Неточные совпадения
На Сахалине попадаются избы всякого рода, смотря по тому, кто строил — сибиряк, хохол или чухонец, но
чаще всего — это небольшой сруб, аршин в шесть, двух — или трехоконный, без всяких наружных украшений, крытый
соломой, корьем и редко тесом.
Всё выше и выше поднималось небо, шире расплывалась заря, белее становилось матовое серебро росы, безжизненнее становился серп месяца, звучнее — лес, люди начинали подниматься, и на барском конном дворе
чаще и
чаще слышалось фырканье, возня по
соломе и даже сердитое визгливое ржанье столпившихся и повздоривших за что-то лошадей.
Тут он и проводил большую
часть своего времени, или лежа на
соломе у самой мачты, или же взбирался по ней вверх до «беседки» и здесь сидел или тоже спал, чтобы к нему не приставали ни докучные люди, ни собаки.
И вот Ферапонт был на месте. Он казался очень взволнованным, но действовал твердо и решительно. Ни мало не сопротивляясь барскому приказу, он взял с дровней веревку, которою была прихвачена привезенная минуту тому назад
солома, и привязал эту веревку одним концом около зарубки верхней
части бревна. Остальную веревку Ферапонт взял в руки и, держась за нее, стал спускаться по бревну, на ногах, в яму…
Москва тоже не избегла общей участи: 24-го мая, в полдень, Пятницкой
части в доме Васильевой произошел пожар в холостом деревянном строении с дровами,
соломою и угольями.
Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник смотрителя Брук с
частью обоза стоял здесь уже дней пять. Главный врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади уже с неделю ели одну
солому. В интендантстве его спросили...
Хрущев вскоре достиг своего убежища — барки, вошел в каюту. Лунный свет слабо проникал в замерзшее маленькое окошко и освещал убогое помещение.
Соломы в углу, служившей постелью, было довольно много — Василий Васильевич собрал ее в других
частях барки, было даже несколько незатейливой глиняной посуды, кружка, горшки, словом, каюта, за эти проведенные в ней несчастным молодым человеком дни, приобрела некоторый вид домовитости.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по-двое, по-трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении
соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта не было), кто невинными играми — в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало,
частью оттого, что ничего положительного не знали,
частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Одна
часть солдат разбрелись, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая
часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари, и задавая корм лошадям; третья
часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и
солому с крыш для костров и плетни для защиты.