Великолепные сказки Пушкина были всего ближе и понятнее мне; прочитав их несколько раз, я уже знал их на память; лягу спать и
шепчу стихи, закрыв глаза, пока не усну. Нередко я пересказывал эти сказки денщикам; они, слушая, хохочут, ласково ругаются, Сидоров гладит меня по голове и тихонько говорит...
Неточные совпадения
— Идите и объявите, —
прошептал я ему. Голосу во мне не хватило, но
прошептал я твердо. Взял я тут со стола Евангелие, русский перевод, и показал ему от Иоанна, глава XII,
стих 24...
Было тихо; только вода все говорила о чем-то журча и звеня. Временами казалось, что этот говор ослабевает и вот-вот
стихнет; но тотчас же он опять повышался и опять звенел без конца и перерыва. Густая черемуха
шептала темною листвой; песня около дома смолкла, но зато над прудом соловей заводил свою…
Он слушал, как шаги
стихали, потом
стихли, и только деревья что-то
шептали перед рассветом в сгустившейся темноте… Потом с моря надвинулась мглистая туча, и пошел тихий дождь, недолгий и теплый, покрывший весь парк шорохом капель по листьям.
— Беатриче, Фиаметта, Лаура, Нинон, —
шептал он имена, незнакомые мне, и рассказывал о каких-то влюбленных королях, поэтах, читал французские
стихи, отсекая ритмы тонкой, голой до локтя рукою. — Любовь и голод правят миром, — слышал я горячий шепот и вспоминал, что эти слова напечатаны под заголовком революционной брошюры «Царь-Голод», это придавало им в моих мыслях особенно веское значение. — Люди ищут забвения, утешения, а не — знания.
— Наконец того, приходит тот принц к своей супруге и начал ей про все выговаривать. Наконец того, она… Лютиков, спишь, что ли?.. Ну, спи, Христос с тобой, Господи, Царица Небесная… Преподобных отец наших… —
шепчет рассказчик и
стихает.
— Что ты нынче
шепчешь? — спросила я. Он остановился, подумал и, улыбнувшись, отвечал два
стиха Лермонтова...
В этот вечер я долго играла ему, а он ходил по комнате и
шептал что-то. Он имел привычку
шептать, и я часто спрашивала у него, что он
шепчет, и он всегда, подумав, отвечал мне именно то, что он
шептал: большею частью
стихи и иногда ужасный вздор, но такой вздор, по которому я знала настроение его души.
Несется косная по тихому лону широкой реки, вода что зеркало, только и струится за рулем, только и пенится что веслами.
Стих городской и ярманочный шум, настала тишь, в свежем прохладном воздухе не колыхнет. Петр Степаныч передал руль кормщику и перешел к носу лодки.
Шепнул что-то песенникам, и тотчас залился переливчатыми, как бы дрожащими звуками кларнет, к нему пристал высокий тенор запевалы, песенники подхватили, и над широкой рекой раздалась громкая песня...
И он был так
тих и так грустно смотрел ей в глаза и
шептал...
Его голос слабел, делался глуше, тише. Вот еще усилие… трепещут темные ресницы… едва уже понятно, что он
шепчет… Легкий стон… хрип… закрылись глазки… снова открылись… Все
стихло… Юлико потянулся всем телом и — умер.
Каждый из нас должен прочесть кусок прозы и
стихи, как нас учил эти четыре месяца «маэстро». Мы волнуемся, каждый по-своему. Я вся дрожу мелкой дрожью. Маруся Алсуфьева
шепчет все молитвы, какие только знает наизусть. Ксения Шепталова пьет из китайского флакончика валерьяновые капли, разведенные в воде. Лили Тоберг плачет. Ольга то крестит себе «подложечку», то хватает и жмет мои пальцы холодною как лед рукою. Саня Орлова верна себе: стиснула побелевшие губы, нахмурила брови, насупилась и молчит.
Еще страннее и таинственнее стала тишина от этих таинственных слов… Как там дальше? Что-то еще более таинственное и вещее. Как будто не просто
стихи, а дряхлая сивилла медленно
шепчет малопонятные, не из этого мира идущие слова. И на остром ее подбородке — жесткие, седые волоски. Но как же там дальше?
M-lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по-французски какие-то
стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами
шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.