Неточные совпадения
И, думая словами, он пытался представить себе порядок и количество неприятных хлопот, которые ожидают его. Хлопоты начались немедленно: явился человек в
черном сюртуке, краснощекий, усатый, с толстым слоем
черных волос на голове, зачесанные на затылок, они придают ему сходство с
дьяконом, а черноусое лицо напоминает о полицейском. Большой, плотный, он должен бы говорить басом, но говорит высоким, звонким тенором...
Так неподвижно лег длинный человек в поддевке, очень похожий на
Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой человек, с зеленым шарфом на шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая с ноги своей
черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой в колени свои, развела руками, свалилась набок.
Священник и
дьякон служили обедню в
черных ризах.
В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте, так что слышно было только разве голосистого
дьякона да изредка из-за толпы приметишь
черную ризу да лысину священника.
Так, например, однажды помещик и местный предводитель дворянства, Алексей Никитич Плодомасов, возвратясь из Петербурга, привез оттуда лицам любимого им соборного духовенства разные более или менее ценные подарки и между прочим три трости: две с совершенно одинаковыми набалдашниками из червонного золота для священников, то есть одну для отца Туберозова, другую для отца Захарии, а третью с красивым набалдашником из серебра с
чернью для
дьякона Ахиллы.
Прошла неделя, и отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение к городу протоиерейской
черной кибитки и летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами знакомых домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
«Диковина!» — подумал
дьякон, и, удостоверясь, что шест ему не мерещится, а действительно стремит из канавы, он уже готов был на нем прыгнуть, как вдруг сзади через плечи на грудь его пали две огромные лапы, покрытые лохматою
черною шерстью, с огромными железными когтями.
Ему в этом не отказали, и дело сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал
дьякону ничего не значащее письмо, а через час после сумерек к дому отца Захарии тихо подъехал верхом огромный
черный всадник и, слегка постучав рукой в окошко, назвал «кроткого попа» по имени.
Вошедший обратился с просьбой о благословении и к
дьякону.
Дьякон извинился. Пришлец распрямился и, не говоря более ни одного слова, отошел к печке. Здесь, как обтянутый
черною эмалью, стоял он, по-наполеоновски скрестя руки, с рыжеватой шляпой у груди, и то жался, то распрямлялся, поднимал вверх голову и вдруг опускал ее, ворошил длинным, вниз направленным, польским усом и заворачивался в сторону.
Отец Николай сделал серьезное лицо и даже поправил полки своего подрясника из синего люстрина, точно хотел совсем закрыться от прозрачного намека Осипа Иваныча; будущий
дьякон, рослый детина с
черной гривой, только смиренно кашлянул в свою громаднейшую горсть и скромно передвинулся с одного кончика стула на другой.
Около огня с засученными рукавами двигался
дьякон, и его длинная
черная тень радиусом ходила вокруг костра; он подкладывал хворост и ложкой, привязанной к длинной палке, мешал в котле.
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись из виду. Кучер-татарин сел в коляску, склонил голову на плечо и заснул. Подождав минут десять,
дьякон вышел из сушильни и, снявши
черную шляпу, чтобы его не заметили, приседая и оглядываясь, стал пробираться по берегу меж кустами и полосами кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались на него крупные капли, трава и кукуруза были мокры.
В описываемое время у него столовались только двое: молодой зоолог фон Корен, приезжавший летом к
Черному морю, чтобы изучать эмбриологию медуз, и
дьякон Победов, недавно выпущенный из семинарии и командированный в городок для исполнения обязанностей дьякона-старика, уехавшего лечиться.
Вот поваленное дерево с высохшими иглами, вот
черное пятно от костра. Припомнился пикник со всеми его подробностями, огонь, пение абхазцев, сладкие мечты об архиерействе и крестном ходе…
Черная речка от дождя стала
чернее и шире.
Дьякон осторожно прошел по жидкому мостику, до которого уже дохватывали грязные волны своими гривами, и взобрался по лесенке в сушильню.
Богоявленский
дьякон был
черный и мягкий, весь как на вате стега а никитский рыжий, сухой, что есть хреновый корень, и бородка маленька смычком; а как пошли кричать, выбрать невозможно, который лучше.
–…тый! — громовым басом гудит высокий
дьякон в густой шапке
чёрных волос.
И вот, минут через пять после этого, священник с
дьяконом вышли из алтаря, в
черных ризах, и начали панихиду.
Десятский не ведет их к помещику, у которого, кроме своих десяти комнат в доме, есть еще десятки помещений и в конторе, и в кучерской, и в прачечной, и в белой и в
черной людской, и в других заведениях; ни к священнику или
дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие дома, но все-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые ребята, все в одной семи-восьми-десятиаршинной горнице.
В залу вошел сослуживец Орлова,
дьякон Любимов, человек старый, с плешью во все темя, но еще крепкий, черноволосый и с густыми,
черными, как у грузина, бровями. Он поклонился Анастасию и сел.
В короткий перерыв между обедней и отпеванием, когда о. Василий переоблачался в
черную бархатную ризу,
дьякон причмокнул губами и сказал...