили меня в
школе? — инстинктивно спрашивает он самого себя, — ах, да! res nullius caedet primo occupant!! вещь принадлежит тому, кто первый ее захватит. — верно! — Затем он успокаивается и окончательно решает в уме, что нет в мире ничего столь бесполезного, как нескромные вопросы.
И действительно: за что бы он ни взялся, все в его руках спорится, все выходит оттуда в лучшем виде. Он удивляется только одному: отчего в
школе его
учили как будто чему-то другому?
— А кто ж его знает! Вот спросим Вавилу — он в
школу ходил. Теперь всему
учат. Вавила! — позвал старик.
Большинство артистов не может также похвастаться исполнением того важного условия, о котором сказано выше, именно верным, художественным чтением. Давно жалуются, что будто бы с русской сцены все более и более удаляется это капитальное условие. Ужели вместе с декламацией старой
школы изгнано и вообще уменье читать, произносить художественную речь, как будто это уменье стало лишнее или не нужно? Слышатся даже частые жалобы на некоторых корифеев драмы и комедии, что они не дают себе труда
учить ролей!
Ещё когда минуло мне шесть лет, начал Ларион меня грамоте
учить по-церковному, а через две зимы у нас
школу открыли, — он меня в
школу свёл. Сначала я несколько откачнулся от Лариона. Учиться понравилось мне, взялся я за книжки горячо, так что он, бывало, спросит урок у меня и, прослушав, скажет...
Утром домине приступил прослушивать уроки панычей до выхода в
школы. Как братья училися и как вели себя — я рассказывать в особенности не буду: я знаю себя только. Дошла очередь до моего урока. Я ни в зуб не знал ничего. И мог ли я что-нибудь выучить из урока, когда он был по-латыни? Домине же Галушкинский нас не
учил буквам и складам латинским, а шагнул вперед по верхам, заставляя затверживать по слуху. Моего же урока даже никто и не прочел для меня, и потому из него я не знал ни словечка.
Согласились единодушно, что девочек
учить тоже нужно; с большою радостью приветствовали открытие женских
школ.
Кокошкин не только был охотник играть на театре, но и большой охотник
учить декламации; в это время был у него ученик, молодой человек, Дубровский, и тоже отчасти ученица, кажется, в театральной
школе, г-жа Борисова; ему пришла в голову довольно странная мысль: выпустить ее в роли Дидоны, а ученика своего Дубровского в роли Энея; но как в это время года никто бы из оставшихся жителей в Москве не пошел их смотреть, то он придумал упросить Шушерина, чтоб он сыграл Ярба.
Ты не можешь судить о ней, не видавши ее в тех ролях, которые она игрывала, будучи еще в
школе, когда ею никто не занимался и не
учил ее.
Известно, что как бы ни дурно
учили ребенка в детстве, как бы ни плохи были преподаватели в
школе, но если ученик имеет добрую волю и твердое желание учиться, то при хороших его способностях он непременно достигнет образования сам, независимо от своих наставников.
— Подобные милые вещи говорят обыкновенно, когда хотят оправдать свое равнодушие, — сказала Лида. — Отрицать больницы и
школы легче, чем лечить и
учить.
Лида, по его словам, жила по-прежнему в Шелковке и
учила в
школе детей; мало-помалу ей удалось собрать около себя кружок симпатичных ей людей, которые составили из себя сильную партию и на последних земских выборах «прокатили» Балагина, державшего до того времени в своих руках весь уезд.
Да,
школу построил из старого заводского камня, рублей за восемьсот, и «многая лета» пели ему на освящении
школы, а вот, небось, пая своего не отдаст, и, небось, в голову ему не приходит, что мужики такие же люди, как он, и что их тоже нужно
учить в университетах, а не только в этих жалких заводских
школах.
Какой отец, отпуская детей своих в
школу,
учил их надеяться только на себя и на свои способности и труды, ставить выше всего науку, искать только истинного знания и в нем только видеть свою опору и т. п.?
Наконец, если и угомонится он, сузятся его стремления, решится он быть учителем какой-нибудь сельской
школы, — и тут он задает себе вопрос и думает, как он будет
учить, как приобретет расположение мальчиков и уважение общины и т. п.
В
школе его
учат «не рассуждать, а исполнять»; в деле сердца и высших стремлений он слышит беспрестанно суеверные аллегории от разных мистификаторов; в юридических отношениях он натыкается всюду или на помещичью власть, или на окружного и станового, в частных, житейских делах он встречает — кулака, конокрада, знахаря, солдата на постое, купца-барышника, подрядчика…
— Отца осрамили, отцу
учить запретили, под надзор полиции отдали,
школу отняли, а она в этой
школе продолжает
учить как ни в чем не бывало.
После этого я не имею права дозволить вам
учить детей и не могу оставить
школу в ваших руках.
Бесспорно одно, что оно определенным образом организовано, есть организм, как в верном предчувствии важной мистической истины
учит социология, так наз. органической
школы.
— Послушай, Лидочка, ведь это, в сущности, ужасно! — говорит Сомов, вдруг останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на ее лицо. — Ведь ты мать… понимаешь? мать! Как же ты будешь детей
учить, если сама ничего не знаешь? Мозг у тебя хороший, но что толку в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания… знания дети и в
школе получат, но ведь ты и по части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут!
— Есть… И образцовое двуклассное, и еще две
школы в слободах; но ведь это в самое последнее время заведено; а прежде — вы, чай, сами помните — хоть шаром покати… Раскольничьи черницы да солдаты безграмотные
учили по Псалтири… Опять же при братстве происходят беседы, ввиду борьбы с расколом, и поучительные чтения светского характера.
В обществе чувствовалось все сильнее либеральное течение, и одним из его симптомов сделались воскресные
школы. Вскоре их ограничили, но в мою первую петербургскую зиму это превратилось даже в некоторых местностях Петербурга в светскую моду.
Учили чумазых сапожных и кузнечных мальчиков фрейлины, барышни, дамы, чиновники, военные, пажи, лицеисты, правоведы, разумеется, и студенты.
Но то, что мы тогда видели на деревенском «порядке» и в полях, не гнело и не сокрушало так, как может гнесть и сокрушать теперь. Народ жил исправно, о голоде и нищенстве кругом не было слышно. Его не
учили, не было ни
школы, ни фельдшера, но одичалости, распутства, пропойства — ни малейшего. Барщина, конечно, но барщина — как и мы понимали — не «чересчурная». У всех хорошо обстроенные дворы, о «безлошадниках» и подумать было нельзя. Кабака ни одного верст на десять кругом.
Он кончил очень некрасной долей, растратив весь свой наследственный достаток. На его примере я тогда еще отроком, по пятнадцатому году, понимал, что у нас трудненько жилось всем, кто шел по своему собственному пути, позволял себе ходить в полушубке вместо барской шубы и открывать у себя в деревне
школу, когда никто еще детей не
учил грамоте, и хлопотать о лишних заработках своих крестьян, выдумывая для них новые виды кустарного промысла.
Музыка в те зимы входила уже значительно в сезонный обиход столицы. Но Петербург (как и Москва) не имел еще средств высшего музыкального образования, даже о какой-нибудь известной частной
школе или курсах что-то совсем не было слышно. Общая музыкальная грамотность находилась еще в зачатке. Музыке
учили в барских домах и закрытых заведениях, и вкус к ней был довольно распространен, но только"в свете", между"господ", а гораздо меньше в среднем кругу и среди того, что называют"разночинцами".
Врач должен добросовестно лечить народ, учитель —
учить, земский деятель — заботиться о
школах, мостах, дорогах.
Остальное связать со своим именем. Завещать двести тысяч — цифра эффектная — на какое-нибудь заведение, например хоть на профессиональную
школу… Никто у нас не
учит девушек полезным вещам. Все науки, да литература, да контрапункт, да идеи разные… Вот и ее, Марью Орестовну, заставь скроить платье, нарисовать узор, что-нибудь склеить или устроить, дать рисунок мастеру, — ничего она не может сделать. А в такой
школе всему этому будут
учить.