— Сыновья, друг сердечный, старший, волей божьею на Низу холеркой помер, а другого больно уж любил да ласкал, в чужи люди не пускал, думал, в старые наши годы будут от него подмоги, а выходит, видно, так, что человек на батькиных с маткой пирогах хуже растет, чем на
чужих кулаках — да!
Неточные совпадения
— Ах, Матюшка, разве мы
чужие?.. — ответил Петр Васильич и даже ударил себя в грудь
кулаком. — А я-то вас разыскивал по всем промыслам…
Посудите, люди добрые, каково жить в чужой-дальней стороне,
чужим куском давишься,
кулаком слезы утираючи!
Они начали прыгать друг на друга, с размаха бросая в грудь один другому тяжелые
кулаки; через несколько минут и свои, и
чужие возбужденно кричали...
Он стукнул
кулаком по столу, не сильно и не громко, — и движение его и звук его слов остались как-то странно равнодушными, словно он был
чужой и далекий своим делам.
— Постой, кровопийца, я тебе покажу!.. — ревел Сила Андроныч, обрабатывая
кулаками хрипевшего «ратника». — Ты думаешь, на тебя и суда нет, разбойник двухголовый?.. Кровь
чужую пьешь. Я тебя задушу, палача.
Константин неуклюже высвободил из-под себя ноги, растянулся на земле и подпер голову
кулаками, потом поднялся и опять сел. Все теперь отлично понимали, что это был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье. Он не находил себе места и не знал, какую принять позу и что делать, чтобы не изнемогать от изобилия приятных мыслей. Излив перед
чужими людьми свою душу, он наконец уселся покойно и, глядя на огонь, задумался.
— Что такое слезы? — спрашивает Иуда и бешено толкает неподвижное время, бьет его
кулаками, проклинает, как раба. Оно
чужое и оттого так непослушно. О, если бы оно принадлежало Иуде, — но оно принадлежит всем этим плачущим, смеющимся, болтающим, как на базаре, оно принадлежит солнцу, оно принадлежит кресту и сердцу Иисуса, умирающему так медленно.
— Нет, как вы, зная, что у меня горе, смели привезти меня сюда выслушивать пошлости? — крикнул доктор и опять стукнул
кулаком по столу. — Кто вам дал право так издеваться над
чужим горем?
— Позвольте вам, товарищ, объяснить.
Кулак, говорите. Не знаю, как по-новому сказать, а по-старому: вот вам святая икона, — никогда за жизнь свою не имел
чужого труда, все с сынами своими горбом заработал.
— Как собака злюсь! — проворчал он, сжимая
кулаки. — Ненавижу себя и презираю! Боже мой, как развратный мальчишка волочусь за
чужой женой, пишу идиотские письма, унижаюсь… эхх!
— Нет, я не
кулак, я труждающий!
Чужой труд никогда не имел! Что есть, все руками вот этими добыл, — я да два сына. Никогда не имел никаких работников, да и ну их к черту, лодырей этих!