— Все это хорошо, голубчик, — сказал Ярцев и вздохнул. — Это только показывает лишний раз, как богата, разнообразна русская жизнь. Ах, как богата! Знаете, я с каждым днем все более убеждаюсь, что мы живем накануне величайшего торжества, и мне хотелось бы дожить, самому участвовать. Хотите верьте, хотите нет, но, по-моему, подрастает теперь замечательное поколение. Когда я занимаюсь с детьми, особенно с девочками, то испытываю наслаждение.
Чудесные дети!
Неточные совпадения
— Какой
ребенок чудесный! — продолжал Базаров. — Не беспокойтесь, я еще никого не сглазил. Что это у него щеки такие красные? Зубки, что ли, прорезаются?
Штольц тоже любовался ею бескорыстно, как
чудесным созданием, с благоухающею свежестью ума и чувств. Она была в глазах его только прелестный, подающий большие надежды
ребенок.
У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать в области
чудесного или подонкихотствовать в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры
ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней.
Я думаю, что она заключается в страсти к
чудесному, которая более или менее врождена всем
детям и которая у меня исключительно не обуздывалась рассудком.
А рассматривание картинок увлекало ее, как
ребенка, — они открывали перед нею понятный, почти осязаемый мир, новый и
чудесный.
Слушая
чудесные сказки отца, мальчик вспоминал его замкнутую жизнь: кроме лекаря Маркова и молодого дьячка Коренева, никто из горожан не ходил в гости, а старик Кожемякин почти никогда не гулял по городу, как гуляют все другие жители, нарядно одетые, с жёнами и
детьми.
Прасковья Ивановна была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро так привязал к себе девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень обрадовалась и, как совершенное
дитя, начала бегать и прыгать по всему дому, объявляя каждому встречному, что «она идет замуж за Михаила Максимовича, что как будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она будет с утра до вечера кататься с ним на его
чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях, петь песни или играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова бедной невесты.
Софья Николавна неусыпно занималась приготовлением всего, что только может придумать заботливая мать для будущего своего
дитяти; но всего важнее было то, что нашлась для него
чудесная кормилица в одной из деревушек покойного ее отца, в Касимовке.
Дети входили в страну
чудесных вымыслов, а рядом с ними играла гармоника и разудалый сапожник Перфишка отчётливо выговаривал...
— Превосходный, — говорит, человек; отлично они живут, — и жена у него
чудесная, и
дети добрые, и сам он добрый, и бедных людей очень помнит.
Они не могли даже представить его себе в формах и образах, но странное и
чудесное дело: утратив всякую веру в бывшее счастье, назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями сердца своего, как
дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же «желанию», в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая его и поклоняясь ему.
Были брат и сестра — Вася и Катя; и у них была кошка. Весной кошка пропала.
Дети искали ее везде, но не могли найти. Один раз они играли подле амбара и услыхали, над головой что-то мяучит тонкими голосами. Вася влез по лестнице под крышу амбара. А Катя стояла внизу и все спрашивала: «Нашел? Нашел?» Но Вася не отвечал ей. Наконец, Вася закричал ей: «Нашел! наша кошка… и у нее котята; такие
чудесные; иди сюда скорее». Катя побежала домой, достала молока и принесла кошке.
Ее приезды были
чудесным праздником в приютских стенах. Не говоря уже о ласковом, нежном обращении с воспитанницами, не говоря о бесчисленных коробах с лакомствами, жертвуемых баронессой «своим девочкам», как она называла приюток, сама личность Софьи Петровны была окружена каким-то исключительным обаянием, так сильно действующим на впечатлительные натуры
детей.
Но странное и
чудесное дело: утратив всякую веру в бывшее счастье, назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями сердца своего, как
дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же «желанию», в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая и поклоняясь ему.
— Детство, да… — пробормотал он, все так же печально моргая, —
дети, да. Но ведь теперь вы не
дитя? Забудьте, вот и все.
Чудесный дар забвения, знаете?
— Что ж делать! Надо покориться. Все, что ни делает Господь, надо принимать с благодарностью. Он дал мне так много счастья,
чудесным образом послав вас на моем пути. Ведь вы сами говорите, что случайно были тогда в цирке, — обратилась Тася к
детям Раевым.
— На чей взгляд, Вадим Петрович.
Чудесной души и верный товарищ мужа… Ведь у них четверо
детей!
— Квартиренку надо из мусорных и посуду… Я зашла уже и посмотрела, квартира есть в подвальном этаже, и с большою комнатой. Самое
чудесное для прачечной, а в другой, маленькой, можно жить с девушкой и с
ребенком. Я бы взяла двух девчонок, да сама третья стала, и все бы мы пропитались, и
ребенку путь показала бы.