Так, государь, отец наш. Мы твои
Усердные, гонимые холопья.
Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш царь, — и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На
царский трон ступенями тебе.
Там всё — там родших милый дом;
Там наши жёны, чада;
О нас их слёзы пред Творцом;
Мы жизни их ограда;
Там девы — прелесть наших дней,
И сонм друзей бесценный,
И
царский трон, и прах царей,
И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
Неточные совпадения
И что это у них за страсть — поднять сумбур, скакать во весь опор, хлопотать, все делать опрометью, точно пожар,
трон рушится,
царская фамилия гибнет, — и все это без всякой нужды! Поэзия жандармов, драматические упражнения сыщиков, роскошная постановка для доказательства верноподданнического усердия… опричники, стременные, гончие!
— Я тебе не слуга, разбойник, — отвечал черный, не показывая боязни, — а тебя повесят, чтобы не смел
трогать царских людей!
Что Годунов? во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно мое блаженство?
Нет, нет. Теперь гляжу я равнодушно
На
трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без нее мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной — ты,
Ты заменишь мне
царскую корону,
Твоя любовь…
Второе действие изображало королевский дворец. Король — Маша Рыжова, особенно громоздкая в своей
царской мантии, с тщательно запрятанной под нею русой косой, с огромной короной, поминутно съезжавшей ей на кончик носа, похожего на картофелину, рядом с Дорушкой-королевой сидела она на возвышении в мягком и удобном кресле начальницы, изображающем
трон.
И царь сред
тронаВ порфире, в славе предстоит,
Клейноды вкруг, в них власть и сила
Вдали Европы блещет строй,
Стрел тучи Азия пустила,
Идут американцы в бой.
Темнят крылами понт грифоны,
Льют огонь медных жерл драконы,
Полканы вихрем пыль крутят;
Безмерные поля, долины
Обсели вдруг стада орлины
И все на
царский смотрят взгляд.
— И что ты, малый, это опричнику-то?.. Пальцем
тронуть не посмеет
царского слугу!
Окруженный опричниками и боярами, Иоанн, ожидавший его в
царских палатах, сошел с
трона и пошел навстречу входившему боярину.
Царские палаты блещут великолепным убранством. Царь Иоанн Васильевич сидит на
троне, окруженный боярами, боярскими детьми и опричниками.
— Пикни же он грубое словечко, я ему глаза выцарапаю; мой Петенька и сучку
царскую выпустит — посмей-ка он тогда
тронуть волоском! А вот быть по-нашему с Бироном; да я, господи прости! хочу скорей лишиться доброго имени, пускай называют меня шлюхой, неумойкой, такой-сякой, коли я не увижу головы врага нашего на плахе, а вот быть, быть и быть…
Удивленного конюшенного облачили в
царские одежды и, посадив на
трон, дали ему в руки державу.
И он схватился руками за голову и стал просить у судьбы или совсем лишить его и
трона, и короны, и
царской мантии, и даже жизни, или же сделать его живым королем. Да, живым, а не бумажным королем.