Неточные совпадения
В двадцати девяти верстах от Уфы по казанскому тракту, на юго-запад, на небольшой речке Узе, впадающей в
чудную реку Дему, окруженная богатым чернолесьем, лежала татарская деревушка Узытамак, называемая русскими Алкино, по фамилии помещика; [Деревня Узытамак состоит теперь, по последней ревизии, из девяноста восьми ревизских, душ мужеского пола, крепостных крестьян, принадлежащих потомку прежних владельцев помещику г-ну Алкину; она носит прежнее
имя, но выстроена уже правильною улицею на прежнем месте.
Где рой тех
чудных красавиц, которые должны были целовать меня? где те виллы, в которых я должен был жить? где те подвиги, которые передали бы мое
имя благодарному потомству?
Опасен он, сей
чудный самозванец,
Он
именем ужасным ополчен…
Этот художник был один из прежних его товарищей, который от ранних лет носил в себе страсть к искусству, с пламенной душой труженика погрузился в него всей душою своей, оторвался от друзей, от родных, от милых привычек и помчался туда, где в виду прекрасных небес спеет величавый рассадник искусств, — в тот
чудный Рим, при
имени которого так полно и сильно бьется пламенное сердце художника.
При каждом упоминанье
имени знахарки, крестясь и на левую сторону отплевываясь, старицы одна речистей другой чудны́е дела про нее рассказывали…
Можно судить, в каком тревожном состоянии остался молодой человек. Все шаги, все слова
чудного посредника между ним и судьбою были заочно взвешены, рассчитаны по маятнику замиравшего сердца. «Вот, — думал Антон, — подошел старик к воротам Образца, вот он всходит на лестницу… Он в комнате боярина… произносит
имя Анастасии,
имя мое… Жребий мой положен на весы судьбы… Господи, урони на него милостивый взор!»
Этот кусок льду, облегший былое я, частицу бога, поглотивший то, чему на земле даны были
имена чести, благородства, любви к ближним; подле него зияющая могила, во льду ж для него иссеченная; над этим
чудным гробом, который служил вместе и саваном, маленькое белое существо, полное духовности и жизни, называемое европейцем и сверх того русским и Зудою; тут же на замерзлой реке черный невольник, сын жарких и свободных степей Африки, может быть, царь в душе своей; волшебный свет луны, говорящей о другой подсолнечной, такой же бедной и все-таки драгоценной для тамошних жителей, как нам наша подсолнечная; тишина полуночи, и вдруг далеко, очень далеко, благовест, как будто голос неба, сходящий по лучу месяца, — если это не высокий момент для поэта и философа, так я не понимаю, что такое поэзия и философия.
Он жил тогда в Бельгии под
именем Сансака де Траверсе, и надежда возродиться к новой жизни, покончить с безумным прошлым,
чудным цветком распустилась в его сердце.
Как хорош и этот сказочник Полифем, этот
чудный выродок между невежеством своих соотечественников, гонимый духом любознательности с колыбели Волги к истоку Ганга, с торгового прилавка, под сенью Спасова дома, в храм, где поклоняются золотому волу, не понимающий, что он совершил подвиг, который мог бы в стране просвещенной дать ему славное
имя.
И поведа той старец: «Бывшу мне во отрочестве, слыхал аз, многогрешный, от родителей был-де в их веси человек добродетельный и благочестивый,
имя то самое имеяй, каковым пришлец сей
чудный себя нарицает…