Неточные совпадения
— Как скажете: покупать землю, выходить на отруба, али — ждать? Ежели — ждать, мироеды все расхватают. Тут —
человек ходит, уговаривает: стряхивайте господ с земли, громите их! Я, говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла
пехота,
человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли, баб тоже. Толку в этом — нет.
Целые армии
пехоты разгонялись, как стада овец, несколькими сотнями всадников; до той поры, когда явились на континент английские пехотинцы из гордых, самостоятельных мелких землевладельцев, у которых не было этой боязни, которые привыкли никому не уступать без боя; как только пришли во Францию эти
люди, у которых не было предубеждения, что они должны бежать перед конницею, — конница, даже далеко превосходившая их числом, была разбиваема ими при каждой встрече; знаешь, знаменитые поражения французских конных армий малочисленными английскими пехотинцами и при Кресси, и при Пуатье, и при Азенкуре.
Ночью около всего города запылали скирды заготовленного на зиму сена. Губернатор не успел перевезти оное в город. Противу зажигателей (уже на другой день утром) выступил майор Наумов (только что прибывший из Яицкого городка). С ним было тысяча пятьсот
человек конницы и
пехоты. Встреченный пушками, он перестреливался и отступил безо всякого успеха. Его солдаты робели, а казакам он не доверял.
Он предписал бригадиру барону Билову выступить из Оренбурга с четырьмястами солдат
пехоты и конницы и с шестью полевыми орудиями и идти к Яицкому городку, забирая по дороге
людей с форпостов и из крепостей.
Между тем
человек тысяча из его
пехоты, со стороны реки закравшись в погреба выжженного предместья, почти у самого вала и рогаток, стреляли из ружей и сайдаков.
В одну минуту латники были смяты,
пехота опрокинута, и в то же время русское «ура!» загремело в тылу французов;
человек триста крестьян из соседних деревень и семинарист с своим отрядом ударили в расстроенного неприятеля.
Сажен сто впереди
пехоты на большом белом коне, с конными татарами, ехал известный в полку за отчаянного храбреца и такого
человека, который хоть кому правду в глаза отрежет, высокий и красивый офицер в азиятской одежде.
Дело вообще было счастливо: казаки, слышно было, сделали славную атаку и взяли три татарских тела;
пехота запаслась дровами и потеряла всего
человек шесть ранеными; в артиллерии выбыли из строя всего один Веленчук и две лошади.
У нас выбыло из строя более 20 000
человек, при этом потеряно 133 орудия и 30 знамен; единственным трофеем нашим было одно французское знамя, отнятое у батальона линейной
пехоты двумя эскадронами конной гвардии. Австрийцы потеряли около 6000
человек и 25 орудий, а французы только 8500
человек.
Что касается сил Суворова под Краковом, то они не могли быть велики. Всего в начале года состояло под его командой 3246
человек, распределенных в пяти главных пунктах. Под Краковом едва ли можно было собрать больше половины, в том числе
пехоты около 800
человек.
Утром народ ликовал по улицам, греясь у костров. Особенно радовалась рота преображенцев. Она была названа «лейб-компанией», что напоминало «надворную
пехоту Софьи». Каждый рядовой стал дворянином и получил деревню с крестьянами.
Люди, страдавшие при двух Аннах, были осыпаны милостями во главе их были уцелевшие из Догоруких и Бирон.
Для отвлечения внимания военного начальства от замка в эту ночь в городе был назначен костюмированный бал, на котором находился и Штакельберг. Весть о занятии замка пришла к нему на балу, и он решил отнять замок тотчас же. Была произведена бессвязная атака, но отбита; за нею через полчаса другая, но также без успеха; потеряно 42 убитых и раненых. Отряд этот отбросил русских, и
пехота пробралась в замок, кавалерия же была отогнана с потерею 15
человек.
16 сентября, спустившись с этой поднебесной, всех измучившей горы в долину Муттен-Тал, отряд, предводительствуемый генералом Багратионом, недалеко от селения Муттен встретил передовой пост французов, расположенный за прилеском. Багратион приказал казакам обнять его с боков и с тылу, а отборных передовых из
пехоты двинул прямо. В минуту неприятель был окружен и после упорной защиты разбит. До ста
человек с офицерами взято в плен и гораздо больше того убито.
Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров — в
пехоте.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что-то на вопросы офицеров и, как
человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое-то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и
пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что́ делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
Эскадрон объехал
пехоту и батарею, также торопившуюся итти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую-то пустую без жителей деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться,
люди раскраснелись.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «садись!» — солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «марш!» и, вытянувшись в четыре
человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшею впереди
пехотой и батареей.
— Отбил у
пехоты, отбил силой транспорт! — сказал он. — Что́ ж, не с голоду же издыхать
людям?