Неточные совпадения
Большая размотала платок, закрывавший всю голову маленькой, расстегнула на ней салоп, и когда ливрейный лакей получил эти
вещи под сохранение и снял с нее меховые ботинки, из закутанной особы вышла чудесная двенадцатилетняя девочка в коротеньком открытом кисейном платьице, белых панталончиках и крошечных
черных башмачках.
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она ушла со двора вслед за возом своих
вещей, ушла, не простясь ни с кем, шагая величественно, как всегда, держа в одной руке саквояж с инструментами, а другой прижимая к плоской груди
черного, зеленоглазого кота.
Но не мешает прибавить, что слабейшие
вещи, вроде «Талисмана», «
Черной шали» и проч., нравились больше, нежели произведения зрелые.
Ну, вот, это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг; это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал: тот же английский шрифт, но
черная; линия капельку почернее и потолще, чем в английском, ан — пропорция света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее и вдобавок позволен росчерк, а росчерк — это наиопаснейшая
вещь!
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои
вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже
черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Но для
черни, mon cher, [дорогой мой (франц.)] это неоцененнейшая
вещь!
— Превосходные! — продолжал поручик, обращаясь уже более к дамам. — Мебель обита пунцовым бархатом, с
черными цветами —
вещь, кажется, очень обыкновенная, но в работе это дивно как хорошо! Потом эти канделябры, люстры и, наконец, огромнейшие картины фламандской школы! Я посмотрел на некоторые, и, конечно, судить трудно, но, должно быть, оригиналы — чудо, что такое!
— Довольно! Слушайте, я бросил папу! К черту шигалевщину! К черту папу! Нужно злобу дня, а не шигалевщину, потому что шигалевщина ювелирская
вещь. Это идеал, это в будущем. Шигалев ювелир и глуп, как всякий филантроп. Нужна
черная работа, а Шигалев презирает
черную работу. Слушайте: папа будет на Западе, а у нас, у нас будете вы!
— Все это я устроил и самому ему даже велел в
черной избе полопать!.. — отвечал бойко Иван Дорофеев и потом, взглянув, прищурившись, на ларец, он присовокупил: — А ведь эта
вещь не из наших мест?
— Видал, как бабов забижают! То-то вот! И сырое полено долго поджигать — загорится! Не люблю я этого, братаня, не уважаю. И родись я бабой — утопился бы в
черном омуте, вот тебе Христос святой порукой!.. И так воли нет никому, а тут еще — зажигают! Скопцы-то, я те скажу, не дурак народ. Про скопцов — слыхал? Умный народ, очень правильно догадался: напрочь все мелкие
вещи, да и служи богу, чисто…
От множества мягкой и красивой мебели в комнате было тесно, как в птичьем гнезде; окна закрывала густая зелень цветов, в сумраке блестели снежно-белые изразцы печи, рядом с нею лоснился
черный рояль, а со стен в тусклом золоте рам смотрели какие-то темные грамоты, криво усеянные крупными буквами славянской печати, и под каждой грамотой висела на шнуре темная, большая печать. Все
вещи смотрели на эту женщину так же покорно и робко, как я.
Дрожащей рукой она зажигала свечу. Ее круглое носатое лицо напряженно надувалось, серые глаза, тревожно мигая, присматривались к
вещам, измененным сумраком. Кухня — большая, но загромождена шкафами, сундуками; ночью она кажется маленькой. В ней тихонько живут лунные лучи, дрожит огонек неугасимой лампады пред образами, на стене сверкают ножи, как ледяные сосульки, на полках —
черные сковородки, чьи-то безглазые рожи.
«Вот и отлично, — подумала Бизюкина. — По крайней мере есть хоть одна комната, где все совершенно как следует». Затем она сделала на письменном столе два пятна
чернилами, опрокинула ногой в углу плевальницу и рассыпала по полу песок… Но, боже мой! возвратясь в зал, акцизница заметила, что она было чуть-чуть не просмотрела самую ужасную
вещь: на стене висел образ!
Лозищане глядели, разинувши рты, как он пристал к одному кораблю, как что-то протянулось с него на корабль, точно тонкая жердочка, по которой, как муравьи, поползли люди и
вещи. А там и самый корабль дохнул
черным дымом, загудел глубоким и гулким голосом, как огромный бугай в стаде коров, — и тихо двинулся по реке, между мелкими судами, стоявшими по сторонам или быстро уступавшими дорогу.
Попросили у Борка перо и
чернил, устроились у окна и написали. Писал письмо Дыма, а так как у него руки не очень-то привыкли держать такую маленькую
вещь, как перо, то прописали очень долго.
Две
вещи здесь как-то странно останавливали внимание: небольшой погнутый самовар, стоявший на полке, и
черная рамка с остатком грязного стекла и портретом какого-то генерала в красном мундире, висевшая около икон.
Панауров любил вкусно поесть, любил хорошую сервировку, музыку за обедом, спичи, поклоны лакеев, которым небрежно бросал на чай по десяти и даже по двадцати пяти рублей; он участвовал всегда во всех подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, мундштуки, трубки, собачек, попугаев, японские
вещи, древности, ночные сорочки у него были шелковые, кровать из
черного дерева с перламутром, халат настоящий бухарский и т. п., и на все это ежедневно уходила, как сам он выражался, «прорва» денег.
На этом маленьком теле — много больших
вещей: велик золотой перстень с камеей на безымянном пальце левой руки, велик золотой, с двумя рубинами, жетон на конце
черной ленты, заменяющей цепочку часов, а в синем галстуке слишком крупен опал, несчастливый камень.
А тут вспомнил я, что наш цирк собирался на весну в Казань, а потом в Нижний на ярмарку, а Казани, после ареста, я боялся больше всего: допрашивавший меня жандарм с золотым пенсне, с
черными бровями опять вырос предо мной.
Вещей в багаже осталось у меня не богато, бумаг никаких. Имени моего в цирке не знали: Алексис да Алексис — и только. Поди ищи меня!
— Знаете что? — начала она потом, прищуривая немного свои
черные глаза, и с этим выражением лица была очень хороша собою. — Я непременно хочу у вас спросить об одной
вещи: что, княгиня сердится на меня, что ли, за что-нибудь?
Елена послала продать свое
черное шелковое платье, единственную ценную
вещь, которою она еще владела: за это платье ей дали 25 рублей, а болезнь между тем длилась.
Пётр пугливо смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое лицо жены; её усталые глаза провалились в
чёрные ямы и смотрели оттуда на людей и
вещи, как бы вспоминая давно забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
«Печальным последствиям». Немного неопределенные, но какие внушительные слова! А что, если муж дульцевской женщины останется вдовцом? Я вытер испарину на лбу, собрался с силой и, минуя все эти страшные места, постарался запомнить только самое существенное: что, собственно, я должен делать, как и куда вводить руку. Но, пробегая
черные строчки, я все время наталкивался на новые страшные
вещи. Они били в глаза.
— Дай мне, — сказала она, — что-нибудь на память из своих
вещей, бывших в ближайшем твоем употреблении. — С этими словами она сняла с меня
черный шейный платок и спрятала в мешок.
Говорил он долго и сухо, точно в барабан бил языком. Бурмистров, заложив руки за спину, не мигая, смотрел на стол, где аккуратно стояли и лежали странные
вещи: борзая собака желтой меди, стальной кубик,
черный, с коротким дулом, револьвер, голая фарфоровая женщина, костяная чаша, подобная человечьему черепу, а в ней — сигары, масса цапок с бумагами, и надо всем возвышалась высокая, на мраморной колонне, лампа с квадратным абажуром.
А денег не давал. Но зато он дарил Ане кольца, браслеты и броши, говоря, что эти
вещи хорошо иметь про
черный день. И часто он отпирал ее комод и делал ревизию: все ли
вещи целы.
Так же нехорошо и темно было в занесенной хате Меркулова, и все в ней было кривое,
черное, грязное той безнадежной грязью, которая въелась в дерево и
вещи и стала частью их.
Богатый и одинокий купец Лаврентий Петрович Кошеверов приехал в Москву лечиться, и, так как болезнь у него была интересная, его приняли в университетскую клинику. Свой чемодан с
вещами и шубу он оставил внизу, в швейцарской, а вверху, где находилась палата, с него сняли
черную суконную пару и белье и дали в обмен казенный серый халат, чистое белье, с
черной меткой «Палата № 8», и туфли. Рубашка оказалась для Лаврентия Петровича мала, и нянька пошла искать новую.
Оттого и поется, чтобы даровал Господь Симу, сиречь духовному чину, премудрость на поучение людей, Иафету, сиречь дворянству, от него же и царский корень изыде, — послал духа разума людьми править, в разумении всяких
вещей превыше всех стояти, а Хаму, сиречь
черному народу, мужикам, мещанам и вашему брату, купцу, послал бы Господь дух страха Божия на повиновение Симову жребию и Иафетову.
Затем Бодростина посмотрела поданный ей счет, заплатила деньги и, велев выносить
вещи, стала надевать пред зеркалом
черную касторовую шляпу с длинным вуалем.
Ты привык уважать чертей, ты самого глупого беса считаешь достойным любой кафедры, ты уже отдал Мне твой доллар как профессору белой и
черной магии, — и вдруг Я оказываюсь таким невеждой в самых простых
вещах!
И он такую невиннейшую
вещь перекрестил красными
чернилами всю без остатка.
Может быть, это повышенное самосознание и давало ему нравственную поддержку в те годы (а они продолжались не один десяток лет), когда он постоянно бился из-за постановки своих
вещей и дирекция держала его, в сущности, в
черном теле.
Рядом с этим, однако, следует отметить, что глаз у него был чудесный, и набегавшую на него конкретную жизнь он схватывал великолепно. Доказательство — его реалистические рассказы вроде «Жили-были». Но сам он таких рассказов не любил, а больше всего ценил свои
вещи вроде «Стены» или «
Черных масок».
Тем, что у человечества есть хорошего, мы обязаны именно природе, правильному естественно-историческому, целесообразному ходу
вещей, старательно, в продолжение веков обособлявшему белую кость от
черной.
Я хотел видеть предметы, некогда мне любезные; и что ж: море показалось мне обширным гробом; над любимым моим утесом вились
вещие враны, в ожидании, что приветливая волна подарит им для снеди остатки того, что был человек;
черные, угрюмые тучи застилали от меня звездное небо; стон ветра нашептывал мне проклятия отца.
— Вы и в шутках показываете
вещи в
черном виде.
Король, хочешь, я превращу тебя в большую
черную птицу, в
вещую птицу, которая в несколько дней пролетит от моря до моря все твои владения вдоль и поперек и своими зоркими глазами увидит то, что всячески скрывает хитрая свита от своего короля?
Чувствуется постоянная сырость и какая-то мелкая
черная угольная пыль покрывает человека с ног до головы, пропитывая все
вещи и заставляя чиститься и мыться несколько раз в день.
Скучно. Табачница да табачница, газеты да газеты, хозяйкин антихрист да антихрист вперемежку со Строгоновским садом и
Черной Речкой удивительно надоели. Кроме того, в башке то и дело сидит вопрос: что я буду делать без места, когда проем все мои
вещи? Уж и так теперь питаюсь енотовой шубой, что заложил жиду Мовше. Спасибо дровокату Свисткову, — пришел и дал даровый билет для входа в Русский Трактир, что на Крестовском острове. Сейчас отправляюсь на Крестовский.
— Сумбур-трава. На память взял, пензенским болотом пахнет. По домашности первая
вещь. Сосед какой тебе не по скусу, хочешь ты ему настоящий вред сделать, чичас корешок водой зальешь и водой энтой самой избу в потаенный час и взбрызнешь. В тую же минуту по всем лавкам-подлавкам
черные тараканы зашуршат. Глаза выпьют, уши заклеют, хочь из избы вон беги. Аккуратный корешок.
Веселая, шаловливая, она начинала играть, хватала его
вещи и делала вид, что хочет унести их, а когда он протягивал руки, чтобы поймать ее, подпускала его на шаг и снова убегала, и
черные глаза ее искрились лукавством.