Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал

Группа авторов

Издание предлагает вниманию читателей комментированный перевод и оригинал дневниковых записей, которые переводчик на русской службе Кристоф (в православии – Василий) Боуш тайно вел на немецком языке в 1654–1664 гг. Автор рассказывает о боевых действиях в ходе русско-польской войны 1654–1667 гг., поведении русских войск на завоеванных территориях, судьбе польских пленных в России, о событиях при царском дворе, порче монеты, восстаниях и политической борьбе в России и польско-литовском государстве, о пожарах, вспышках чумы и прочих бедствиях. Подробно описываются приемы иностранных послов в Кремле и переговоры русских дипломатов на съездах с польскими и шведскими представителями. Хотя большая часть сообщений, несомненно, отражает взгляд из Москвы, автор «Дневника», сам прошедший русский плен, не скрывал ни своих сложных чувств к «московитам», которым принужден был служить, ни сочувствия к «полякам». «Дневник» содержит ценные сведения по истории Восточной Европы XVII в., а также является уникальным свидетельством того, как иноземец на царской службе воспринимал политические и культурные реалии русского государства и его внешней политики. Книга адресована историкам, культурологам, филологам.

Дневник войны русских и поляков (1654–1664)

Год 1654

4 августа князь Яков Черкасский отправился со своей армией и со всеми присоединившимися к ней войсками из Копыси, оставив там Трубецкого, переправился под Оршей через Днепр и расположился лагерем на другом берегу близ Дубровны. Русские вскрыли склепы, бывшие в монастырях в Орше, выбросили останки из гробов, положили в них своих воинов, павших в стычке под Шкловом, и отослали в Москву, чтобы похоронить их там.

5 августа пришел приказ от Его Царского Величества, который стоял с главной армией под Смоленском в укрепленном лагере на Девичьей горе и обложил крепость, чтобы Черкасский со своей армией и присоединившимися к нему войсками возвратился под крепость Дубровну, выбрал из своих войск шесть тысяч лучших всадников и отослал Трубецкому, которому было приказано преследовать бежавшего генерала Радзивилла.

13 августа польских пленных доставили из войск боярина Василия Петровича Шереметева, стоявших под Полоцком, в главную армию под Смоленск. Среди пленных был высокородный Петр Беганьский, подкоморий полоцкий, взятый в плен в стычке под Глубоким.

14 августа под Смоленск к армии прибыли тысяча конных казаков от Золотаренко. Их встретили с большой радостью.

В ночь с 15 на 16 августа враг атаковал крепость Смоленск решительным приступом.

16 августа приступ прекратился с большим уроном для врага, потерявшего более шести тысяч человек, и т. д.

24 сентября из Никольского монастыря^[144] прогнали монаха по имени Варлам, который ночью объезживал у крестьянина кобылок^[145].

Дополнение к 1654 году

В этом году Его Царское Величество выступил из Москвы, своей резиденции, с мощной армией в триста тысяч человек^[146] и превосходной артиллерией из стенобитных орудий и искусно сделанных мортир и лично направился с главной армией под крепость Смоленск. Во время этого похода сдались Дорогобуж и Белая, два укрепленных замка. Крепость Смоленск же осаждали вплоть до того, как она принуждена была сдаться в соответствии с соглашением, не рассчитывая больше на свои малые силы перед лицом превосходящих сил врага, после приступа, в котором русская сторона потеряла около шести тысяч человек. Воеводу Филиппа Обуховича, полковника Вильгельма Корфа со своим полком пехоты, подполковника фон Тизенхаузена с полком генерал-цейхмейстера Гонсевского, а также часть дворян, не желавших покориться русскому игу, по соглашению отпустили в Литву со всеми своими домочадцами. Оставшиеся дворяне и часть рядовых солдат, которым в русских дипломах, написанных золотом, были обещаны великие вольности, подпали под ярмо русского рабства и, хотя и имели вначале некоторую свободу, в конце концов потеряли все разом. С ними обошлись намного более сурово, чем они могли себе представить.

Граждане Могилева отправили при подстрекательстве вероломных казаков посольство к Его Царскому Величеству под Смоленск и добровольно сдались под русскую защиту, получив, согласно грамотам, великие вольности, которые сохраняли долгое время против всяких ожиданий. Гомель, Кричев, Рославль и другие крепости Северской земли на Соже, переметнулись к казакам нежинского полковника Ивана Золотаренко^[147]. Себеж, Невель, Полоцк, Велиж^[148], Дисна и другие крепости на Двине сдались русскому воеводе боярину Василию Петровичу Шереметеву, который действовал в тех местах с новгородским войском в сорок тысяч человек, и все были заняты русскими гарнизонами. Витебск, оборонявшийся храбро и доставивший врагу довольно неприятностей, был взят Шереметевым после длительной осады поздней осенью, когда Смоленск уже давно был сдан. Замок, в котором дворяне и солдаты укрылись после завоевания города, сдался, наконец, под тем условием, чтобы все, кто не пожелает оставаться под русской властью, имели свободу выезда в Польшу, Литву и куда бы кто ни пожелал со всем имуществом и домочадцами. Однако, хотя после сдачи крепости всем не пожелавшим остаться было позволено собраться в дорогу и майор Вольф отправился со шквадроной^[149] драгун сопровождать их, когда они уже были в пути, египтяне сообразили, что отпустили народ Израиля^[150]. В спешке приказали вновь схватить их и взять под стражу. Все их имущество отобрали, а их самих с женами и детьми увели в бедственное рабство. Другие же, выказавшие русским послушание и повиновение, остались невредимыми со всеми своими домочадцами и имуществом и пользовались рабской вольностью в той мере, в какой это возможно. Крепость Мстиславль также покорилась и сдалась в короткое время, когда осада не продлилась и двух недель, боярину и генералу князю Алексею Никитичу Трубецкому и его товарищам. Весь ее гарнизон, в том числе большое число знатных дворян, которые бежали туда из различных мест, жестоко вырезали. Часть выживших женщин и детей разделили между солдатами для вечного рабства, знатные женщины и девицы подверглись надругательству, так что судьба их была весьма плачевна. Горы, Копысь, Шклов и другие замки на Днепре сдались тому же генералу и остались нетронутыми, не считая того, что некоторых из дворян и горожан, показавшихся подозрительными, взяли в плен и увели в Москву, а их имущество отобрали. Крепость Дубровна на Днепре, выдержав много вражеских нападений, жестоких приступов и долгую осаду, но не ожидая подмоги и не будучи более в состоянии выдерживать непрестанный натиск врага, сдалась в конце концов генералу Трубецкому на определенных условиях, скрепленных высокими клятвами, но весьма скверно исполненных. После того как крепость сдалась под честное слово, вверив свое благополучие вероломному врагу, тот жестоко вырезал тысячу человек без малейшего сожаления, разграбив все имущество и добро. Прочих же, избегнувших острого меча ценой горьких стонов и жалоб, он раздал немилосердной солдатне, которая увела их, горестно стенавших, на продажу в вечное рабство. В конце концов он разорил прекрасный графский город^[151], предав его огню и обратив в развалины.

Литовская армия под началом генерала князя Януша Радзивилла, которую перед тем обратил под Шепелевичами в бегство русский генерал Трубецкой, не смогла собраться вновь в этом году из-за великого нестроения и непослушания сельских жителей. Вследствие этого войска московитов оставались хозяевами на реке Двина, заняв все укрепленные места и крепости усиленными гарнизонами и назначив во вновь завоеванные пограничные города губернаторов, которые надзирали за оставшимися поляками и то тут, то там обрекали их на страдания и постепенно душили под рабским ярмом. Его Царское Величество же с главной армией и другими войсками, бывшими под началом бояр и генералов, из которых немногие остались на границе, чтобы охранять ее безопасность, отправился с великой радостью и торжеством назад в Москву, с тем чтобы наилучшим образом подготовить следующей весной военный поход и упрочить достигнутую победу.

В русском государстве свирепствовала в этом году столь жестокая заразная болезнь, именуемая чумой, что многие города, села и деревни совершенно вымерли и опустели. Только в столичном городе Москве умерли более семисот тысяч человек из числа благородных^[152], не считая простого люда, среди которого многие сгнили без погребения и имена их остались в безвестности. Этот мор начался в столичном городе Москве и в близлежащих городах, селах и деревнях в марте и длился вплоть до января^[153]. Русские, однако, восполнили эти тяжелые потери своих подданных — в польских землях, откуда они вывели в этом году многие тысячи пленных мужчин и женщин, благородных и неблагородных, сделав их рабами взамен умерших. Видит Бог, людей в Москве продавали много дешевле, чем неразумную скотину. Знатнейшие лица мужского пола стоили до десяти польских флоринов^[154], в лучшем случае четыре рейхсталера^[155]. Женщин же, если они были хоть немного красивы, оценивали дороже, поскольку русский народ весьма склонен к похоти, продавали для поругания и разврата и обращались с ними много хуже, чем со зверьми. Один, использовав их для своего удовольствия, продавал другому за меньшую цену, чтобы выгадать на этом сущие гроши. Хозяева, потешившись вдоволь, отдавали жен и дочерей знатных людей благородного звания в жены подлым людям и отребью, которых у них зовут холопами, несмотря на то что у многих жен еще были живы мужья в рабстве у других господ, которые равным образом принуждали их взять других рабынь в жены на место прежних. Вообще русские обходились с поляками столь жестоко, что скорее смилостивились бы над собакой или иным животным, чем над людьми из этого народа. В особенности же тяжело пришлось женщинам и девушкам благородного звания, которым не оказывали никакого сострадания, презрев их высокое сословие, дворянские свободы и добродетели, которыми они славились. Напротив, их унижали и мучили самым жестоким образом, о каком только можно помыслить. К тому же великая удача московитов, которой они пользовались в этом году в войне с поляками, завоевав за столь короткое время и без всякого сопротивления столь многие сильные крепости и заняв и подчинив себе столь обширную часть страны, преисполнила их такой гордости и спеси, что они совсем забыли, что сами смертны. Напротив, они совершенно уверились, что им как храбрейшим, мужественнейшим, умнейшим и во всем превосходнейшим людям надлежит главенствовать и быть хозяевами над поляками и всеми прочими народами даже и на небе, которое они закрывают всем прочим народам и оставляют одним лишь себе. Они не хотели и думать о том, что удача может изменить им и поляки когда-нибудь ускользнут из-под их власти, так что никому не было позволено вести об этом речь. Если же кто, в особенности из числа польских пленников, по своему безрассудству начинал рассуждать о том, что не стоит доверяться счастью, того наказывали самым жестоким образом как предателя и врага Его Царского Величества и его государства, подвергая мучениям и обрекая на смерть. Посему с бедными пленниками обращались столь немилосердно, что их страдания и нужда пробудили бы сочувствие в самых жестоких сердцах, будь они сделаны из цельного камня. Однако среди этого народа, который столь прославляет свои христианские добродетели и никого другого под солнцем не признает достойным христианского имени, нечего было и надеяться на сострадание и милосердие.

Год 1655

4 января к воеводе привели настоятеля монастыря, называемого Левчин^[156] и лежащего в миле^[157] от Волоколамска, обвинив его в том, что он сделал жену одного мельника своей полюбовницей и ее видели с ним в его монастырской келье. Поскольку, однако, воевода не мог управить это дело, монаха с мельничихой отослали к патриарху.

5 января схватили другого монаха из монастыря Возмище, находящегося рядом с замком^[158], за то, что он, будучи в церкви, содомитским образом замучил до смерти некоего мальчика. Его также отослали в столичный город Москву к патриарху. Однако у этого народа не наказывают смертью все подобные преступления, так что обоих этих монахов продержали некоторое время на покаянии в других монастырях, где они в качестве наказания должны были просеивать муку, и в конце концов отпустили.

11 марта Его Царское Величество выступил из своей резиденции Москвы со своими советниками и всем войском. Патриарх и все духовенство сопровождали его с крестами, иконами и великим колокольным звоном вплоть до предместий на той стороне реки Москва. Лагерь в ту ночь разбили на Воробьевых горах в миле от города.

1 сентября вернулись в Москву подьячий или писарь Яков Ильич Поздышев и толмач Юрген Буххольц, посланные с письмом Его Царского Величества к Его Княжеской Милости герцогу Курляндскому.

13 сентября здесь взяли под стражу и отправили в Казань ливонца Иоганна Гута.

7 октября сюда, в Москву прибыли посланники Римского императора Аллегретто де Аллегретти и Иоганн Дитрих фон Лорбах со свитой в тридцать человек. Их торжественно приняли со следующими церемониями. Прежде всего, десять тысяч всадников в полном вооружении выехали навстречу им на четверть мили за Тверское предместье и выстроились шеренгами в ожидании прибытия послов по обеим сторонам проторенной дороги c развевающимися знаменами. Наконец, послали конюшего с оседланными царскими лошадьми для обоих послов и их дворян. Увидев послов, он отправил к ним толмача, предложив, поскольку он явился с лошадьми Его Царского Величества, чтобы те вышли из кареты и пересели на лошадей. Он же, в соответствии с приказом, не должен был сходить с лошади прежде, чем они начали покидать карету. Когда они вышли, он с немногими словами подвел каждому хорошо снаряженную лошадь, а сам стоял, пока они усаживались на лошадей. После этого он также сел на лошадь и неторопливо поехал перед ними. Когда же они немного отъехали от этого места, их встретили назначенные приставы, но, прежде чем приблизиться, остановились на расстоянии пистолетного выстрела и послали к ним, сообщая о готовности принять их. Те, однако, должны спешиться, а сами приставы сделают это после и примут их согласно данному им приказу. Послы же изволили сказать, что им как гостям не подобает спешиваться первыми и что сначала это должны исполнить те, кому велено их встретить и принять, после же тех они исполнят это незамедлительно. Приставы ни в коем случае не желали этого делать, настаивая, что их великому государю, Его Царскому Величеству, не доставит чести, если они спешатся первыми, поскольку здесь, в России, с давних пор заведено, что послы и посланники иностранных государей оказывают честь Его Царскому Величеству и спешиваются прежде приставов. Этот спор длился довольно долго, пока обе стороны не пожелали разом, чтобы другие спешились. Императорские послы не соглашались с этим, указывая, что всегда надлежит встречать гостя с честью, как и они бы поступили, если бы послы Его Царского Величества были отправлены к Его Императорскому Величеству, оказав тем честь, приличествующую гостям. Поскольку, однако, час был уже поздний, а погода дождливая и не пристало дольше спорить о таких вещах под открытым небом, послы соблаговолили на этот раз спешиться одновременно, не умаляя, однако, высокой чести Его Императорского Величества^[159]. После этого пристав начал свою речь: «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великая, Малая и Белая России самодержец, отцовский и дедовский наследник, владетель и обладатель многих других восточных, западных и северных государств и земель, Его Царское Величество пожаловал послов великого государя Фердинанда III, избранного Римского императора^[160], и приказал спросить об их здоровье и как прошло их путешествие. Поскольку же он сейчас находится не на месте, в царствующем городе Москве, а занят военным походом против своего врага, короля Польского Казимира, то он сделал распоряжение через своего сына, высокородного царевича и великого князя всея Великая, Белая и Малая России Алексея Алексеевича, чтобы мы, стольник Его Царского Величества Василий Семенович Волынский и я, дьяк N.^[161], приняли вас, послов Его Императорского Величества, сопроводили на посольский двор и были вашими приставами». На этом они подали ему руку и вновь уселись на коней, так что и тут дошло до спора о старшинстве. Приставы, в соответствии с данным им приказом, желали ехать справа, послы же не собирались уступать. В конце концов остановились на том, чтобы оба посла ехали посредине, стольник Волынский — по правую, а дьяк — по левую руку от них. В таком порядке они подъехали к Тверским воротам, за которыми по обеим сторонам улицы, ведущей к посольскому двору, стояли мушкетеры^[162]. Впереди ехали шеренгами и под различными знаменами несколько тысяч человек из числа тех, кто выезжал из города для встречи послов, а за ними — приставы с послами. Так их сопровождали до посольского двора, приставы же въехали внутрь на двор и указали им их квартиры, которые были предназначены для всей их свиты.

28 октября в Москву прибыли королевские шведские послы государственный советник господин Густав Бьельке, генерал-майор господин Александр фон Эссен и земский советник господин Филипп фон Крузенштерн со свитой в 145 человек. Их приняли и сопроводили с теми же церемониями, что и господ императорских послов.

30 ноября подняли вновь отлитый большой колокол весом в десять тысяч пудов по русской мере^[163]. Один русский пуд содержит 32 любекских фунта^[164]. Язык этого колокола, сделанный из железа, должны раскачивать сто человек. Колокол еще нельзя трогать, поскольку не готова колокольня, которая его выдержит.

10 декабря Его Царское Величество с боярами и всем войском, пройдя всю Литву вплоть до Вильны и приведя под свою власть этот город и все Великое княжество Литовское, прибыл с большим торжеством в Москву, где его с радостью и ликованием встречали все духовенство и простой люд.

18 декабря назначили прием императорским послам^[165]. В соответствии с этим по обеим сторонам улицы, ведущей от двора, на котором они остановились, выставили мушкетеров в сомкнутом строю, а в замке^[166] разместили шесть полков стрельцов в полном вооружении и с развевающимися знаменами. Они стояли сомкнутым строем вплоть до лестницы, по которой поднимаются в палату к Его Царскому Величеству. Перед послами ехали двести человек московитов в полном вооружении, те же ехали рядом друг с другом, с приставом по обе стороны от себя. Перед ними секретарь нес на вытянутой руке письмо Его Императорского Величества, покрытое красным атласом. Когда они прибыли к крыльцу церкви, называемой Благовещенской, чья крыша крыта золотыми листами, то спешились и поднялись на крыльцо к Его Царскому Величеству в том же порядке, в каком ехали. Когда они вошли в сени, их встретили двое, посланные Его Царским Величеством, один стольник и один дьяк^[167], и начали говорить так: «Великий государь, царь и великий князь, всея Великой, Малой и Белой России самодержец, отцовский и дедовский наследник, владетель и обладатель многих других восточных, западных и северных государств и земель, Его Царское Величество, ради доброго доверия, которое они имеют со своим братом, вашим великим государем Фердинандом III, избранным Римским императором, пожаловал вас, послов Его Императорского Величества, и приказал, чтобы Его Царского Величества стольник N. и я, дьяк N., приняли вас здесь в сенях». С этими словами они подали им руки и прошли дальше до дверей покоя, где их ожидал для приема Его Царское Величество. Там их встретили другие стольник, старше предыдущего по рождению и положению, и дьяк^[168], и говорили господам послам таким же образом, как это сделали предыдущие в сенях. Наконец, подав им руку, прошли дальше внутрь покоя^[169]. Посреди покоя у стены напротив двери сидел Его Царское Величество, роскошно одетый, с венцом на голове и со скипетром в руке. По обе стороны стояли два телохранителя, наряженные во все белое и одетые роскошными золотыми цепями. Каждый держал обеими руками на левом плече секиру с широким лезвием, подобным полумесяцу, повернув ее таким образом, как если бы он хотел зарубить каждого, кто приблизится к Его Величеству. По правую сторону от Его Величества стоял боярин и дворовый воевода Борис Иванович Морозов, по левую же боярин и главнокомандующий конницей и пехотой Илья Данилович Милославский, царский тесть. У другой стены палаты по левую сторону от царского трона сидели бояре и государственные советники, одетые в золотое платье, с высокими шапками из черной лисицы на головах. У другой стены справа от Его Величества стояли прочие комнатные дворяне и два канцлера^[170]. У стены, в которой была дверь, стояло неисчислимое множество слуг. Вся палата была украшена золотой тканью и роскошными персидскими коврами.

Господ императорских послов, после того как они вошли в палату, поставили на стороне, где стояли канцлеры. Они приветствовали Его Царское Величество и выразили от лица Его Императорского Величества совершенное и полное доверие и надежду на продолжение добрых и издревле заведенных сношений. После этого они передали письмо Его Императорского Величества, которое Его Царское Величество принял собственноручно и тотчас передал посольскому канцлеру Алмазу Ивановичу. Получив письмо, Его Царское Величество привстал с кресла и спросил о здоровье Его Императорского Величества в следующих словах: «Как поживает наш брат, император Фердинанд, в добром ли он здравии?». Господа послы ответили, что, когда они покидали Его Императорское Величество, их милостивого императора и государя, тот, благодарение Богу, находился в добром здравии.

После этого Его Царское Величество подозвал к себе канцлера Алмаза и приказал ему спросить о здоровье господ послов. Тот сказал: «Аллегретт и Иоганн, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великой, Малой и Белой России самодержец, отцовский и дедовский наследник, владетель и обладатель многих других восточных, западных и северных государств и земель, Его Царское Величество, пожаловал, велел спросить о вашем здоровье».

После же того как послы поблагодарили, канцлер снова подступил к Его Царскому Величеству и, получив от него приказ в немногих словах, вернулся и начал говорить: «Вас, дворян Его Императорского Величества, великий государь, Его Царское Величество, также пожаловал, велел спросить о вашем здоровье». Они тотчас же ответили глубоким поклоном.

Наконец канцлер продолжал: «Послы Его Императорского Величества, Аллегретт и Иоганн, великий государь, Его Царское Величество, жалует вам поцеловать свою руку». С этими словами Его Царское Величество приподнял правую руку, которую держал боярин и дворовый воевода Борис Иванович Морозов, и оба посла, поклонившись, подошли друг за другом и поцеловали ее. Следом за тем внесли скамью, покрытую ковром, и поставили ее следом за послами. Канцлер начал говорить: «Послы Его Императорского Величества, Аллегретт и Иоганн, великий государь, Его Царское Величество, жалует вас, дозволяет сесть». Когда же они сели, канцлер продолжал: «Дворяне Его Императорского Величества, великий государь, Его Царское Величество, жалует вам поцеловать свою руку». Секретарь же и дворяне приблизились один за другим и исполнили поцелуй руки с глубоким поклоном.

После исполнения этого канцлер подошел к Его Царскому Величеству в другой раз и, получив приказ, вернулся на прежнее место. Он сказал: «Послы Его Императорского Величества, Аллегретт и Иоганн, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великой, Малой и Белой России самодержец, отцовский и дедовский наследник, владетель и обладатель многих других восточных, западных и северных государств и земель, Его Царское Величество велел передать вам: вы отдали письмо от великого государя, Нашего Царского Величества брата, вельможнейшего государя Фердинанда III, Божьей милостью Римского императора, огласили свое посольское дело и доложили порученное вам. Мы же, великий государь, Наше Царское Величество, приняли от вас письмо нашего брата, великого государя, Его Императорского Величества, и выслушали ваше послание. Мы дружески выслушаем содержание письма, когда оно будет переведено. Что же до того, что написал в своем письме к нам, великому государю, Нашему Царскому Величеству, наш брат, великий государь, Его Императорское Величество, и что он велел передать вам, своим послам, то мы, великий государь, повелим боярам и советникам Нашего Царского Величества собраться с вами для переговоров в другой раз».

Канцлер продолжал: «Аллегретт и Иоганн, великий государь, Его Царское Величество, пожаловал вас в стола место едой и питьем». С этими словами им дали знак удалиться и они, сделав поклон, вышли и отправились к себе на квартиры.

В тот же день, после ухода господ императорских послов, на приеме были господа шведские послы Густав Бьельке и прочие^[171]. Они принесли много красивых подарков, среди них — искусно сделанные серебряные сосуды, которые приняли и получили весьма благосклонно. Их вход и прием прошли тем же образом, как и у господ императорских послов, не считая того, что их свита, хотя они и были в трауре^[172], была тем не менее гораздо многочисленнее и представительнее и одета с большим изяществом и тонкостью, чем у господ императорских послов. Передав приветствие от своего короля и государя, они поздравили Его Царское Величество с победой над Польской короной и передали затем верительные грамоты Его Королевского Величества, чтобы устроить переговоры о приказанном им деле с боярами и советниками Его Царского Величества.

26 декабря шведских послов пригласили для переговоров^[173]. Будучи сначала у Его Царского Величества, они поблагодарили за посланные им еду и питье, и, узнав имена тех, кто был выбран для переговоров с ними, отправились в комнату для переговоров и сели вместе с господами переговорщиками за стол, выразив желание Его Королевского Величества, чтобы Его Царское Величество подтвердило договор с королевой Швеции Кристиной^[174], уже скрепленный Его Королевским Величеством, с тем чтобы учредить более тесный союз против Польской короны, врага обоих государей. Господа московиты указали, однако, на многие нарушения договора со шведской стороны. В этот раз не смогли прийти к справедливому решению. Напротив, дело отложили, объявив о необходимости дальнейшего обсуждения.

29 декабря призвали для переговоров и господ императорских послов, которых очень уязвило предпочтение, оказанное в переговорах шведам^[175]. После того как они прошли в палату к Его Царскому Величеству и поблагодарили за посланные еду и питье, Его Царское Величество велел канцлеру спросить прежним образом об их здоровье.

Наконец канцлер начал говорить от имени Его Царского Величества: «Послы Его Императорского Величества, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович и прочая, как приведено выше, велел сказать вам: вы были на приеме у нас, великого государя, и передали нам, великому государю, Нашему Царскому Величеству, письмо нашего брата, великого государя Фердинанда III, Божьей милостью Римского императора, и мы, великий государь, Наше Царское Величество, приняли от вас письмо нашего брата, великого государя, Его Императорского Величества, приказали перевести таковое и дружески выслушали. В своем же письме к нам, великому государю, пишет наш брат, великий государь, Его Императорское Величество, о Нашем Царском Величестве, что он, ваш великий государь, Его Императорское Величество, отправил вас, своих советников, в посольство к нам, великому государю, Нашему Царскому Величеству, ради дел обоих наших государств и чтобы мы, великий государь, Наше Царское Величество, полностью верили всему, что вы сообщите нам, великому государю, Нашему Величеству. Посему мы, великий государь, Наше Царское Величество, приказали собраться для переговоров и выслушать эти дела Нашего Царского Величества боярам и советникам, ближнему боярину и наместнику^[176] казанскому князю Алексею Никитичу Трубецкому и прочим».

После этого они отправились в комнату для переговоров и сели за стол вместе с господами переговорщиками. Они желали, однако, перемирия с Польской короной и устранения и искоренения возникших недоразумений.

30 декабря прибыл польский посланник Павел Роля^[177], посланный литовскими сословиями с тем, чтобы выразить Его Царскому Величеству их покорность и подданство, каковые приняли с большим удовольствием. Им пожаловали охранную грамоту в том, что все, доверившиеся покровительству Его Царского Величества, сохранили свою собственность и защиту от нападения московитов.

Дополнение к 1655 году

Еще прошлой осенью поляки собрали большое войско, состоявшее из всяческих народов, с которым генерал Великого княжества Литовского Радзивилл и фельдмаршал Гонсевский подступили под Могилев и осадили эту крепость, граждане и жители которой, начиная со времен казацкого мятежа, никогда не хранили верность и преданность Польской короне^[178], но всяческим образом искали покровительства врагов и, наконец, совершенно без всякой причины и принуждения предались московитам. После нескольких неудачных приступов, не в силах справиться с доброй и осторожной подготовкой, которую учинили в крепости, поляки, опасаясь подмоги из Москвы, отошли, не исполнив дела, хотя и потеряли многих людей во время приступов, большей же частью из-за жестоких морозов.

Весной Его Царское Величество со всей свитой и могучим войском пришел от Москвы в Смоленск, а оттуда направился через Шклов в Литву в направлении Борисова, который поляки покинули разоренным, оставив переправу без охраны и открыв дорогу приближающемуся врагу. Оттуда, обеспечив крепость добрым гарнизоном, он отправился к Минску, который после незначительных стычек был оставлен поляками и сдался в руки врага под началом окольничего и генерал-цейхмейстера Богдана Матвеевича Хитрово^[179], руководившего передовым отрядом. Заняв и этот город, Его Царское Величество направился в Сморгонь, а оттуда в полном боевом порядке со всем своим войском подошел к столице Литвы, Вильне. Генерал Радзивилл и Гонсевский, видя, что враг прибыл со столь мужественной решимостью, сперва оставили свой лагерь Немеж в двух милях от Вильны, а затем отступили со своими войсками в город, но в конце концов из-за недостатка храбрости оставили и его на разграбление приближавшемуся сильному неприятелю. Казацкий полковник Иван Золотаренков со своими казаками не желали ожидать московитское войско, которое, еще не доверяя врагу, готовилось двигаться несколько осторожнее. Итак, казаки со всем своим отребьем ворвались первыми в эту прославленную столицу, которую они нашли совершенно покинутой людьми, но полной всевозможными запасами. За ними следовали некоторые полки московитов, а Его Царское Величество расположился главным лагерем на холмах перед городом. Оставшиеся поляки из числа простонародья, застигнутые в городе врасплох, бежали в беспорядке по мосту через реку Вилия, так что враг вырезал их самым прискорбным образом. Хотя генерал Радзивилл, отступивший до того, разместил несколько рот с орудиями на холмах над мостом, намереваясь защитить переправу и помочь оставшимся полякам, это небольшое сопротивление не возымело действия из-за численности неприятеля, поскольку вся литовская армия уже отступила прежде, чем враг смог ее увидеть. Вскоре и эти немногие оставили переправу и почли за лучшее спасать собственные жизни, так что великолепный город, известный во всем свете, совершенно разграбили и подвергли разбою, вырезав или уведя всех найденных в нем живыми в качестве пленников в вечное рабство, предали огню роскошные городские здания и полностью разорили город, оставив лишь гарнизон в королевском замке. Его Царское Величество, отдохнув немного от утомительного похода, направился вновь в главную армию и вернулся с ней по уже пройденному пути в Белоруссию, оставив генералам и наместникам подготовленные армии, с тем чтобы привести под его власть остальную Литву и надзирать над завоеванными городами и оставшимися в живых поляками. Итак, московиты и казаки разорили и разграбили все Великое княжество Литовское, вырезав многие тысячи невинных людей и уведя прочих в вечное рабство. Московиты взяли Ковно, Лиду, Гродно, Новогрудок и все замки и крепости и осадили Брест, Ляховичи, Слуцк и Несвиж, которые закрыли ворота и до сих пор не сдавались врагу, равно как и Быхов на Днепре. Генерал Радзивилл же, оставив врагу столичный город Вильну и все Великое княжество Литовское, отошел со своими войсками в Жемайтию и отдался поначалу под шведское покровительство на определенных условиях, которые он утвердил с графом Магнусом Делагарди и господином Бенгтом Шютте. Также и фельдмаршала Гонсевского он передал в шведские руки. Видя это, все в армии искали выхода и спасения собственной жизни в бегстве, частью отдавшись под шведскую власть, частью бежав к московитам. Лишь немногие желали подчиниться властям страны, которых нигде не могли найти, и не занимали ничьей стороны, пока генеральство Великого княжества Литовского не перешло виленскому палатину господину Павлу Сапеге.

Король Швеции Карл Густав вторгся с превосходно вооруженной армией в Пруссию. Когда он подчинил себе курфюрста Бранденбурга, ему отдались также войска Польской короны, называемые кварцяными^[180]. Они разорили свое отечество — Польшу, а также Пруссию самым жестоким образом и открыли шведам свободный путь и добрые квартиры. Укрепленные города в Польше и Пруссии, а именно Эльбинг, Торунь, Великая Познань, Варшава и Краков, сдавались врагу без всякого сопротивления. Все сенаторы и советники Польской короны также искали покровительства у Его Величества короля Швеции, который хотя и принимал их охотно, но весьма мало или вовсе не доверял им. Его Величество же, король Польши Ян Казимир, покинутый всеми своими приближенными, принужден был из-за нестроения в государстве, где его преследовали и враги, и друзья, бежать с совсем небольшим отрядом и немногими дворянами через границу в Силезию, в свое графство Оппельн^[181], оставив всю Польшу, Пруссию и Жемайтию Шведу, Литву и Белоруссию — Московиту, а Малороссию, Волынь, Подолию и всю Украину — своим восставшим подданным, казакам. Его Величество, царь Московский, отбыв из Литвы, предоставил своему боярину и воеводе князю Семену Андреевичу Урусову с новгородскими и псковскими войсками численностью около тридцати тысяч человек^[182] занять и привести в подчинение Его Царскому Величеству все прочее. Тот, завоевав многие города, прибыл, наконец, под Брест в Литве и, обнаружив некоторое сопротивление со стороны литовцев, которые присоединились к Сапеге, ставшему генералом вместо князя Радзивилла^[183], вынужден был после нескольких схваток отступить. Гетман Сапега преследовал Урусова со своим войском, вынудив его наконец остановиться и отчаянно сражаться перед лицом польской горячности, но был разбит под Верховичами, так что многие искусные и храбрые польские всадники из-за своей чрезмерной горячности обагрили поле битвы своей кровью. Генерал московитов Урусов, однако, отступил после этой победы к своим границам, не доверяя судьбе, отвернувшейся от поляков. Он снабдил все завоеванные в Литве города добрыми комендантами и сильными гарнизонами московитов и оставил после себя добрый и надежный надзор.

Шведский генерал-лейтенант граф Магнус Делагарди и военный комиссар господин Бенгт Шютте, подчинив все княжество Жемайтское шведской власти и связав дворянство клятвами, ни в малейшей степени не доверяли полякам, а определили во все города шведских офицеров и солдат, каковым господам поляки принуждены были повиноваться. Гетман Радзивилл, заметив этот обман или меры предосторожности, противоречившие его намерениям, поскольку шведы не только не соблюли договор и не назначили его главнокомандующим, но и совершенно отняли у него командование и подчинили его полки шведским офицерам, его же офицеров сократили, впал в меланхолию и умер в конце концов в Тыкоцине, как о том сообщают, позорной смертью. Фельдмаршала же Гонсевского шведы удерживали в плену в Кёнигсберге.

Третья армия московитов под началом боярина дворового маршала и воеводы Василия Васильевича Бутурлина, действуя вместе с запорожскими казаками, разорила все местности в областях Подолия, Волынь, Малороссия и Подгорье^[184]. Они разрушили все, что попалось им на пути, завоевали многие города и замки, разграбили, а после предали огню Люблин, взяли пленными многих знатных людей и привели несчетное число рабов в Москву, среди них — Петра Потоцкого, воеводича брацлавского, одного из рода Калиновских и многих прочих виднейших людей. Татарский хан, хотя и выказывал желание помочь полякам со всем своим войском, которое в продолжение всего лета действовало в полях Подолии, после первых стычек с московитами и казаками забрал с собой то, что ему причиталось в этой земле, и вернулся к осени со своей стаей нехристей в свою страну, оставив генерала Потоцкого с совсем небольшими силами в поле и вынудив его спасаться от множества казаков и московитов отступлением в крепости. Наибольший же ущерб поляки испытали в этом году от собственных подданных, которые часто без малейшего принуждения сдавались и перебегали на сторону врага. Ведь воистину ни один из врагов не смог бы продвинуться столь далеко, если бы собственные члены государства не разодрали внутренности своего отечества, открыв врагу ворота страны и дорогу в нее и изгнав немногих верных подданных или принеся их в жертву появившимся врагам. Московитской стороне сдались многие пустые и бесчестные люди, как, например, Масальский, воеводич брестский, который, присягнув московитам, собрал отовсюду безбожный сброд и с ними разорял, грабил и жег то тут, то там в Литве, и, наконец, завоевал с помощью московитов Тыкоцин и отправил в Москву в качестве великого подарка знамена, сабли и рабов, а также украшения, найденные им на теле умершего генерала Радзивилла. Так же поступал и Кароль Лисовский со своими безбожными сообщниками — Менжинским, Рудоминой, Сухтицким, отчаянным мерзавцем Слонским и многими другими. Ведь поляки, стекавшиеся главным образом в Москву из завоеванных и незавоеванных мест, презрели собственный народ и поклялись Его Царскому Величеству верно служить против своей страны и государя, будучи пожалованы за это высокими чинами и великими дарами. Они были так этим ослеплены, что не было достаточного средства удержать их от пролития крови своих братьев и разорения своего безвинного отечества. За плату, приличествующую мерзавцам, и ради того, чтобы угодить московитам, они совершили больше жестокостей и непотребств, чем обыкновенно творят татары и язычники, надругались над честными женщинами и девушками, до смерти мучили и пытали всех, кто попадал в их руки, и не выказывали сострадания даже единоутробным братьям. Они причинили своему отечеству и своей родной стране такой ущерб, что возбудили в конце концов подозрения у народа московитов и по справедливому Божьему суду, который ни один поступок не оставляет без наказания, сами испытали много горестей, потеряв женщин и детей, добро и имущество. Часть из них, опротивев московитам, бежали в Польшу, покинув жен и детей в нужде, и в конце концов нашли заслуженное наказание под польской саблей или на московитской виселице. Многие обманулись в своих ожиданиях и были преданы мучительной смерти с женами и детьми. Счастливейшие из них окончили свои безбожные жизни в острогах московитов или польских темницах, отдав Богу свои бесчестные души.

В этом году в Казани, Астрахани, Нижнем Новгороде и многих других городах Московии свирепствовала чума, от которой умерли и многие польские пленники. Также в этом государстве из-за войны начала портиться прославленная серебряная монета, а потому ввели различные медные монеты, а именно большой медный талер, стоивший шесть польских флоринов или один рубль, и другую, стоившую примерно в половину меньше. Также чеканили алтыны и гроши, а на немецкие рейхсталеры, по-прежнему стоившие в этой стране лишь пятьдесят копеек серебром, ставили штемпели Его Царского Величества и выдавали ими из казны плату приказным людям, считая их по 64 копейки, другие же разрезали на четыре части и каждую часть выдавали из казны, считая по 25 копеек. Все эти монеты совершенно не имели хождения среди простого люда. В казну же их неохотно принимали по прежней цене, а, напротив, покупали у приказных людей за меньшую плату. Управляющие Его Царского Величества полагали это выгодным, но наверняка старались лишь наполнить свой собственный кошелек и обобрать простой люд.

1656 год

16 марта в Москву прибыл посланник польского короля Петр Галинский, маршалок оршанский^[185], и поселился в доме немецкого купца Германна фон Тройена на Поганом пруду^[186].

25 марта на улице против их двора один из слуг посланника зарубил саблей одного московита, срамившего из высокомерия польский народ, который они в нынешнее время совершенно презирают. 28 марта по приказу Его Царского Величества ему отрубили голову топором на том же месте, где он зарубил московита.

29 марта отрубили голову топором одному мальчику восьми лет, сыну дворянина Ивана Елакина, по той причине, что он, играя с другими мальчиками на улице города, где его отец был воеводой, сказался между ними царевичем. Его отца и мать замучили до смерти лишь из подозрения, не приказали ли они или не научили его таким словам^[187].

10 апреля был на переговорах польский посланник Галинский. Он сообщил о склонности и стремлении своего короля и государя, Его Величества короля Польского, к миру. Ему немедля сообщили, что Его Царское Величество склонен к заключению мира с королем и Польской короной и к прекращению кровопролития, причиной и поводом к которому была несправедливость поляков. Чтобы засвидетельствовать добрую волю Его Царского Величества, ему передали шестьдесят польских пленных.

4 мая императорские послы господин Аллегретто де Аллегретти и господин Иоганн Дитрих фон Лорбах были у стола Его Царского Величества в верху, в четырехугольной палате^[188]. В тот же день они должны были прощаться, но, будучи в приподнятом настроении и предчувствуя счастливый успех своих намерений, они несколько переусердствовали с напитками, и их отъезд отложили^[189].

7 мая господа императорские послы в последний раз были на приеме у Его Царского Величества и отбыли полностью удовлетворенными. Их посредничество приняли с подобающим уважением и совершенной дружбой, постановив устроить в Вильне съезд для переговоров о мире с Польской короной. Господам императорским послам как посредникам надлежит, как только они получат через отправленного в Вену Николу Винченти^[190], одного из своих дворян, полномочия от Его Императорского Величества, явиться на съезде в Вильне и способствовать заключению мира.

11 мая господа императорские послы выехали из Москвы, держа свой путь на Новгород, чтобы встретиться с гонцом, отправленным ко двору Римского императора, поскольку ему приказали следовать этой дорогой.

14 мая шведским послам, государственному советнику господину Густаву Бьельке и его товарищам, объявили о заключении под стражу^[191] их приставы Василий Волынский и дьяк Дмитрий Шубин, поскольку Его Царское Величество решился не терпеть более великие несправедливости со стороны короля и вероломного Шведского королевства, а одолеть их войной и силой оружия Его Царского Величества. У них и всех их людей отобрали оружие и уменьшили данное им прежде содержание. Хотя эти достойные господа и намеревались дать ответ, призвав право народов в доказательство своей невиновности, их слова, сколь бы справедливы они ни были, ничего не стоили. Напротив, их, не говоря ни слова, посадили под усиленную стражу и лишили всех свобод.

15 мая Его Царское Величество со всеми войсками, советниками и дворянами отправился из Москвы в Смоленск, чтобы оттуда двинуться в Витебск, Полоцк и далее вниз по Двине на Ригу.

30 июня Его Царское Величество со всеми своими войсками отправился из Витебска и разбил свой лагерь под Дорокупово, где отдыхал 1 июля.

[2 июля] Его Царское Величество со своей армией отправился в путь и стал лагерем под Мильковичами.

3 июля отправились в путь и разбили лагерь под Уллой, где отдыхали 4 июля. Была столь плохая погода, с молниями, громом и градом, что казалось, наступил конец неба и земли. Выпал град больше гусиного яйца, побив много людей и скота.

5 июля Его Царское Величество и вся главная армия прибыли в Полоцк. Его Царское Величество и знатнейшие бояре разместились в городе, пехота, не считая гвардии, в поле рядом с городом, а кавалерия рассеялась по деревням. Через Двину сделали наплавной мост.

6 июля прибыл дьяк Григорий Богданов^[192], отправленный в Вену с письмом к Его Императорскому Величеству, и привез письмо, в котором Его Императорское Величество назначал и приказывал послам Его Императорского Величества, господину Аллегретто Аллегретти и господину Иоганну Дитрих фон Лорбаху, быть посредниками на Виленском съезде и способствовать миру.

9 июля прибыл стольник Назарий Алфимов, посланный к Его Величеству королю Швеции, с письмом от шведского короля, которым тот надеялся укрепить прежнюю дружбу, не замечая недоброжелательства со стороны Москвы.

10 июля царь тайно, в присутствии лишь четырех бояр или государственных советников, принял господ императорских послов, которые вернулись в Полоцк после встречи гонца с письмом императора, приказывавшим им отправляться на съезд в Вильну^[193].

13 июля Его Царское Величество пожаловал целовать свою руку в соборе Святой Софии комиссарам или великим послам^[194], отправленным на съезд в Вильне, а также приказным людям и их свите. Господами комиссарами были следующие: ближний боярин и наместник астраханский князь Никита Иванович Одоевский и его сын, боярин и наместник псковский князь Федор Никитич Одоевский, окольничий и наместник ярославский князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский, дьяк Герасим Семенов сын Дохтуров и дьяк Ефим Родионов сын Юрьев, переводчики Кристоф Боуш и Григорий Колчицкий, два секретаря, Михайло Постников и Иван Астахов, и пять приказных людей. Исключая приказных служащих, господ комиссаров сопровождали восемь рот дворян, стольников и стрельцов Его Царского Величества, а также конный полк полковника Ганса Георга фон Штробеля и полк стрельцов под началом полковника Василия Философова.

14 июля боярин и воевода новгородский князь Яков Куденетович Черкасский, командовавший передовым отрядом, выступил со своими войсками из Полоцка.

15 июля Его Царское Величество со своими государственными советниками и всеми войсками также отправился из Полоцка в Дисну.

16 июля господа комиссары выступили из Полоцка в Вильну и, пройдя две мили, стали лагерем на реке Ушаче. 17 июля оставались весь день на том же месте, поскольку второй из наших комиссаров, князь Федор Никитич Одоевский, охваченный внезапной болезнью, был совсем слаб и плох. На то же место прибыли и господа императорские послы, присоединившись к нам.

18 числа, несмотря на то что молодому Одоевскому становилось все хуже, мы принуждены были отправиться, пройдя три мили до Начи, и двигались бы дальше, если бы больной комиссар Одоевский не начал испускать дух в карете. Он скончался сразу же после того, как его вынесли из кареты и положили в шатре. Это было знаком великого послушания, которое этот народ оказывает своей власти, поскольку вышеназванный боярин князь Никита Иванович Одоевский был главой посольства и третьим человеком в государстве, господином из весьма древнего и знатного рода, преисполненным достоинства. Этот умерший господин, его сын двадцати пяти лет, пользовался равным с отцом уважением и был государственным советником. Несмотря на его слабость, бывшую причиной многих слез, отец не пожелал терять ни часа времени из-за его нездоровья, чтобы ничем не нарушить царский приказ, требовавший прибыть в Вильну как можно скорее. Ведь этот господин определенно мог бы прожить дольше, если бы его хоть немного щадили во время этой болезни. Но отец ни в коем случае не позволил бы этого, поскольку почитал подобное противным царскому распоряжению. Господа посредники весьма дивились этому поступку, увещевая и прося отца щадить сына в его болезни и хотя бы один день не двигаться с места. Он же никак не позволял этого сделать, отвечая, что предпочитает потерять сына, хотя он и любил его всем сердцем, нежели дурно выполнить приказ своего государя.

19 июля тело умершего боярина князя Федора Никитича Одоевского отправили в Москву с великими стенаниями старого господина отца, который в течение двух лет потерял трех взрослых сыновей и остался теперь лишь с одним единственным^[195]. Старик-отец сопровождал его пешим на протяжении четверти мили и весьма горько плакал.

20 июля, после того как Его Царскому Величеству было отправлено известие о смерти молодого Одоевского с прошением о назначении комиссара на его место^[196], мы выступили от Начи и остановились на ночь на Плиссе. Туда прибыл польский дворянин по имени Юшкевич и советовал московитским господам комиссарам на нынешнем съезде особенно напирать на выборы, поскольку он знал наверное, что поляки решились после смерти нынешнего короля Яна Казимира, который уже совсем стар, выбрать ему в наследники Польской короны или царевича^[197], или даже Его Царское Величество. По этому случаю тотчас отправили нарочного к Его Царскому Величеству, чтобы получить приказ на такой случай.

21 июля остановились под Глубоким. 22-го отдыхали там. 24 июля остановились под Дуниловичами, 25-го на дворе Петровича, 25 июля под городком Башна, 26 июля у переправы на Вилии, 27 июля переправились через Вилию и остановились в Михайловском.

28 июля были в слободе Абрамовича, 29-го под Вильной.

30 июля прибыли в Вильну с большим праздником и торжеством при ликовании простого люда и заняли дворы на улице Субоч и у Острабрумы, поскольку дома в тех местах еще уцелели^[198].

31 июля в Вильну прибыли с письмами от польских господ комиссаров два дворянина, Матеуш Закревский и Ян Пузына, сообщая, что господа поляки стоят недалеко от Вильны и ждут лишь, чтобы эти господа их посланники обговорили и удостоверили их безопасность и право свободного и беспрепятственного въезда и выезда.

4 августа польские господа комиссары прибыли в Вильну. Поскольку, однако, городом владели московиты, то они, по милости последних, принуждены были разместиться как гости в двух милях от города по дороге на Ошмяны, хотя это им и не понравилось, в деревне под названием Немеж и на этот раз довольствовались там комнатами, топленными по-черному. Польскими комиссарами были следующие господа: глава посольства, или первый среди них, светлейший высокородный господин Иоганн Казимир на Красном Красинский, воевода плоцкий и ложминский, губернатор праснышский; светлейший высокородный господин Кшиштоф на Бакштах Завиша, маршалок Великого княжества Литовского, губернатор минский и брацлавский; достопочтенный господин Ян Даугялло Завиша, названный епископ Виленский^[199]; высокородный господин Киприан Павел Бжостовский, референдарий Великого княжества Литовского; высокородный господин Станислав Сарбиевский, губернатор грабовецкий, и т. д. Их сопровождение было весьма дурно и не соответствовало былому польскому обычаю, так что упадок их государства можно было ощутить и по их малочисленной свите.

9 августа на место умершего Одоевского прибыл в качестве комиссара от Его Царского Величества окольничий Василий Александрович Чоглоков^[200] и остался третьим по старшинству. Лобанов-Ростовский же получил повышение на второе место взамен князя Федора Одоевского.

10 августа уполномоченные для этого обеими сторонами дворяне утвердили положение о безопасности. С нашей стороны присягали дворянин Денис Дорофеев сын Астафьев и секретарь Иван Астахов, с польской стороны — два дворянина, Матеуш Закревский и Ян Пузына. Обе стороны принесли клятву в Вильне в посольском приказе^[201] в присутствии секретаря Михайлы Постникова, а выслушали ее от наших — московитский поп, с польской же стороны — монах-доминиканец. Место встречи комиссаров обеих сторон было назначено в предместьях города за Острабрумой, между лесопилкой и Немежем, на равном удалении для комиссаров обеих сторон. Условились, однако, что съезд будет происходить в шатрах Его Царского Величества, которые следовало установить для этого.

12 августа господа комиссары с обеих сторон и послы Римского императора в качестве посредников встретились впервые на определенном для переговоров месте. Поляки приветствовали московитов довольно долгой и исполненной жалоб речью, которую наши встретили частью молчанием, частью неуместными замечаниями. После немногих поклонов уселись по обе стороны стола. Господа посредники сели каждый на одном из краев между договаривающимися сторонами и весьма долго говорили, подчеркивая важность нынешнего собрания и достоинство Его Императорского Величества, который, радея о мире и согласии между всеми христианами, пожелал по доброй воле, без какой бы то ни было просьбы или жалобы, выступить посредником между обоими этими государями. Затем обе стороны вместе с господами посредниками и с их согласия единодушно согласились встретиться 14 августа. Тогда обеим сторонам следовало предоставить свои полномочия и во имя Божье перейти к делу. С этим они расстались в этот раз, полностью удовлетворенные.

14 августа в соответствии с уговором господа комиссары с обеих сторон и господа посредники явились на прежнее место и расселись в шатре. Господа посредники первыми представили свои верительные грамоты, данные им Его Величеством императором Римским для присутствия при заключении этого мирного договора, и раздали обоим сторонам списки таковых грамот, заверенные своими подписями и печатями. Затем обе стороны обменялись своими полномочиями. После же того как обе стороны признали таковые грамоты действительными и каждый удостоверил и подчеркнул добрые намерения своего государя заключить мир и прекратить дальнейшее кровопролитие, с согласия господ посредников было решено приступить к работе и начать дело 16 августа. На том обе стороны расстались добрыми друзьями.

16 августа каждый явился на свое место в соответствии с прежней договоренностью. После короткого обмена любезностями между господами комиссарами с обеих сторон возник великий спор о причинах войны. Господа московиты полагали, что их сторона действовала совершенно справедливо и начала войну против Польской короны по существенным причинам и вследствие невыносимой более несправедливости, совершенной Польской короной и королем. На это господа поляки возразили, что сторона московитов сама разорвала скрепленные клятвой договоры, нарушила вечный мир^[202] и без всякого объявления причин начала это жестокое кровопролитие и не подобающую христианам войну против Польской короны лишь затем, чтобы поддержать ее подданных в их мятеже и подчинить себе страну и людей во время нынешнего смятения и внутренней распри. Коротко говоря, каждый оправдывался и защищал свою сторону, как только возможно. Господа же посредники исполняли свои обязанности и побуждали обе стороны к кротости, напоминая, что одни не должны взывать к Божьему отмщению, другим же не следует слишком доверять своему счастью. Таким образом они уладили грозившее разладом несогласие, так что следующую встречу назначили на 18 августа и порешили не касаться в дальнейшем причин войны, ведомых одному Богу.

18 августа господа комиссары с обеих сторон и господа посредники явились вновь на определенное для переговоров место. Однако после обмена немногими доброжелательными речами еще пуще разгорелся начатый при прошлой встрече спор о причинах войны, который обе стороны договорились впредь не поднимать. Комиссары с обеих сторон весьма распалились, и, поскольку никто не хотел уступать, господа московиты представили многие грамоты и печатные книги, в которых трактовались определенные и бесспорные причины войны. Господа поляки же в ответ предложили им свои книги. Господам посредникам не оставалось в этот раз ничего другого, кроме как предоставить распалившиеся стороны самим себе. Таким образом споры и несогласия длились столь долго, что лишь наступающая ночь рассудила обе стороны, которые уговорились, побуждаемые господами посредниками, встретиться вновь 20 августа и расстались друг с другом с некоторой горечью.

20 августа переговоры состоялись в пятый раз. Никто не хотел оставить спор о причинах войны. Господа посредники исполнили свои обязанности наилучшим образом, предложив свою помощь. Хотя и не сумев удовлетворить в этом случае ту или иную сторону, они с благосклонностью принимали жалобы и возражения, не высказывая ни в чем своего суждения и пристрастия, чтобы чем скорее, тем лучше завершить этот бесполезный спор, и призывали перейти к делу в добром согласии. Это намерение возбудило, однако, лишь неудовольствие у господ московитов, которые совершенно уверились, что польской стороне оказываются большее предпочтение и благосклонность. Вследствие этого господа посредники не пытались в конце концов посредничать между двумя сторонами, а лишь просили оставить опасные помехи к этому доброму начинанию и призывали перейти к делу в добром расположении духа. Обе стороны не могли отказаться от этого предложения, но никто не хотел признавать свое поражение и первым отступиться от этого предмета. Вследствие этого и эти переговоры завершились ничем, а следующую встречу назначили на 22 августа.

22 августа господа комиссары с обеих сторон явились на обычном месте для переговоров, в шатре. Господа московиты еще раз повторили начатые до того рассуждения о справедливых с их стороны причинах войны. Господа поляки, принимая во внимание опасности, связанные с этим спором, по побуждению господ посредников не желали вступать в пространные речи. Признавая Божью кару, они свидетельствовали, что явились сюда не для того, чтобы спорить с господами московитскими комиссарами и доискиваться до причин войны, каковыми, без сомнения, были их собственные грехи, но намерены оставить упомянутые споры и вернуть своему государству благородный мир. Закончили они тем, что господа московиты могут удовлетвориться этим и перейти к делу. Наши же не желали понять и представить себе, что те оставили это дело без решения, и сильно подозревали, что поляки также хотят обратить спор о причинах в свою пользу и потребовать себе всё несправедливо завоеванное. Посему они после долгого промедления и повторения прежних суждений были вынуждены, поскольку поляки не давали им возможности продолжить спор, перейти к делу и дать ответ, учредили ли они этот съезд лишь затем, чтобы оправдать себя в этой войне, или же чтобы устранить возникшие распри и вернуть благородный мир. На это они отвечали, что, поскольку начало этой войны с их стороны было оправданным и справедливым, Его Царское Величество, их великий государь, послал и уполномочил их заключить мир, как это подобает христианам, а не возобновлять и оживлять дальнейшие распри, и что долгое продолжение распрей возникло только и единственно из несдержанности поляков, которые стремились оправдаться в своей несправедливости. Господа поляки отвечали, что все права принадлежат победителям, они же намерены поручить это справедливому Богу и не стремятся ни к чему иному, как к миру и единству. Надлежало выяснить, желают ли наши удовлетвориться этим их намерением. Засим обе стороны постановили оставить все эти предметы и перейти к предложениям на следующей встрече, назначенной на 25 августа.

25 августа, после того как обе стороны долго пререкались, кто первым сделает предложение и выскажет свое намерение, наши, то есть сторона московитов, побуждаемые господами посредниками, должны были первыми открыть свои намерения. Господа поляки, которым таковые показались весьма тяжелыми, не удостоили эти суждения ответом по причине их несправедливости. После того, однако, как выяснились явные противоречия во мнениях обеих сторон и обнародованные условия явились очевидно чрезмерными, переговоры из-за многих ненужных разногласий свелись к прежним спорам. Обе стороны воспламенились до того, что порывались разойтись в несогласии и свернуть шатры в великой ярости. Господа посредники старались их удержать со всем возможным тщанием. Наши, сохраняя веру в свою удачу и уже мало помышляя о деле, сели на коней и уехали в город, презрев все увещевания и уговоры господ посредников.

26 августа господа комиссары с обеих сторон несколько смягчили свой нрав благодаря серьезным и непрестанным усилиям господ посредников, которые просили и приглашали их встретиться вновь 27 августа.

27 августа обе стороны и господа посредники явились на обычном месте переговоров. Господа посредники в весьма красивой речи призвали обе стороны к добросердечию и кротости. Наши, однако, не считали разумным возобновлять прежние переговоры, поскольку их полномочия и наказ не позволяли им обсуждать ничего сверх озвученных условий. Поэтому они обратились к иным средствам и совершенно новому предмету, а именно к выборам, и пожелали, чтобы Его Царское Величество наследовал Его Величеству королю Польскому после его смерти и был тотчас же избран его наследником, изъявляя готовность в этом случае смягчить объявленные условия^[203]. Хотя это новое предложение и не казалось господам полякам чрезмерным в их обстоятельствах и в нынешнем положении, они и слышать не желали о новых выборах при жизни правящего ими ныне государя, Его Королевского Величества Яна Казимира, не говоря уже о том, чтобы вести об этом переговоры. Ведь они не были намерены выбирать нового государя, но имели наказ от Его Королевского Величества и всей республики обеспечить своему государству мир. К тому же это дело относилось не к съезду, а к сейму, на котором все сословия республики, собравшись для свободного голосования, старались избрать короля и государя. Господа посредники также высказались против, поскольку были уполномочены своим всемилостивейшим императором и государем, Его Величеством императором Римским, не выбирать нового короля Польши, а лишь вернуть прежние спокойствие, единство, мир и дружбу как польскому государству, так и государству московитов. Поэтому им не подобает слышать о таком деле. Если же этот предмет будут обсуждать и в дальнейшем, то это станет для них поводом подняться, покинуть место встречи и прервать съезд. Несмотря на это, наши так напирали на это и не желали оставлять этого нового предложения, что господа поляки без согласия господ посредников положили поразмыслить об этом деле до завтрашнего дня.

28 августа господа комиссары с обеих сторон явились на назначенное место переговоров. Господа посредники же не пожелали присутствовать при этой встрече, поскольку на ней без их согласия намеревались заняться новым и необычным для съездов предметом, и остались на своих квартирах в Вильне. Господа поляки, удостоверив многими бумагами, что принять это новое предложение было бы не только совершенно противно их стародавним правам, вольностям и свободам, но и противоречило бы клятве, которую они принесли республике и Его Королевскому Величеству, их милостивейшему королю и государю, а именно что они не властны не только выбирать другого при его жизни, но даже помышлять об этом под страхом великого греха, довольно побуждали наших к скорому действию. Принимая во внимание, что, если отвергнут это предложение, не будет уже другого средства, дабы надеяться на мир, они постановили сообщить и дать знать об этом желании господ московитов Его Королевскому Величеству и республике и ожидать от них дальнейшего приказа и волеизъявления. Для этого следует ждать не менее семи недель, прежде чем они смогут получить какой-либо ответ. Поскольку наши полностью удовлетворились и согласились с этим их решением, господа комиссары расстались на сей раз в добром взаимопонимании и договорились прервать съезд и ожидать, пока не вернется посланец, отправленный господами поляками к Его Королевскому Величеству.

29 августа наши отправили гонца к Его Величеству под Ригу^[204], чтобы доложить о ходе прошедших переговоров и бить челом о дальнейших указаниях, как продолжать это дело.

18 сентября отправленный посланец возвратился от Его Царского Величества из лагеря под Ригой. Он привез с собой бумаги, которые в достаточной мере удостоверяли, что Его Царскому Величеству весьма понравились и пришлись по сердцу действия господ комиссаров, в особенности же предложение о выборах. Также господа комиссары получили приказ продолжать дело с величайшим тщанием и заверить поляков, что, согласившись с этим предложением, они не только расширят и улучшат свои стародавние права, вольности, привилегии и свободы, но что Его Царское Величество согласится даровать им все, чего бы они ни пожелали и ни попросили.

19 сентября наши отправили к полякам дворянина Дениса Астафьева, приглашая их явиться на завтрашний день на место переговоров и встретиться с нашими. Те же, побуждаемые к тому нашими, согласились и постановили встретиться, хотя их гонец еще не вернулся от короля и республики.

20 сентября господа комиссары с обеих сторон явились на прежнее место переговоров. По просьбе и настоянию наших вынуждены были явиться и господа посредники. В их присутствии наши, чтобы удостоверить добросердечие Его Царского Величества, сделали полякам много щедрых обещаний и посулов, согласившись удовлетворить и исполнить их надежды, если те будут готовы их поддержать и споспешествовать претворению в жизнь предыдущего предложения, касающегося наследования. Наши явственно указали на то, что все эти военные утеснения надлежит устранить, обратив очевидными благодеяниями к благотворной пользе. Господа поляки, однако, возражали, что прежде и до того, как возвратится от Его Королевского Величества посланный ими гонец, они не могут вступать в переговоры об этом деле, не подчиняясь распоряжению Его Королевского Величества и всей республики. Господа посредники вели себя весьма тихо, не произнося ни слова ни в одобрение, ни в осуждение, но предоставив сторонам действовать промеж себя, как те пожелают. Они лишь весьма часто повторяли, что, если это дело будет основано на обмане, то тот, кто обманет другого, станет затем его господином и хозяином. На них же после не стоит жаловаться, поскольку они достаточно предупреждали обе стороны, будучи с ними честны. Поскольку же господа поляки не желали ничем удовлетвориться, дальнейшие встречи отложили в соответствии с прошлой договоренностью до возвращения польского гонца.

2 октября^[205] господа московитские комиссары и приказные люди были в гостях у господ посредников. Им устроили столь изысканный и богатый прием, что даже наши удивлялись подобному обхождению в столь разоренной местности.

5 октября наши послали к полякам дворянина Дениса Евстафьева, чтобы обговорить, желают ли те встретиться с ними особливо, без ведома господ посредников, для обсуждения некоего весьма важного дела. Хотя поляки не высказывали к тому большой охоты, но, желая знать, что же было столь важным предметом для обсуждения, решились послать для откровенных переговоров с нашими трех человек из своего числа, а именно великого маршала Завишу, господина референдария Бжостовского и господина Сарбиевского, с тем, однако, условием, чтобы ни одна сторона не брала на себя обязательств касательно того, о чем там будут говорить. Местом их встречи назначили двор Ходкевичей на реке Вилия, на милю вверх по течению от города Вильны. Между тем, однако, господа польские комиссары отправили тем же вечером людей и к господам посредникам, чтобы те не остались в неведении и дело продолжилось с их согласия.

Ранним утром 6 октября обе стороны явились на назначенное место, в палату, приготовленную для встречи. Господа поляки, ожидая услышать что-то новое, повторили все то, о чем говорили прежде, равно и то, что они, как и было сказано, не решались прибыть для переговоров с нашими, не дождавшись своего гонца. Поскольку, однако, наши просили об этом весьма дружески и доверительно, товарищи поляков отправили их сюда, пойдя на встречу доброму намерению, дабы, как подобает друзьям, узнать здесь об образе мыслей наших господ комиссаров. Наши, обосновав наилучшим образом свое предыдущее предложение, упрекнули сначала господ послов за нежелание способствовать этому спасительному делу и, наконец, поставили господам полякам на вид нынешнее разорение их государства и могущественных врагов, сильный натиск которых те терпят со всех сторон. Этому они противопоставили могущество русских и храбрость их народа, а также то, что Его Царское Величество лично, отдавшись своей склонности, целиком занят воинскими трудами против врага польского короля и республики — короля Швеции. Вместе с тем они указали на великую пользу, которая могла бы последовать из подобного соединения двух могущественных государств. Господа поляки, не признавая все эти соображения, хотя отчасти и приняв их с благодарностью, все же остались тверды в своем прежнем решении, объявив, что, если даже Его Королевское Величество и республика согласятся ради особенно важных причин презреть древние и весьма часто подкреплявшиеся клятвой вольности свободных сословий польского государства и Великого княжества Литовского и признают выборы нового короля при его жизни, то таковые не могут произойти столь поспешно, как те воображают. Ведь согласно их польским правам для выборов нового короля совершенно необходимо всеобщее выборное собрание^[206]. К тому же господам московитам следовало знать, что новому королю надлежит дать клятву, обязуясь не только подтвердить древние привилегии, но и даровать новые вольности, а также расширять и ни в малейшей степени не умалять границы государства, а именно Польской короны и Великого княжества Литовского. Наши отвечали, что Его Царское Величество, будучи великим, отважным и мягким государем, склонен удовлетворить их не только в этом малом, но и во многом другом и готов пожаловать их, чтобы они имели достаточно земли и людей, не желая ничего иного, кроме как сохранить честь и бессмертное имя. В подобных разговорах прошел весь день, так что наступившая ночь вновь отложила прочее до возвращения польского гонца.

8 октября, после того как наши вновь отправили гонца к Его Царскому Величеству под Ригу, совершенно ручаясь в том, что в выборах не может быть ни малейшего сомнения, приехали два польских дворянина, сообщив, что возвратился гонец, отправленный от господ поляков к Его Королевскому Величеству. Те послали это известие также для того, чтобы осведомиться, не соблаговолят и не соизволят ли наши господа прибыть на переговоры на следующий день. Наши, весьма обрадованные этим известием, решились явиться назавтра, 9 октября, на переговоры на прежнее место в шатер.

9 октября господа комиссары с обеих сторон, а также и господа посредники явились на определенное место. Господа поляки сполна засвидетельствовали и выразили в длинной речи свою добрую и непритворную склонность к миру, открыв в конце концов, в чем состояло поручение посланного ими гонца. Они объявили, что их всемилостивейший король и государь, Его Королевское Величество, и республика признавали до сих пор новые выборы не по причине какого-либо бедственного утеснения или принуждения, но только и единственно потому, что, как известно господам московитам, не оставалось иного средства прекратить длительное пролитие крови в их отечестве. Они поступали так из присущего королю добросердечия и христианского сострадания и против гражданских прав, никоим образом не уменьшая и не умаляя, однако, древних привилегий, полномочий и свободных вольностей республики. Позволив своим комиссарам ныне вести таким образом переговоры с нашими господами в удовлетворение их неожиданного предложения, они допускали и одобряли лишь переговоры о предварительных выборах, намереваясь тем самым обеспечить спокойствие отчизны. Когда же об этом договорятся на съезде, устроив это с должными уверениями в заключении достойного мира, прочее надлежит исполнить в соответствии с законом этой страны, завершив утверждение выборов на открытом сейме. Прежде и до того, однако, как предпринимать что-либо в этом деле, господа поляки потребовали от наших серьезного и окончательного уверения в том, что Его Царскому Величеству, когда он будет избран для наследования счастливо правящему ныне королю Польскому Яну Казимиру в правлении Польским королевством и Великим княжеством Литовским, надлежит скрепить данными Его Царским Величеством дипломами правовые обычаи, привилегии и свободы Польской республики. Наши господа, совершенно не задумываясь о великом значении польских прав и стародавних свобод, тотчас и без каких-либо возражений и изъятий заверили это и обещали прислать и отдать собственные письменные уверения назавтра, в день следующей утвержденной встречи.

10 октября господа комиссары с обеих сторон, а также господа посредники явились на прежнее место переговоров. Наши, согласно данному обещанию, тотчас преподнесли господам полякам вышеупомянутую верительную грамоту. Господа поляки, приняв ее, весьма славили верность господ московитов своему слову и их добрые намерения. Удостоверившись далее в добрых условиях, они порешили вести переговоры и договорились в тот же день о некоторых пунктах c большим удовлетворением и дружелюбием. Прочее же из-за наступления ночи отложили до 14 октября.

14 октября господа комиссары с обеих сторон явились на место переговоров, которое теперь из-за холода установили на дворе Ходкевичей в полумиле от Вильны, в теплой светлице. Переговоры еще по нескольким пунктам завершили в добром взаимопонимании^[207]. Остальное отложили до 16 октября.

16 октября, после того как обе стороны встретились, а также явились господа посредники, великие разногласия произвело противоречие этих народов, касающееся веры вновь избранного короля, а также лица, которому надлежит его короновать. Наши ожидали, что Его Царское Величество останется в своей греческой вере и должен быть коронован епископом того же исповедания. Господа поляки, однако, объявили, что королем Польши не может быть кто-либо, кроме приверженца римско-католической веры, и короновать его надлежит по их стародавнему праву католическому епископу, а именно предстоятелю государства, то есть архиепископу Гнезненскому^[208]. В конце концов, поскольку совершенно не нашли средств к устроению этого пункта, его отложили на усмотрение и дальнейшее решение обоих государей. Оба последних пункта, касающиеся пленных и возвращения завоеванных областей, обе стороны оставили до 20 октября, когда они определили встретиться вновь.

20 октября господа комиссары с обеих сторон, а также господа посредники явились на прежнее место переговоров, на двор Ходкевичей. В отношении первого пункта, касающегося пленных, после взаимных противоречий в конце концов заключили отпустить и освободить всех пленных без изъятия, не считая тех, кто добровольно пожелал служить той или иной стороне. Относительно другого предложения^[209] никто не желал начинать. Одни спрашивали, что следует отдать, другие — что необходимо сохранить. Господа посредники, как они всегда поступали во время этих переговоров, сидели совершенно тихо, ожидая лишь, каким будет исход. Господа поляки, вообразившие слишком многое благодаря предшествующей грамоте, которую наши передали им 10 сего месяца, полагали справедливым утвердить свои свободы и права и вместе с тем возвратить все завоеванные местности. Ведь их права, очевидно, предусматривали, что вновь избранному королю надлежит связать себя клятвой расширять, а не уменьшать государственные границы. Посему они не могли вообразить, что господа московиты решились вопреки собственной грамоте сохранить за собой при этих выборах что-либо из завоеванных крепостей в Литве, Малой и Белой России. Наши, однако, толковавшие это дело по-иному, желали подчинить завоеванные местности и присоединить их к своему московитскому государству, указывая, что этот выбор тесно свяжет и объединит оба государства и будет все равно, останутся ли эти местности включенными в то или иное из них. Это противное мнение опрокинуло все достигнутое и уговоренное прежде. Стороны пришли в несогласие и разъехались совершенно ожесточенные. Господа посредники же, которым, вероятно, пришлось не по нраву это разногласие, выказали свое совершенное неудовольствие, укоряя обе стороны за то, что они без нужды отказались от их предыдущего доброго намерения вести переговоры и заключить вечный мир, не затрагивая непременно выборов. Посредники утверждали, что это бесполезное дело вызовет лишь дальнейшее великое кровопролитие и ужасную войну. Ведь невозможно, чтобы великая польская вольность и свобода могли согласиться и примириться с московитской кабалой и рабством. Они все же желали оставить это бесполезное дело, которое затеяли злые люди, мешавшие миру, и вновь возобновить прежнее доброе намерение. Это побуждение, однако, совершенно не понравилось нашим, так что обе стороны расстались в несогласии, с великими взаимными возражениями.

21 октября наши, которые прежде заверили письмом своего государя, Его Царское Величество, в надежном исходе выборов, собрались для совета. Они, со своей стороны, предвидели дурной исход, ведь у этого народа не шутят с властью государя, и единодушно решили поэтому обсудить это дело с господами посредниками. Чтобы, однако, те дали им здравый совет и наставление в том, что предпринять далее, каждому пожаловали по два сорока соболей стоимостью в сто дукатов каждый^[210].

22 октября господа посредники были у наших и постановили послать одного из своих к господам полякам, добиваясь, чтобы те не высказывались за расставание без исполнения дела и подумали о том, какая опасность может возникнуть от того, что этот съезд, на который столь многие из окрестных государей взирали, ожидая его исхода, окончится бесплодным роспуском. Господа поляки, под чью дудку теперь плясали, решились поэтому явиться назавтра на обычное место переговоров и либо прийти к заключению, либо попрощаться, уехав своим путем по доброй воле, как они и прибыли сюда.

23 октября господа комиссары с обеих сторон, а также господа императорские послы в качестве посредников явились друг перед другом на прежнем месте переговоров. Господа поляки оплакивали время, свои усилия и труд, который они приложили напрасно. Ведь все средства, которые они употребили сверх своих возможностей, ничего не стоили. Посему отныне они препоручают это дело Богу, который, наказывая их теперь за грехи, воздаст сторицей и не попустит их совершенного унижения. Ведь они не упустили ничего из того, что только возможно было сделать. Все они, в особенности Польское королевство, которое совершенно не было завоевано и покорено московитами, готовы были добровольно сделаться царскими подданными, чтобы сохранить свое государство нераздельным и удержать своих братьев — литовцев. Теперь же, когда это не удостоили вниманием, вознамерившись умыкнуть у них и прочее, они оплакивали не более чем столь напрасно проведенное время и свои добрые намерения, которые обратились лишь к поруганию их народа. Наши господа также жаловались на упрямство поляков, которые не желали удовольствоваться ничем и все еще заносились по-прежнему. После многих возражений и жалоб никто все же не желал прощаться первым, пока, наконец, не вмешались господа посредники, вновь побуждая обе стороны к делу и ставя им на вид спорные пункты. Поскольку, однако, никто не хотел делать ничего более, руководствуясь предписаниями обеих сторон, принуждены были оставить это до дальнейшего волеизъявления обоих государей. Было решено расстаться друг с другом в этот раз в доброй дружбе, продлив перемирие с определенными условиями, которые договорились подготовить до завтра в письменном виде, обменявшись ими друг с другом и снабдив заверением господ посредников и подписями господ комиссаров с обеих сторон. Эти условия гласили, что по милости Божьей и благодаря усердию и искусству господ великих послов Его Римского Императорского Величества в качестве посредников, а также господ комиссаров с обеих сторон мирный договор между Москвой и Польшей был заключен за изъятием немногих пунктов, включая касающийся выборов, согласно которому Его Величество, царь Московский, должен наследовать правление от ныне правящего короля Польского, Яна Казимира. Эти пункты, о которых не договорились, отложили, поскольку им надлежит основываться на согласии обоих государей, о котором следует объявить в дальнейшем. С этим господа комиссары с обеих сторон распрощались, заключив, что Его Королевское Величество и Польская республика одобрят перемирие в январе или феврале будущего 1657 года, когда сословия Польской короны и Великого княжества Литовского устроят сейм или выборное собрание. Его Величеству же, царю Московскому, надлежит отправить на этот сейм, когда его оповестит об этом через своего гонца Его Величество, король Польский, своих великих и полномочных послов с полными и достаточными полномочиями об этих и уже обговоренных пунктах. Эти великие послы обязуются подписать там избирательные соглашения^[211] с сословиями польского государства от имени и по поручению Его Царского Величества как вновь избранного короля, скрепив их дипломами Его Царского Величества и своей клятвой. C этими условиями обе стороны объявляют и заключают всеобщее перемирие, каковое в соответствии с этим соглашением надлежит соблюдать прочно и нерушимо обоим государям и их наместникам, солдатам и подданным, а также — со стороны Его Царского Величества — запорожским казакам, сняв осаду со всех польских крепостей, в особенности города Быхова.

24 октября встретились господа комиссары с обеих сторон и господа посредники. Обе стороны собственноручно подписали письменное соглашение, обменялись между собой его экземплярами и расстались, вполне довольные друг другом, в состоянии доброй дружбы и доверия.

25 октября наши и господа посредники были в Немеже в гостях у господ поляков. Их принимали весьма изысканно.

26 октября господа посредники и господа польские комиссары были в гостях у наших в городе, на дворе боярина князя Никиты Ивановича Одоевского. Каждый из горожан, в особенности же бывшие в городе поляки, приветствовал их с большой радостью и ликованием. После трапезы, за которой пили здоровье обоих высоких государей, Его Царского Величества и Его Королевского Величества, дали столь много частых залпов из стенобитных орудий и мушкетов, что во всем городе не осталось целого окна, а дома, разрушенные и еще дурно восстановленные, обвалились.

27 октября наши отправили полякам роскошные подарки, а именно дорогих соболей, и подготовили все к отъезду.

1 ноября наши господа комиссары и все сопровождавшие их прибыли в Минск и провели там ночь.

4 ноября мы остановились в Борисове. Там провели смотр конного полка, а также стольников и дворян. После смотра каждый отправился кратчайшим путем домой, а в свите господ комиссаров остался только полк стрельцов.

6 ноября господа комиссары выехали из Борисова.

9 ноября вся свита прибыла в Оршу и провела там ночь.

17 ноября господа комиссары прибыли в Смоленск.

18 ноября в Смоленск прибыл Его Царское Величество со всем своим войском, выступив из Ливонии после осады города Рига.

21 ноября господам комиссарам пожаловали поцеловать руку Его Царского Величества. После этого господа комиссары дали отчет в своих действиях, каковой был принят весьма благосклонно. Всех пожаловали остаться за столом Его Царского Величества в замке. Вечером того же дня Его Царское Величество выехал в Вязьму.

26 ноября Его Царское Величество прибыл в Вязьму, где нашел царскую супругу, царевичей и царевен, патриарха и весь свой царский двор.

Дополнение к 1656 году

Московиты объявили войну Шведской короне по причине того, что Шведская корона якобы помешала им завоевать Польское государство, выбила гарнизоны и сторожевые отряды московитов из различных литовских городов и поставила на их место шведских людей. Подготовившись весной совсем немного, господа московиты двинулись в наступление на Ливонию, Ингрию и Эстонию.

Его Величество, король Швеции Карл Густав, соединившись с Его Княжеской Светлостью, Фридрихом Вильгельмом Бранденбургским, учинил под Варшавой битву с Его Величеством королем Польским Яном Казимиром. На подмогу польской и литовской коронной армии пришли 150 000 человек татар во главе с султаном Гази-агой^[212]. Несмотря на это, шведы наступали на поляков в своем боевом порядке с такой силой, что те в конце концов принуждены были оставить поле боя и спасаться бегством, так что шведы вновь завоевали Варшаву, давно отнятую у них поляками, и остались хозяевами на Висле.

Его Царское Величество направился вместе с большим войском из столицы на Смоленск, Витебск, Полоцк и далее на Дисну и велел сплавлять вниз по Двине великолепную артиллерию, состоявшую из стенобитных орудий, мортир и тяжелых бомб. Под Ригой в Ливонии они завоевали на своем пути замок Динабург, который шведы отбили у поляков и заняли своим гарнизоном, и Кокенгаузен, вырезали всех, кого нашли там живыми, ни пощадив ни одного человека, и оставили в этих городах многочисленные отряды, состоявшие исключительно из московитов, посадив своих губернаторов и комендантов. Восставшие польские войска изгнали шведские сторожевые отряды и из Жемайтии, так что Его Светлость, генерал-лейтенант граф Магнус Габриэль Делагарди со своими офицерами полностью очистил Жемайтию и, видя намерения господ московитов, прибыл в Ригу, сохранив добрый порядок и основательно подготовившись подобающим образом встретить стремительно наступавшего врага. Тот меж тем разорил уже всю страну, без всякой жалости проливал кровь и убивал всех, кто попадался ему на пути, повергнув в ужас всю Ливонию, где до того не могли и представить себе столь стремительного вторжения со стороны московитов. Сельский люд поспешно сбегался в укрепленные места, которые оказались неприступными для этого сильного врага, и доставил ему много хлопот своими нападениями и вылазками. Бедные крестьяне, которые не укрылись в надежных местах и не бежали через Двину в Курляндию, которая до некоторой степени сохраняла нейтралитет и была безопасна, принуждены были заплатить своим добром и имуществом, телом и кровью, подвергшись недостойным христиан несправедливостям и удостоверившись в явных знаках жестокости московитов. Царская армия, осаждая крепость Ригу на протяжении целых трех месяцев^[213] и испробовав наилучшим образом окопы и раскаты, мины и рвы, обстрелы бомбами и все виды работ, не смогла взять крепость и захватила с потерями лишь сожженные предместья, поскольку генерал-губернатор граф Магнус Делагарди со своими войсками защищался храбро и многократно наносил ущерб врагу постоянными вылазками. В октябре московиты были вынуждены прекратить осаду и отступить с великими потерями тем же путем, которым пришли. Его Царское Величество оставил губернатором во вновь завоеванных ливонских городах думного дворянина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. Также оставили в Кокенгаузене и стенобитные орудия, в том числе все полные, половинные и четвертные картауны^[214] и тяжелые мортиры, бывшие под Ригой, поскольку оказалось, что их сложно поднимать на судах вверх по Двине из опасения, как бы они не замерзли на реке. Его Царское Величество со всем войском, состоявшим из многочисленной конницы, а также пехоты, вернулся в Россию и счастливо прибыл санным путем в свою резиденцию.

Боярин и наместник казанский князь Алексей Никитич Трубецкой, собрав войско, вторгся в Ингрию^[215] и, взяв Васкнарву, Нойшлосс и другие шведские замки^[216] и оставив там гарнизоны московитов, осадил, наконец, крепость Дерпт и продолжал неотступную осаду до тех пор, пока она не принуждена была сдаться по соглашению. Губернатор и шведские войска, не имевшие желания оставаться под властью московитов, покинули крепость, которую занял московский комендант и сильный гарнизон. Оставшимся жителям были обещаны большие свободы. После этого боярин и генерал Трубецкой вернулся со всем войском в Великий Новгород и в конце концов пришел к Москве.

Запорожский генерал Богдан Хмельницкий не захотел оказать помощь против Шведской короны, как того желал Его Царское Величество, чьим вассалом он себя тогда называл, объявив свою готовность и желание напасть войной на других врагов Его Царского Величества. Против Швеции же он не мог предпринять ничего враждебного, поскольку был со Шведской короной в давнем и нерасторжимом союзе^[217].

Его Светлость курфюрст Бранденбурга послал роскошное посольство к Его Царскому Величеству к Риге, чтобы сохранить нейтралитет. Царь, хотя и одобрил тогда его намерение и дал ему обещание, не утвердил таковое, выразив желание, чтобы курфюрст, Его Светлость, разорвав союз со шведами, соединился с поляками и пересмотрел свои прежние сношения с ними. Его Царское Величество согласился утвердить договоры, если это случится и курфюрст, Его Светлость, поклянется в условиях нейтралитета, заключенных под Ригой.

В этом году чума вновь хозяйничала в Московии и в столичном городе Москве, но уже не столь жестоко, как за два года до того. Она, однако, как никогда прежде свирепствовала во многих других городах, селах и деревнях Московии, приведя многие местности в совершенное запустение, в особенности Казань, Астрахань, Нижний Новгород и другие города на Волге, в которых также умерли многие из польских пленников.

Год 1657

11 января, после того как чума совершенно прекратилась, патриарх приехал из Вязьмы в Москву^[218].

14 января Его Царское Величество и весь двор прибыли в Москву. Патриарх со всем духовенством и простой люд встретили его с большим колокольным звоном.

2 марта в Москву прибыл в качестве посланника от короля Польши подкоморий поморский господин Бонковский. С этим посольством Его Королевское Величество оправдывался в том, что из-за великой чумы, свирепствовавшей в его государстве, и непрестанного вражеского натиска оказалось невозможным продолжать назначенный сейм в январе или феврале. Кроме того, господа комиссары, участвовавшие в Виленском съезде, лишь недавно прибыли к Его Величеству в Данциг и сообщили о своих делах. Не было, однако, возможности созвать сейм в столь короткие сроки, так что придется запастись терпением до весны.

22 марта попрощались с посланником Бонковским, объявив ему от имени Его Царского Величества, что в течение еще шести недель, начиная с сегодняшнего дня, будут ожидать гонца, который принес бы вести о договоренности, достигнутой на Виленском съезде, и о сборе сейма. В противном случае Его Царское Величество не будет далее соблюдать Виленское перемирие, нарушенное польской стороной, а прибегнет из-за неуважения к себе к другим средствам. Однако в действительности наши уже почти потеряли желание откладывать до сейма, поскольку соглашение, заключенное под Вильной, уже нарушили с нашей стороны казаки, пославшие к князю Семиградья Ракоци полковника Ждановича на помощь против Польской короны, и заняли крепость Старый Быхов, которую следовало передать казакам после того, как ее вопреки соглашению долгое время осаждал и держал в страхе московитский генерал Хованский. Поэтому боялись, что польская сторона на сейме не простит нашим этого и отомстит, и, поскольку вместе с выборами следовало вернуть все захваченные города Польской короне, сочтет разумным взять под стражу посланных на сейм великих послов, требуя отойти за Днепр.

22 апреля на другой стороне реки Москвы случился большой пожар, длившийся два дня и уничтоживший до трех тысяч домов.

26 апреля в Москву прибыл польский посланник Шумовский^[219].

1 мая вновь случился сильный пожар на той стороне реки Яузы в Москве.

7 мая был на приеме польский посланник Шумовский. В тот же день его пригласили для переговоров с назначенными боярами и советниками. Посланник упрекал наших в нарушении Виленского договора, а именно в том, что вопреки ему генерал Хованский долгое время спустя обложил крепость Быхов, которая, изнемогая от непрестанной осады, в конце концов была вынуждена предпочесть покровительство казаков. Также и казаки обещали не своевольничать и не чинить враждебные вылазки против Польской короны, а сами соединились с Ракоци и открыто помогли ему пройти войной все Польское государство, так что Его Величество король Польский, государство, земля и люди которого ныне имеют дело со многими могущественными врагами, ни в коем случае не могут устроить для сословий сейм, поскольку каждый, защищая свое отечество, всецело занят ныне трудами против своих врагов.

21 мая попрощались с польским посланником Шумовским^[220]. Через него Его Королевскому Величеству передали в свою защиту, что можно устроить в Вильне съезд в продолжение Виленского съезда, между тем как польские сословия могли бы в это время обсудить и дать правильный наказ своим господам комиссарам, на каких условиях следует вести переговоры об этом начатом похвальном деле и полностью завершить его.

27 июля безбожный запорожский генерал Богдан Хмельницкий, как говорят, умер позорной смертью.

23 августа милостиво приняли казацкого полковника Павла Тетерю, посланного генералом Выговским, чтобы способствовать оправданию его дел перед Его Царским Величеством. Это весьма способствовало тому, что поход боярина князя Алексея Никитича Трубецкого на Украину отменили, объявив об этом и пообещав послать вместо него окольничего Богдана Михайловича Хитрово^[221] и со всеобщего ведома передать Выговскому начальство над казаками от имени Его Царского Величества.

12 октября в Москве отметили радостный праздник, поскольку воевода князь Иван Андреевич Хованский одолел и обратил в бегство шведского генерала графа Магнуса Габриэля Делагарди под Гдовом на ливонской границе.

25 октября, поскольку у нас пропала охота продолжать более несогласия со Шведской короной, постановили отправить к Его Королевскому Величеству из числа шведских послов, сидящих в Москве под стражей, дворянина Конрада фон Бернера, извещая о склонности Его Царского Величества к миру со Шведской короной.

12 декабря Его Царское Величество принял имеретинских, гурийских и грузинских посланников. Это три различных христианских народа, придерживающихся греческой веры. У них есть свои короли, подданные и вассалы короля Персии, но Его Царское Величество покровительствует им как своим единоверцам.

Дополнение к 1657 году

В этом году в Москве было совершенно тихо. Враждебные действия против Польши и Швеции вели совсем мало, не считая того, что новгородская армия, сперва под началом генерала и воеводы Матвея Васильевича Шереметева, который и сам погиб в стычке со шведами, затем под началом воеводы Хованского, и войска, которыми командовал Нащокин^[222], принуждены были обороняться.

В королевстве Польском во многих местностях господствовала жесточайшая чума, в особенности в Варшаве, Вильне, по всей Жемайтии и Курляндии, так что многие тысячи отошли ко Господу. Голод же, свирепствовавший в Литве, нанес намного больший ущерб, особенно в местностях, завоеванных и разоренных московитами, как, например, в окрестностях Минска, Новогрудка, Бреста, Борисова и на Березине. Он был так ужасен, что несчастные крестьяне принуждены были, дабы утолить голод, жрать кошек и мышей, каковых тварей расплодилось неисчислимое множество в разоренных и сожженных городах и деревнях. Они, однако, столь ослабели от голода, что их самих поедали эти твари, до того голодные, что от них едва могли защититься даже люди, еще сохранившие силы, так что их обгладывали до костей. В конце концов, когда голодные люди возобладали над этими тварями, полностью сожрав и истребив их, один вынуждаемый голодом вцеплялся в глотку другому, сильнейший убивал слабейшего. Оставшиеся в живых рассказывали мне, когда я некоторое время спустя проезжал через эту местность, что родители резали и ели своих детей. Одна женщина созналась, что она с двумя детьми наполовину съела мертвого мужа. Другая — что она с мужем и старшим сыном, которые, однако, в конце концов умерли от голода, зарезала двух младших детей и тем насытилась, но после того сама едва спаслась от мужа и старшего сына. Этот сильный голод был причиной того, что несчастные, до этого скрывавшиеся от врага в лесах и на болотах, толпами бежали к границам Московии, предлагая себя в вечное рабство. С ними имели дело многие московиты, которые подъезжали к границе, переводили через нее несколько тысяч человек и продавали их по своему усмотрению, заработав на этом много денег. Они приняли столь многих из этих несчастных, что в конце концов заразились от них и перемерли. Из-за этого перекрыли все проходы и никого больше не допускали в государство через границу. В стране объявилось столь много польских рабов и рабынь, что русские не желали покупать никого больше, хотя этот народ поглощает людей с той же ненасытностью, как дьявол души.

Его Величество, король Швеции, объединился с князем Семиградья Ракоци и казаками, которые вторглись в Польское королевство и прошли все государство вплоть до Литвы, завоевав крепость Брест на Буге. В конце концов Его Величество, король Швеции, принужден был покинуть Польшу, чтобы противостоять датчанину, который поставил под ружье большое войско, открыто объявил ему войну и объединился, заключив союз против Шведской короны, со многими другими государями. Шведский король поспешил ему навстречу, оставив в Пруссии в качестве наместника и генерал-губернатора своего брата принца Адольфа с многочисленным войском. Однако, когда шведский король с войском покинул страну, венгры^[223] полностью утратили мужество и поспешили вернуться в свою землю, пройдя через Польшу. Польские и литовские войска, усилившись, последовали за теми, кто бежал от заразы, разбив их наголову, а затем предприняли вылазку в Семиградье, возместив, наконец, причиненные им потери. Благодаря помощи войск германского императора и татарской подмоге Польская корона начала восстанавливаться и завоевала в этом году Краков, Варшаву, Гнезно, Познань и всю Малую и Великую Польшу, а также Торунь в Пруссии^[224], так что шведы до поры удержали лишь Мариенбург и Эльбинг. Сенаторы и государственные советники, которые до того искали выгоды, присоединяясь то к той, то к другой стороне, явились все вновь к Его Королевскому Величеству Яну Казимиру, своему истинному господину, который даровал им весьма милостивое и подлинно отеческое прощение и вечное забвение всех совершенных ими ошибок. Курфюрст Бранденбурга вновь перешел на польскую сторону и оказал Его Величеству королю Датскому существенную помощь против Шведской короны. Между тем шведы обосновались в Голштинии и снабдили нищих ландскнехтов, которые прибыли из разоренной Польши совершенно голодными, всем необходимым. Они во всем подготовились и вооружились против датчан, и хотя армия тех и вторглась в Готию, но вскоре вынуждена была повернуть в Сконе и Фюн, чтобы отомстить шведам, хозяйничавшим в Голштинии.

В Москве постепенно упразднили различные монеты и вместо них использовали лишь медные копейки того же вида и размера, что и бывшие до того серебряные. Их выдавали из казны ровно по той же цене, что и серебряные, и рассчитывались ими с приказными людьми. Поначалу эти медные монеты были вполне в ходу. Их принимали с той же охотой, как и серебряные. Прежние же различные монеты, как то: рейхсталеры со штемпелем или без него, четвертаки, медные алтыны и гроши — принимали обратно в казну по той же цене, что и выдавали, запретив в будущем их обращение.

Год 1658

11 января вернулся в Москву посланный в Польшу стольник Назарий Алфимов.

14 января в Москву прибыл полковник Николаус Бауман, чтобы вступить в военную службу Его Царского Величества.

15 января в Москву прибыл курляндский посланец Йозеф дер Кортер^[225] с письмом от Его Княжеской Милости, герцога Курляндии, который старался продлить обещанный нейтралитет и освободить в дальнейшем свое княжество от московитских набегов.

16 января посланники, вернувшиеся из различных государств, были на приеме и отчитались о своих поручениях. Стольник Афанасий Нестеров был у курфюрста Бранденбурга^[226], стряпчий Клементий Иевлев — у короля Польского, стрелецкий голова Абрам Лопухин — у генерала Гонсевского, дворянин Денис Астафьев — у генерала Сапеги в Литве. Предстоит соразмерить, что за удивительные вести они принесли с собой.

19 января в Москву прибыл датский посланник Ганс Ольделанд.

20 января курляндский посланец Йозеф дер Кортер отбыл из Москвы с добрыми вестями.

22 января в Москву прибыл посланник короля Венгерского^[227] господин Кристоф Фрагштейн и был принят с меньшим радушием, чем следовало бы, учитывая прежнее состояние дел^[228].

24 января в Москву прибыл бранденбургский посланник Фридрих Иоахим фон Борнтин.

25 января в Москве на приеме у Его Царского Величества был сперва датский посланник. Он удостоверил решимость своего короля и государя продолжать войну против Шведской короны и подтвердил, что союз и сотрудничество против нее устроят, ратифицируют и полностью скрепят с посланником Его Царского Величества стольником Данилой Ефимовичем Мышецким в Копенгагене.

После этого на прием пригласили посланника венгерского короля. Он удостоверил кончину блаженной памяти Фердинанда III, Римского императора, и то, что его сын Леопольд наследовал ему в правлении Венгерским и Богемским королевствами. Тот желает продолжать сношения с Его Царским Величеством в прежнем доверии, как о том радел достославной памяти его отец. Вместе с тем он настаивал на переговорах, чтобы изложить далее свое дело.

Наконец, на прием пригласили посланника бранденбургского курфюрста, который изложил свое дело и также просил о переговорах^[229].

26 января стольник Иван Телепнев отправился в посольство от Его Царского Величества к королю Польскому, чтобы сообщить, что Его Царское Величество, или сторона московитов, выполнил условия Виленского договора, польская же сторона нарушила, не соблюдя установленные сроки сейма. Все же Его Царское Величество, заботясь о поддержании заключенного перемирия и радея о завершении благого начинания прошедшего Виленского съезда, пожелал вновь послать своих комиссаров в Вильну и возобновить эти переговоры, так что Его Королевскому Величеству и Польской республике также надлежит отправить своих с полными полномочиями.

27 января был на переговорах бранденбургский посланник господин Борнтин и сообщил, что Его Светлость курфюрст в соответствии с желанием Его Царского Величества скрепил и утвердил статьи о нейтралитете, заключенные под Ригой, в присутствии посланника Его Царского Величества Афанасия Нестерова^[230], рассчитывая, что Его Царское Величество соизволит равным образом утвердить их, скрепив своим решением. По желанию и настоянию Его Царского Величества, переданному упомянутым посланником, курфюрст, Его Светлость, также отступился от шведской стороны и ныне, удовлетворившись в своих запросах к Польской короне, вновь совершенно соединился с Польской республикой, так что и Его Царскому Величеству теперь удобно устроить дружбу c Польской короной против короля [шведского] в соответствии со своим решением, оставаясь при своем намерении. Его Светлость же, курфюрст, намерен приложить все усилия к тому, чтобы соглашение, начатое в Вильне, исполнилось и достигло своей цели и чтобы ни один другой государь, помимо Его Царского Величества, не преуспел в наследовании Польской короны. Посланник весьма настаивал при том, чтобы Его Царское Величество действовал рука об руку с Его Светлостью, курфюрстом, дабы в нынешнем польском нестроении и тяжелой войне не допустить никого из Австрийского дома^[231] к вмешательству в наследование Польской короны. Русские, однако, наотрез отказались заверить нейтралитет, полагая, что прежде это не было в обычае у великих государей, царей и великих князей Московских.

28 января бранденбургский посланник был на ужине у канцлера Алмаза Ивановича и гофмаршала московитов Федора Михайловича Ртищева. С ним обходились великолепно лишь ради того, чтобы он, напившись, о чем-нибудь проговорился и более склонялся к поспешным поступкам. Он, однако, весело ел и пил, не желая в этот вечер вступать в какие-либо разговоры о своем деле.

29 января пригласили на переговоры венгерских королевских послов^[232]. Они объявили от имени своего всемилостивейшего короля и государя, Его Величества короля Богемии и Венгрии, что он желает продолжать начатое при его достославной памяти отце посредничество между Его Царским Величеством и Его Величеством королем Польши от имени Его Величества короля Богемии и Венгрии, устранив все распри и несогласия между обоими государствами и установив благородный мир и согласие. Их посредничество, однако, отклонили коротко и решительно.

Затем на переговорах был посланник датского короля. Он по-прежнему настаивал на испытании союза против шведа, но потерпел совершенную неудачу, поскольку наши ныне склонялись к заключению мира со Шведской короной.

30 января в Москву прибыли персидские послы числом более двухсот человек. Их встретили с большой пышностью.

7 февраля по всему государству провозгласили сбор на службу против Польской короны. Запорожским казакам отправили приказ быть в готовности и напасть на поляков, как только последует распоряжение.

9 февраля персидский посол был на приеме и представил много роскошных подарков от своего короля: турецких лошадей, изящные золотые украшения, необработанный шелк и селитру.

10 февраля выехал стольник Иван Телепнев, вынужденный до того дня медлить, с тем же решением, которое описано под 26 января.

17 февраля на переговорах снова был венгерский посол. Его упрекали в том, что он неподобающим образом использует титул Его Царского Величества, исказив его. Его желание касательно договора с поляками совершенно отбросили в сторону, поскольку мы вознамерились вновь взять поляков за горло.

20 февраля перед Его Царским Величеством предстали один за другим послы венгерского короля и бранденбургского курфюрста, получив отпуск с совершенным недовольством. Посол венгерского короля снова не пожелал произносить «величество» при упоминании царского имени, а говорил лишь о «царском вельможестве». Данное же ему письмо от Его Царского Величества к Его Величеству королю Венгрии и Богемии, в котором того написали не «вельможнейшим», а лишь в положительной степени — «вельможным»^[233], он оставил лежать на столе у себя на дворе и уехал прочь.

Бранденбургский посланник также уехал с большой неохотой, поскольку ему не только не подтвердили нейтралитет, заключенный под Ригой, но и объявили, что Его Светлости курфюрсту следует отказаться от союза с Польской короной, хотя он, прибывая сюда, определенно был уверен в гораздо лучшем исходе.

18 марта мы получили известие о заключении между Швецией и Данией мира в Фридрихсштадте^[234], условия которого шведы предписали датчанам по своему усмотрению.

19 марта в Москву прибыл польский гонец Голецкий.

23 марта он был на приеме и принес известие о том, что Его Королевское Величество назначил сейм своим сословиям в последний день мая.

26 марта стольника Афанасия Нестерова вновь отправили к курфюрсту Бранденбурга, чтобы Его Светлость курфюрст не вступал в совершенно доверительный союз с Польской короной, если же уже вступил в него, то немедленно бы вышел, и чтобы соглашение с Его Царским Величеством о нейтралитете, заключенное под Ригой, оставалось в полной силе, а Его Светлость курфюрст не подавал никакой помощи Польской короне против Москвы ни советом, ни делом. Если возможно, надлежало приложить усилия к возобновлению и восстановлению прошлого единства со Шведской короной.

27 марта стольника Якова Лихарева и дьяка Ивана Пескова отправили в Австрию к королю Венгрии с жалобой на господина Фрагштейна из-за неуважения, которое тот оказал, оставив после себя царское письмо и употребляя необычный титул.

28 марта прибыл из Украины в столичный город Москву окольничий Богдан Матвеевич Хитрово, передав власть над запорожскими казаками Ивану Выговскому и произведя его в генералы на место умершего Хмельницкого.

2 апреля отправили польского гонца Голецкого с тем же посланием, которое доверили стольнику Ивану Телепневу.

7 апреля, однако, послали универсал на Украину генералу Выговскому и всем полковникам, чтобы все они были готовы, ожидая лишь приказа напасть на поляков.

12 апреля шведским послам, сидящим под стражей, пожаловали в качестве особой милости стол от Его Царского Величества.

16 апреля дворянин Конрад фон Бернер, отправленный господами шведскими послами к королю Швеции, вернулся в Москву с известием о том, что его король и государь, Его Величество король Швеции, склонен к тому, чтобы заключить мир с Москвой. Он также привез господину послу приказ и распоряжение заключить в Москве предварительное соглашение о съезде.

19 апреля по приказу Его Царского Величества канцлер или думный дьяк Алмаз Иванов был послан осведомиться, каким образом можно устранить противоречие и возвратить потерянный мир^[235].

В тот же день в Москву прибыл полковник Григорчинский^[236] с посольством от казацкого генерала Выговского.

20 апреля канцлер Алмаз по приказу Его Царского Величества вновь был у господина шведского посла и уговорился с ним, что тот, если ему объявят приказ Его Царского Величества, явится на переговоры с назначенными для этого боярами и советниками для заключения предварительного соглашения о съезде.

22 апреля на приеме у Его Царского Величества был полковник Лесницкий, посланный казацким генералом Выговским. Он побуждал смягчить или вовсе устранить несправедливости, совершенные на Украине московитскими губернаторами и воеводами, и не давать веры непокорному Барабашенко и его обретающимся здесь посланникам в их лживых жалобах.

27 апреля вечером около восьми часов Его Царское Величество тайно принял датского посланника Ганса Ольделанда и попрощался с ним. Его Царское Величество ныне совершенно уверился в том, что Его Величество король Дании вынужден был заключить мир сo Шведской короной без ведома и согласия своих союзников в противоречии с заключенным союзом. Его Царское Величество весьма оплакивал эту неудачу своего доброго друга и соседа, не желая, однако, чтобы она заставила его прекратить или хоть в малейшей степени уменьшить добрую ссылку и доверие, которые он имел с Его Величеством королем Дании, и заверяя Его Королевское Величество в своем намерении сохранять их впредь по-прежнему.

30 апреля шведский посол Густав Бьельке со своими товарищами был на переговорах с назначенными боярами и советниками, а именно с ближним боярином и наместником астраханским Никитой Ивановичем Одоевским, боярином и наместником смоленским Петром Васильевичем Шереметевым и т. д. Обе стороны договорились о заключении общего перемирия на условии прекращения боевых действий с 21 мая, так что войска прекратят свое продвижение и крепости, занятые до того, будут неприкосновенны. Комиссарам же с обеих сторон надлежит явиться 12 июня к устью Плюссы на место, отведенное для переговоров, чтобы установить мир по приказу и велению обоих государей, споспешествуя ему во имя Божье. Если же переговоры останутся бесплодными и господа комиссары принуждены будут разойтись, не исполнив своего дела, следует соблюдать нерушимым перемирие, заключенное в Москве, в течение целого месяца после их отъезда с места переговоров, не предпринимая в это время враждебных действий с обеих сторон.

7 мая русские комиссары^[237], ближний боярин и наместник астраханский князь Никита Иванович Одоевский, боярин и наместник смоленский Петр Васильевич Шереметев и боярин и наместник муромский Федор Федорович Волконский, думный дьяк Алмаз Иванов и дьяк Иван Патрикеев, равным образом и назначенные комиссарами на переговоры со шведами, были у руки Его Царского Величества в соборе Богоматери в замке^[238]. Русские комиссары, назначенные на переговоры с поляками, отбыли в Вильну, другие же — на переговоры со шведами в Ливонию^[239].

21 мая король и Польская республика уведомили Его Царское Величество через своего посланника Григория Беницкого^[240] о том, что они устроили сейм, от которого намереваются, в соответствии с желанием Его Царского Величества, отправить своих комиссаров, снабженных добрыми полномочиями, в Вильну для переговоров. Равным образом они желали, чтобы и русская сторона наделила комиссаров достаточными полномочиями.

29 мая в Смоленск прибыл боярин и наместник севский князь Юрий Алексеевич Долгоруков, которому надлежало двинуться под Вильну с войском в сорок тысяч человек и ожидать исхода съезда.

10 июня в Борисов из Москвы от Его Царского Величества прибыл дворянин Андрей Самарин. Он привез комиссарам их полномочия и наказ, гласивший, что русским комиссарам надлежит ожидать польских на съезд в Вильне до 5 августа. Если же те не явятся в этот срок, следует вернуться обратно в Москву, генералу Долгорукому же надлежит, соединившись с Волынским и Сукиным в Жемайтии, выступить, с тем чтобы привести оставшуюся часть Великого княжества Литовского под власть Его Царского Величества, сбив с поляков их спесь, дабы они чем скорее, тем лучше, когда все Великое княжество Литовское будет завоевано, отдали корону Его Царскому Величеству.

2 июля Никон, патриарх Московский, отказался от своего епископского сана, поскольку царь не выказывал ему послушания в некоторых вещах, и, покинув патриарший престол, удалился для уединенной жизни в свой новопостроенный монастырь на Истре, называемый Воскресенским^[241].

6 июля хорунжий ковенский Николай Скорульский^[242] прибыл от генерала Гонсевского посланником к русским комиссарам в Вильну, чтобы узнать, намереваются ли они заключить мир или вести войну и для чего предназначено их сильное войско. Ему ответили, что Вильна принадлежит Его Царскому Величеству и тот может держать на своей земле и почве столько войск, сколько захочет.

11 июля дворянин Денис Астафьев, посланный к великому генералу Сапеге, чтобы побудить его перейти под покровительство Его Царского Величества, прибыл в Вильну, совершенно не преуспев в этом деле, с холодным ответом.

19 июля к русским комиссарам прибыл хорунжий смоленский Парчевский с посольством от генерала Гонсевского и предложением встретиться с генералом Гонсевским для продолжения мирных переговоров, поскольку тот обладает теми же полномочиями и является уполномоченным комиссаром в той же степени, что и прочие, которые до сих пор пребывают в Варшаве до завершения своего сейма и собрания.

22 июля в Вильну прибыл из Варшавы посланец польских комиссаров Иоганн Шембель^[243] с известием, что польские комиссары скоро прибудут и уже готовы к выезду из Варшавы.

28 июля в Вильну прибыл из Варшавы посланный из Москвы гонец Ларион Иванов с сообщением, что сейм распущен из-за начавшейся в Варшаве вспышки чумы.

4 августа в Вильну прибыл польский поручик Игнатович, называвшийся также Любаньским, с посольством от генерала Гонсевского. Его не приняли из-за известия о свирепствовавшей в Варшаве чуме.

5 августа комиссары держали совет с генералом Долгоруковым и его товарищами, представив свое предписание, которое явно требовало ожидать польских комиссаров в Вильне до 9 августа. Если же те не появятся до этого срока, комиссарам надлежало возвратиться в Москву, а генералу Долгорукову выступить с войском в Жемайтию. Поскольку, однако, комиссары, послав в Москву многих гонцов, не получили от Его Царского Величества иного приказа, кроме того, что им настойчиво велели не начинать съезд с польскими комиссарами после 5 августа, даже если те прибудут, то было решено известить Его Царское Величество и выступить из Вильны на следующий день. Хотя они уже знали и получили известие о том, что польские комиссары прибыли на расстояние лишь пяти миль, но не могли действовать наперекор предписанию и начать съезд.

6 августа русские комиссары со свитой отбыли из Вильны в Москву, оставив генералу Долгорукову из числа своих сопровождающих полк конницы под началом полковника Штробеля. Долгоруков же в тот же день выступил из своего лагеря под Вильной и направился со всеми своими силами на Ковно, чтобы вторгнуться оттуда в Жемайтию.

19 августа русские комиссары, находясь на Бобре^[244], получили посреди ночи приказ из Москвы от Его Царского Величества возвращаться в Вильну и вести переговоры с польскими комиссарами согласно предыдущему наказу. Тот же гонец немедля поскакал в Жемайтию, чтобы отозвать генерала Долгорукова с войском.

29 августа комиссары вновь прибыли в Вильну и нашли это место в крайнем запустении.

31 августа от польских комиссаров прибыли в Вильну Комар, Пузына и Раковский, чтобы условиться с русскими комиссарами о месте и сроке переговоров и заключить предварительное соглашение.

6 сентября польские посланники вновь прибыли в Вильну и заключили предварительное соглашение.

7 сентября дворянин Иван Афанасьев сын Желябовский и писарь Иван Микулин с русской стороны и Ян Пузына и Раковский с польской стороны поклялись о соблюдении предварительного соглашения и пунктов о безопасности.

9 сентября генерал Волынский, 10-го — Долгоруков, 11-го — Сукин вернулись со своими войсками в Вильну из Жемайтии, где они продвинулись до Кейдан, и расположились в своем прежнем лагере под Лукишками.

13 сентября от поляков прибыли каноник Котовский и Матеуш Закревский с вопросом о квартирах^[245]. Наши, как прежде, указали им черные избы в Немеже, в двух милях от Вильны.

16 сентября была первая встреча в шатрах, на том же месте, что и два года назад. Стороны, однако, держались с большой неприязнью по отношению друг к другу, в особенности поляки, весьма уязвленные вторжением в Жемайтию несмотря на обещанное перемирие, о котором им сообщил посланный стольник Иван Телепнев. Они весьма порицали вероломство русских, которые якобы под предлогом переговоров вторглись с войском в их земли и нарушили перемирие, а сами, зная об их приезде, отбыли отсюда. В этот раз поляки не желали ни обещать, ни предпринимать ничего важного.

18 сентября следующая встреча равным образом принесла с собой столь много жалоб и возражений, что никак не могли договориться о том, чтобы начать и перейти к настоящему делу. Вместо этого обе стороны расстались неудовлетворенными и намеревались дать знать друг другу о дальнейших встречах.

19 сентября прибыл агент генерала Гонсевского Самуил Венцлавский, прося русских комиссаров о том, чтобы они соизволили встретиться с генералом отдельно. Те вначале решительно отказались, поскольку поляки ни в коем случае не позволили бы этого, и ответили Гонсевскому, чтобы тот явился на переговоры вместе со своими товарищами, другими комиссарами, и помог им установить мир. Наша сторона, однако, сам не знаю почему, возлагала большие надежды на то, что генерал Гонсевский особенно поспособствует передаче Великого княжества Литовского, ради чего и к генералу Сапеге послали из Москвы дворянина Дениса Астафьева, и, вероятно, поскольку Гонсевский изъявил желание вести переговоры отдельно, перейдет на сторону Его Царского Величества с княжеством Жемайтия. В конце концов с его агентом Венцлавским условились о личной безопасности его и прибывших с ним войск и заключили, что генерал прибудет под Вильну с тремястами всадниками и явится для переговоров к каменному мосту на ту сторону реки Вилия.

20 сентября об условиях безопасности между русскими и генералом Гонсевским поклялись дворянин Иван Сильверстов и писарь Василий Мыконкин с русской стороны и два гусарских товарища, Понятовский и Гурский, со стороны генерала.

23 сентября была встреча с польскими комиссарами, которые весьма жаловались на то, что русские желали вступить в отдельные переговоры с генералом Гонсевским, что пришлось им весьма не по нраву.

27 сентября была четвертая встреча с польскими комиссарами, которые в конце концов, после долгих споров, согласились на отдельные переговоры русских с генералом Гонсевским на тех условиях, что прежде двое из их числа переговорят и уладят это с генералом. Обе стороны согласились с этим решением.

28 сентября генерал Гонсевский прибыл под Верки, в миле от Вильны, с отрядом в тысячу всадников. Генерал Долгоруков весьма возражал против этого, жалуясь русским комиссарам, что генералу Гонсевскому позволили расположиться там без ведома и желания его и его товарищей.

29 сентября в ночи поднялась тревога, будто бы генерал Сапега прибыл со своим войском и уже напал на Долгорукова^[246].

1 октября боярин князь Федор Федорович Волконский и посольский думный дьяк Алмаз Иванович со стороны русских комиссаров встретились с генералом Гонсевским в шатре на той стороне Вилии у каменного моста^[247]. Их спрашивали, какие привилегии и свободы ждут Великое княжество Литовское, если оно, совершенно порвав с Польской короной, отдастся под покровительство Его Царского Величества? Русская же сторона отвечала на это лишь, что Великое княжество Литовское уже полностью завоевано Его Царским Величеством и русским народом мужественным и счастливым образом и должно вечно оставаться в русском государстве в соответствии с его правами и свободами, генералу же надлежит уговорить на это свою армию и перейти с ней под высокую руку Его Царского Величества, за что их ждет великая награда от его щедрот. После этого переговоры завершились ничем. Ни одна из сторон не желала более встречаться подобным образом, расставшись без дальнейших договоренностей.

4 октября состоялась встреча с польскими комиссарами, которая после многих споров, жалоб и возражений также окончилась ничем.

6 октября вновь условились о встрече, но поляки не явились, так что русские комиссары прождали в шатре до вечера и уже собирались отбыть в город, когда от поляков прибыл дворянин по имени Протасевич. Он сообщил от их имени, что они не решаются более явиться для съезда на это место из-за некоторых причин, а именно из-за того, что русские войска стоят слишком близко и генерал Долгоруков ежедневно угрожает польским послам. Поэтому они намеревались перенести шатры на иное, безопасное для них место, попрощаться через своих дворян и затем явиться для дальнейших переговоров, так что русским пришлось вновь отправиться в город, не добившись своего.

8 октября по желанию польских комиссаров шатры были перенесены на другое место, а именно на проселочную дорогу в сторону Лиды, в полумиле от города, в местности, которую занял со своими войсками генерал Сапега, о чем русские комиссары не знали. Комиссары с обеих сторон встретились там в самом ожесточенном настроении, так что все войско Сапеги тотчас же предстало в полном боевом порядке на ровном поле, где прежде стояли шатры. Комиссары мало говорили о мире, но лишь об открытой войне и мести и разошлись в несогласии.

9 октября устроили седьмую встречу, чтобы изыскать, осталось ли еще довольно средств, чтобы добиться чего-либо путного и удержать в этот раз войска друг против друга без пролития крови. Поскольку, однако, после кратких переговоров казалось, что надежды нет, и русские войска и армия Сапеги выступили в поле и построились по обе стороны от шатра в боевом порядке. На этом съезд был распущен, не принеся плодов. Шатры свернули в величайшей спешке, и комиссары расстались в великом страхе, не попрощавшись друг с другом. Войска же после отъезда комиссаров несколько часов показывали себя в поле друг против друга, но никто не хотел начинать битву первым. В конце концов они вынуждены были в этот раз отступить в лагерь, не дав волю своей вражде.

В тот же вечер генерал Гонсевский отправил к русским комиссарам посланника Лоховского, чтобы узнать, не решились ли они еще раз явиться для съезда с ним. Генералу Гонсевскому не только отказали в этом, но и недвусмысленно передали, что данное ему обещание безопасности более не имеет силы, поскольку польская сторона во всем действовала наперекор, так что ему следует убираться отсюда чем скорее, тем лучше, ибо генерал Долгоруков ни в коем случае не потерпит дольше его присутствия. С этим Лоховский ускакал к генералу Гонсевскому, наши же перепугались настолько, что намеревались требовать охрану у генерала Сапеги и вымаливать у поляков свободный выезд в соответствии с клятвами о безопасности. Однако воевода Долгоруков не дал им знать о своих намерениях.

В ночь с 10 на 11 октября генерал Долгоруков двинулся на лагерь генерала Гонсевского и, хотя поляки мужественно защищались, преуспел после короткой стычки, к полудню взяв в плен генерала Гонсевского, заняв его лагерь и разгромив все сопровождавшие его войска численностью в полторы тысячи всадников. Около шестисот человек остались мертвыми на поле боя, около семидесяти знатных офицеров и товарищей^[248] были взяты в плен вместе с генералом.

19 октября, после того как генерал Сапега со своим войском также отступил от Виленских полей и укрылся в укрепленных местах, русские комиссары, а с ними и генерал Долгоруков со своей соединенной армией отошли от Вильны, опасаясь нападения сапежинцев, и, пока те медлили у Ошмян, направились через Сморгонь, Радошковичи и Логойск к Борисову. Во время похода, пока не прибыли в Борисов, постоянно были в непрерывной тревоге, поскольку войска Сапеги теснили наших со всех сторон и многие столь устали, что отставали, а также погибали от рук неприятеля в разъездах за пропитанием.

30 октября генерал Долгоруков подошел к Борисову, ведя с собой пленного генерала Гонсевского и всех людей, захваченных вместе с ним. За ним уже после захода солнца последовал младший генерал^[249] Осип Сукин с арьергардом, состоявших из двух полков конницы, одного полка драгун и одного полка пехоты.

8 ноября русские комиссары прибыли в Оршу, где встретили гонца Богуслава Сварацкого с письмами от польских комиссаров, которые весьма оплакивали несправедливость, допущенную по отношению к генералу Гонсевскому. Они требовали его освобождения, поскольку он, доверившись клятве, находился под Вильной в качестве комиссара без войск лишь со своим отрядом и желал в соответствии с клятвой, обеспечивавшей его безопасность, предотвратить дальнейшее кровопролитие. Этот гонец, однако, принужден был сопровождать русских до Смоленска и был отпущен оттуда с отрицательным ответом.

20 декабря комиссар и великий и полномочный посол, боярин и наместник тверской Иван Семенович Прозоровский, думный дворянин и наместник шацкий Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, стольник и наместник елатомский Иван Афанасьевич Прончищев и дьяки Герасим Дохтуров и Ефим Юрьев с русской стороны, барон Фресветтен, советник и надворный судья Его Королевского Величества и его шведского государства, а также Бенгт Хорн, барон Оминне, господин Экебюхольма, Мустилы и Виха, генерал-майор пехоты Его Королевского Величества и губернатор Ревеля и Эстонии; господин Иоганн Зильберштерн, барон Ледгенен и Нигален, надворный советник Его Королевского Величества; господин фон Крузенштерн, барон Виммен^[250], надворный советник Его Королевского Величества и бургграф Нарвы со шведской стороны заключили в Валиесаре трехлетнее перемирие между Москвой и Швецией.

27 декабря в Москву доставили пленного литовского генерала Гонсевского вместе с другими пленниками из его войска при большом стечении простого люда и всеобщем ликовании, не выказывая ему никакого почтения в сравнении с остальными. Его содержали и относились к нему наравне со всеми прочими, и сам он не требовал для себя ничего особенного.

Дополнение к 1658 году

Его Величество, король Шведский Карл Густав, покинув Польшу и прибыв в Голштинию, восстановил свои силы в Дании, перешел через замерзший Бельт и после весьма короткого сопротивления завоевал Фюн и Сконе. В конце концов он вступил в Зеландию с армией, весьма усилившейся за счет насильно набранных в нее датских войск, и принудил Датскую корону к миру, который был устроен по прошествии нескольких часов во Фридрихе, тотчас заверен Его Величеством королем Дании и вступил в силу без ведома и согласия союзников^[251].

Литовские дворяне и многие из запорожских казаков, понуждаемые жестокостью и бесчеловечным обращением со стороны губернаторов и воевод к неверности русским, не могли более терпеть невыносимое иго и бежали толпами к своим прежним властям, умоляя о прощении и милостивом забвении совершенных ошибок, каковое им весьма охотно давали по княжескому милосердию и доброте. Татары также начали искать поводы к вражде с русскими, поскольку и их уже раздражала гордость тех и нечеловеческое коварство. Они требовали запретить донским казакам набеги вниз по реке Дон на собственные и турецкие границы. В противном случае они собирались ответить силой на силу и встретить своих друзей так, чтобы те узнали, что они ни в чем не уступают своим предкам, жившим за сотню лет до того.

Польская корона в этом году несколько собралась с силами и вскоре начала снова распрямлять утомленные и совершенно уже расслабленные члены против своего врага и отвоевывать потерянные города. Литовский генерал Павел Сапега отбил у русских Новогрудок и Гродно^[252]. Дворяне и простой люд Минской области свергли русского воеводу и уничтожили гарнизон, предав минский замок литовским войскам. Жемайтийцы провели всю зиму^[253] под замком Ковно, но принуждены были отступить в беспорядке, оставив крепость в руках русских.

Шведский фельдмаршал граф Дуглас действовал со своей армией в Курляндии, предпринимая многие вылазки в Жемайтию. Поляки, однако, не желая уступать, вначале разорили Курляндию и в конце концов переправились через Двину в Ливонию и завоевали Вольмар. Генерал Дуглас же, не имея возможности победить поляков, обратил свои ухищрения против невинного герцога Курляндии и, пообещав ему нейтралитет, потребовал добровольную дань с его герцогства, подкрепляя это многими ложными свидетельствами и письмами. Он хитростью овладел замком в Митаве, сделал своими пленниками Его Княжескую Милость с супругой, принцами и принцессами, разграбив всю их казну и имущество, и отослал их со всеми их дворянами, которых он захватил, в плен в Ригу. Там они пребывали под стражей вплоть до заключения в Оливе мира между поляками и шведами^[254]. Наконец, он завоевал Голдинген в Курляндии. Бауск и другие маленькие замки вынуждены были сдаться ему, частью по принуждению, частью из-за измены. Там он приобрел большие сокровища, поскольку в это военное время дворяне свозили все свое имущество в замки, которые были достаточно безопасны из-за нейтралитета, обещанного многими государями. Наибольшие богатства, принадлежавшие Его Княжеской Милости и дворянам, они нашли в Митаве.

Генерал-цейхмейстер Комаровский принял командование над армией генерала Гонсевского, когда тот попал в плен к русским, и нанес генералу Дугласу большой ущерб во многих крепостях на вылазках и в открытом сражении, совершенно измотав шведов в Курляндии и принудив их отступить. Поляки же, достаточно оправившись, разорили и разграбили всю страну много хуже врага, вычистив все до крошки.

1659 год

3 января в Москву из Ливонии прибыли комиссары, заключившие перемирие со шведами. Его Царское Величество принял их в предместье за Тверскими воротами.

12 января у руки Его Царского Величества был боярин и воевода казанский князь Алексей Никитич Трубецкой со своими товарищами. Их отправили с мощным войском на Украину, чтобы успокоить растущие несогласия между запорожскими казаками и призвать генерала Выговского к исполнению его обязанностей.

31 января у руки Его Царского Величества был поручик Михайло Майоров. Ему надлежало отправиться в Швецию с грамотой Его Царского Величества к Его Королевскому Величеству и объявить, что великие послы с обеих сторон должны явиться в назначенный срок для подтверждения договора о перемирии, заключенного в Валиесаре.

2 февраля боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков получил за победу под Вильной великую награду из казны Его Царского Величества, а именно шесть тысяч рейхсталеров наличными, много ценных соболиных шуб и серебряной посуды еще на тысячу дукатов, а также двести крепостных в вечное владение себе и своим наследникам.

6 февраля Его Царское Величество велел выехать в Швецию великими послами для утверждения договора о перемирии думному дворянину и наместнику шацкому Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину, дворянину и наместнику кадомскому Богдану Ивановичу Нащокину, дьяку Герасиму Семенову сыну Дохтурову и Ефиму Юрьеву.

9 февраля прибыл в Москву стрелецкий голова Абрам Лопухин, посланный к запорожскому генералу Выговскому, и доложил о его недовольстве и дурных намерениях. Тот передал, что губернаторы и воеводы ни в чем не соблюдают условия, обещанные ему Его Царским Величеством в отношении казацкой вольности, а, напротив, всячески нарушают и отступают от них.

25 марта на приеме у Его Царского Величества были вновь прибывшие посланники, а именно датский посланник господин Ольделанд и бранденбургский посланник^[255].

26 марта для переговоров пригласили датского посланника. Ему пришлось совсем не по нраву, что Москва заключила перемирие со Шведской короной в противоречие с устроенным с Данией союзом. Поскольку, однако, король Дании год назад поступил таким же образом, с этим пришлось смириться. Вечером его тайно принял Его Царское Величество, объявив свои дружеские чувства по отношению к Его Величеству королю Дании как к своему другу и соседу^[256].

9 мая мирно и кротко упокоилась в Бозе царевна Анна Алексеевна, бывшая на четвертом году своей жизни. Ее предали земле в тот же день, поскольку в этой стране не сохраняют тела на протяжении долгого времени, в Вознесенском монастыре^[257], где погребают всех девиц царского рода, совершенно скромно и без какой-либо роскоши по местному обычаю.

16 мая попрощались с датским посланником Ольделандом.

13 июня на дворе Шеина в Китай-городе возник пожар, уничтоживший более тысячи дворов богатых бояр.

22 июня на приеме у Его Царского Величества был шведский секретарь Адам Мюллер^[258]. Он сообщил, что шведские великие послы готовы прибыть в Москву с подтверждением Его Королевского Величества относительно перемирия в Валиесаре и что Его Царскому Величеству остается лишь отправить таким же образом своих великих и полномочных послов.

8 августа русские великие послы прибыли в город, называемый русскими Царевичев-Дмитриев^[259], встретив там думного дворянина и губернатора пограничных ливонских городов Нащокина.

4 сентября в Кокенгаузен из Риги прибыл поручик Адам Кивиц с письмами от шведских комиссаров. Он сообщил, что шведы готовы встретиться на границе, в соответствии с мирным договором в Валиесаре^[260], предоставить и увидеть воочию утвержденные грамоты и продолжить свой путь в Москву к Его Царскому Величеству. Для этого в Риге уже приготовили корабль для переправы русских комиссаров, но те, страшась моря, не имели охоты отправиться с утвержденной грамотой от Его Царского Величества к Его Величеству королю Швеции.

16 сентября русские комиссары отправили дворянина Степана Зиновьева в посольство к шведским послам в Ригу, желая договориться с ними о встрече на каком-нибудь условленном месте между Ригой и Кокенгаузеном, поскольку граница еще не была проведена, для устных переговоров и чтобы обсудить дальнейший ход дела.

20 сентября дворянин, посланный к шведскими комиссарам, вернулся из Риги в Кокенгаузен, сообщив, что шведы согласились встретиться с русскими между Ригой и Кокенгаузеном у Тонсдорфа на Двине.

22 сентября в Кокенгаузен доставили пленного польского полковника Херинга. Его отправили в Москву, а из Москвы — в Сибирь.

23 сентября великие послы отправились из Кокенгаузена в Тонсдорф на условленное место переговоров и провели ночь в Ашерадене.

24 сентября они прибыли в Тонсдорф.

25 сентября в Тонсдорф прибыли шведы, а именно господин Бенгт Хорн, барон Оминне, господин Экебюхольма, Мустилы и Виха, советник Его Королевского Величества и его Шведского государства, генерал-майор пехоты и губернатор Ревеля и Эстонии; господин Густав Карлссон Банер, барон Гамлы и Кареби, господин Орби, Крокерума и Верпена, надворный и военный советник Его Королевского Величества; Андреас Валвик, господин Кордней и государственный секретарь Эстонии.

26 сентября состоялась первая встреча обоих великих послов в шатрах под Тонсдорфом. Шведы представили свою утвержденную грамоту и порешили действовать в соответствии с Валиесарским соглашением, отправившись с этой утвержденной грамотой в Москву к Его Царскому Величеству. Русские же воспротивились этому, полагая необходимым в соответствии с Валиесарским соглашением, прежде чем великие послы с обеих сторон продолжат свой путь, заключить договор об истинной границе, ведь ясно сказано, что великие послы с обеих сторон должны встретиться на размежеванной границе и представить грамоты, утвержденные своими государями. В этот раз вынуждены были проститься друг с другом, не придя к соглашению.

27 сентября думный дворянин Нащокин и господин Бенгт Хорн имели тайные переговоры с глазу на глаз^[261] о том, чтобы великие и полномочные послы с обеих сторон отложили в нынешних обстоятельствах задуманное путешествие к обоим государям с утвержденными грамотами и собрались бы вместо этого в надежном месте ради переговоров о вечном мире в соответствии с условиями перемирия, заключенного в Валиесаре, и приближения такового мира наилучшим образом.

28 сентября великие послы с обеих сторон встретились вновь на прежнем месте и условились в соответствии со вчерашней договоренностью обоих предводителей отложить задуманное путешествие и, сойдясь по прошествии трех недель между Дерптом и Ревелем, возобновить в соответствии с условиями Валиесарского перемирия утверждение вечного мира и восстановить прежнее доверие между обоими государями. Обе стороны удостоверили это письменно, обменялись грамотами и расстались в этот раз в добром доверии.

15 октября русские великие послы выехали из Дерпта к месту переговоров в Пегкюлле.

22 октября русские комиссары отправили посланника к шведам в Маникулу, сообщая, что русские полагают Пегкюлль удобным для переговоров, так что и шведам приготовили там хорошие квартиры, и спрашивая, намерены ли они явиться или сначала пошлют своих людей осмотреть место. Те согласились со всем и в тот же день отпустили посланного.

26 октября шведские комиссары со всеми сопровождающими прибыли в Пегкюлль.

27 октября комиссары с обеих сторон в первый раз встретились в Пегкюлле. Шведы все еще возражали, желая во всем следовать Валиесарским договоренностям и не отказываясь от условия об их утверждении, но по желанию и настоянию русских не отказывались все же вести переговоры о вечном мире, а были готовы и к одному, и к другому.

29 октября на вторых переговорах комиссары с обеих сторон обменялись грамотами о полномочиях и условились о следующей встрече 30-го числа.

30 октября состоялась третья встреча^[262]. Шведы требовали все города, отвоеванные у Шведской короны, а также полное возмещение и удовлетворение ущерба разного рода. Русские же добивались от шведов в придачу к городам, уже завоеванным силой русского оружия, Корелы, Копорья и Орешка.

1 ноября думный дворянин Нащокин был наедине с Бенгтом Хорном. Они вели переговоры о некоторых вещах, причем господин Бенгт Хорн ни с чем не желал соглашаться.

3 ноября состоялась четвертая встреча. Русские настаивали на своем прежнем предложении, выраженном все же в несколько иных словах. Они желали, во-первых, получить все завоеванные города, поскольку те расположены весьма близко к владениям Его Царского Величества и русского государства в Белоруссии, обещая взамен доброй воли, которую проявил бы тем самым Его Королевское Величество, войска, деньги и все необходимое для нынешней тяжелой войны, которую ведут шведы. Наконец, они вновь желали, наряду с завоеванными городами, также Кексгольм, Копорье и Нотебург. Шведы же, будучи настроены весьма решительно, объявили, что не откажутся от чего-либо, кроме возмещения понесенного ущерба, да и от того лишь из желания надежного мира. Однако Его Королевское Величество и Шведская корона никогда не отдадут и не позволят забрать у себя даже самого малого из всех захваченных городов. Они полностью заверили русских в том, что впредь никогда не сделают тем столь хорошее предложение в случае, если те не примут этого, а обратятся к другим средствам, чувствуя столь великую несправедливость со стороны русских.

5 ноября думный дворянин Нащокин был на дворе Брунова, отстоящем от русского жилья на пять миль, у фельдмаршала Дугласа для переговоров^[263] о том, что он почитал важным делом. Первым делом господин фельдмаршал весьма сожалел о том, что Нащокин не отправил ему, согласно достигнутой договоренности, своего сына Воина с тысячей человек в Курляндию на помощь против поляков^[264]. Нащокин не испытывал недостатка в извинениях и отговорках, но в конце концов предложил в качестве средства для возмещения этой нарушенной договоренности нечто, что не только он, фельдмаршал, но и Его Королевское Величество и вся Шведская корона примут от Его Царского Величества в знак великой дружбы и добрых намерений к миру. Фельдмаршал, с нетерпением ожидавший услышать и узнать о столь верном обещании, со вниманием спросил о подробностях, однако Нащокин столь долго распространялся о достоинствах этого доброго намерения, что фельдмаршал был принужден доискиваться о его истинном содержании. Нащокин ответил, что Его Царское Величество, его милостивый царь и великий государь, ради доброго доверия, которое он намеревается соблюдать в будущем с Его Королевским Величеством и Шведской короной, склонился ныне к следующему знаку дружбы. Поскольку Шведская корона ныне окружена многими великими и могущественными врагами и не способна оказать настоящее сопротивление литовским войскам в Курляндии, Его Царское Величество желает на некоторое время занять все ливонские крепости — Ригу, Ревель, Нарву и т. д. — русскими солдатами в таком количестве, в каком это будет необходимо, с тем чтобы господин фельдмаршал, усилив между тем свою армию всеми шведскими войсками из гарнизонов, собрал ее и мог бы двинуться в Курляндию против литовцев. Сам же Нащокин намеревался, дабы предупредить вражеское вторжение в Ливонию со стороны польских войск, держать добрую армию в боевой готовности на Двине и оберегать ливонскую границу, с тем чтобы фельдмаршал без опасения мог атаковать литовцев и завершить свои дела в Курляндии. Сколь самонадеянно было высказано это предложение, столь же учтиво фельдмаршал отвечал, с язвительной улыбкой, благодаря за проявленную добрую волю, что у Его Королевского Величества и Шведской короны достаточно сил, чтобы противостоять своим врагам, сколь бы могущественными они ни казались. Нащокин же не должен воображать, что он со своей армией не справился с литовцами. То, что он ныне вернулся в Ливонию для некоторого отдыха, следует приписать не храбрости и силе поляков и еще менее удаче, обратившейся против шведов, но только и единственно обстоятельствам времени, которое требует продолжить войну в будущем с большей осмотрительностью. Красный от волнения, он заговорил наконец об этом дружеском предложении и о том, насколько позорным, по его размышлению и разумению, было бы для Его Королевского Величества как столь храброго государя, который не ищет ничего, кроме бессмертной славы, и для Шведской короны, издавна никем не побежденной, если бы чужие гарнизоны заняли ее крепости безо всякой нужды и в благоприятных обстоятельствах. После этих слов Нащокин одарил фельдмаршала сорока превосходными соболями стоимостью в четыреста рейхсталеров, чтобы тем смягчить его. Фельдмаршал принял их с великой благодарностью, но отказался говорить далее об этом деле и, отворив дверь комнаты, призвал к себе своих офицеров. Получив от них полный отчет, он обратился к Нащокину и изволил пить заздравные тосты под звуки литавр, труб и барабанов, так что думный дворянин Нащокин прервал свои речи из-за великого шума и грохота и, поскольку сам он не желал пить, встал и распрощался со многими любезностями. Обе стороны обменивались ими весьма долго, хотя из-за беспрерывного звука труб немногое можно было услышать и разобрать.

12 ноября состоялась шестая встреча^[265]. Русские выразили явное намерение сохранить старые Тявзинские условия^[266]. Шведские уполномоченные, однако, не желали знать ничего иного, кроме Столбовского соглашения^[267], которое сами они никогда не нарушали, а еще и доныне почитали твердым и нерушимым. Поскольку же его нарушила русская сторона, то ей надлежало возместить все расходы, понесенные из-за этого Шведской короной. Шведы желали простить русским это на сей раз ради доброго и верного мира, изменив Тявзинские условия на Столбовские, поскольку Столбовский мир полностью отменил Тявзинский.

16 ноября состоялась седьмая встреча. Договорились полностью соблюдать Валиесарское перемирие и продолжить размежевание границы в соответствии с ним.

18 ноября состоялась восьмая встреча. Шведы объявили о намерении соблюдать перемирие, заключенное в Валиесаре, и отправиться с утвержденными грамотами в Москву. Они желали также, чтобы русские заявили о готовности ехать к Его Королевскому Величеству с утвержденными грамотами Его Царского Величества. После долгих споров, однако, это на сей раз не утвердили.

21 ноября состоялись девятые переговоры^[268]. После долгих разногласий решили, что перемирие, заключенное в Валиесаре, остается действительным и в полной силе, а размежевание границы предпримут будущим летом. Обе стороны обязались немедля приступить к тому, чтобы, чем скорее, тем лучше, послать комиссаров на границу для поисков вечного мира и завершения этого христианского начинания.

23 ноября состоялись десятые и последние переговоры. Все, о чем договорились за два дня до того на девятых переговорах, подтвердили письменно и обменялись на том подписями и печатями комиссаров с обеих сторон. Исполнив это, расстались друг с другом весьма дружески.

19 декабря дьяк Григорий Богданов выехал в Стокгольм с письмом Его Царского Величества к Его Величеству королю Шведскому, уведомляя о согласии Его Царского Величества на то, чтобы комиссары с обеих сторон вновь собрались для устроения вечного мира, и о том, что русские немедля выезжают из Москвы в Дерпт в Ливонии, чтобы присоединиться к переговорам.

Дополнение к 1659 году

Сын русского думного дворянина и губернатора занятых в Ливонии городов Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина стольник Воин Нащокин, которому отец на время своего отъезда к Его Царскому Величеству в Москву ради важных государственных дел доверил управление и губернаторство в Ливонии, переправился с тысячей всадников и пехотинцев через Двину в Литву, в Упитскую область, и захватил Чадосы, где его осадил генерал Комаровский. В конце концов ему на подмогу пришел и освободил его отец, прибывший из Москвы в Кокенгаузен. Этот думный дворянин Нащокин велел затем из чистой зависти почти что до смерти сечь и бить кнутом этого своего сына, который был изящным, образованным и достойным человеком и его единственным сыном. Он ставил ему в вину, что сын перешел Двину с отрядом без приказа Его Царского Величества и его отцовского дозволения и распоряжения и потерял при этом много людей, которых у них в других обстоятельствах не считают, поскольку воеводы умеют к своей выгоде весьма хорошо скрывать их число от своего царя и государя. От этой невыносимой боли добрый юный герой принужден был провести четыре месяца в постели и лечить кожу, которая под кнутом совершенно отстала от костей^[269].

По смерти генерала Комаровского генерал-вагенмейстерство в Великом княжестве Литовском и начальство над жемайтскими войсками перешло к Михаилу Пацу. Литовцы под началом смотренного генерала графа Полубинского^[270] и жемайтцы, предводительствуемые генерал-вагенмейстером Пацем, принудили в конце концов фельдмаршала Дугласа со своей армией совершенно отступить, очистив Курляндию, а затем отвоевали у шведов Митаву, Голдинг, Бауск и другие курляндские замки, заняв их польскими войсками. Генерал Дуглас просил у русского губернатора Нащокина о помощи против поляков, но тот, ведя с ним любезные переговоры, медлил день ото дня, пока Дуглас не принужден был оставить Курляндию и отступить за Двину^[271].

Русский генерал, боярин князь Иван Андреевич Хованский направился с новгородскими и псковскими войсками на Полоцк, вторгся оттуда в Литву, захватил крепость Брест в Литве и занял ее русским гарнизоном^[272]. Новогрудок и Гродно, захваченные незадолго перед тем поляками, вновь сдались русским.

Литовская армия под началом великого генерала и палатина виленского Павла Сапеги стояла меж тем на прусской границе под Юргенбургом и Филипповым, ожидая исхода переговоров со шведами в Оливе под Данцигом.

Северные королевства Швеция и Дания возобновили враждебные действия несмотря на мир, заключенный под Фридрихсштадтом. Поэтому палатин русский Стефан Чарнецкий с польской армией в шесть тысяч человек, выполняя условия заключенного с Датской короной союза, а также Его Светлость курфюрст Бранденбургский оказывали посильную помощь Его Величеству королю Дании против Шведской короны. Тем же занимались и войска Римского императора под началом генерала Хатцфельдера^[273], занявшие Дам и прошедшие Померанию до Штетина. Невзирая на это, Его Величество король Шведский осадил резиденцию датского короля Копенгаген и продолжал непрерывную осаду несколько месяцев, предприняв также решительный приступ, при котором погибли несколько тысяч лучших шведских солдат. Английские и голландские адмиралы продолжали свои действия на море, ожидая, не возымеет ли эта игра действие. Шведская корона же, подчинив себе крепость Кроненбург на Зунде, с большим удовольствием признала английский флот своими друзьями и союзниками, но не объявила ни о вражде, ни о дружбе с голландцами, которые также оказывали ей услуги.

Русская армия под началом боярина и наместника казанского князя Алексея Никитича Трубецкого с подчиненными ему воеводами подошла к Конотопу в Украине и осадила там отложившегося казацкого полковника Григория Лесницкого. Татарский хан Гирей объявил Москве войну и пожелал, чтобы все русские гарнизоны покинули украинские крепости и города и целиком и полностью очистили их, передав запорожскому генералу Ивану Выговскому. Русская сторона, однако, не удовлетворила его в этом, а на предложенное в прошлом году условие, касающееся донских казаков, ответила совершенно невнятно, а именно, что последних, как вольных людей, ни к чему невозможно принудить. Поэтому крымский хан соединился с запорожским генералом Выговским и пришел на помощь Лесницкому в Конотопе. Когда же русское войско в пятнадцать тысяч человек^[274] под началом двух генералов, окольничего князя Семена Романовича Пожарского и окольничего князя Семена Петровича Львова (Ярославского)^[275], выступило против конницы татар и казаков, те полностью разбили его, захватив в плен более тысячи человек из числа самых знатных, прочих же оставили мертвыми на поле брани^[276]. Генерал Выговской же побудил татарского хана не довольствоваться этими пленниками, а наступать, чем скорее, тем лучше, на главное войско русских под Конотопом, где можно будет захватить лучшую добычу и пленников, так что татары по ханскому приказу жестоко изрубили саблями обоих этих генералов и всех пленников^[277]. Генерал Трубецкой, видя это, пришел в совершенный ужас и, полностью сняв осаду Конотопа, поскольку был уже довольно измотан приступами и вылазками, начал отступать в полном порядке. Его армия тогда включала сильную пехоту, а также артиллерию, состоявшую из дорогостоящих пушек, мортир и огненных хитростей и пополненную добрыми немецкими офицерами, инженерами, пушкарями и канонирами. Татары и казаки же непрестанно наседали, прилагая к этому все усилия несмотря на большие потери в своих рядах. Русская армия оборонялась мужественно и в конце концов прибыла, хотя и потеряв довольно многие пожитки и около тысячи человек, в крепость Путивль, где нашла доброе и надежное убежище против этого сильного врага. Окольничий и воевода князь Петр Алексеевич Долгоруков (Оболенский)^[278] направился со своим войском из Смоленска в Литву к Минску, вновь взял его и вырезал всех, бывших в нем. Оттуда он отправился по необычному пути на Украину на подмогу генералу Трубецкому, но прибыл слишком поздно, когда враг уже очистил поле и повернул домой. Этот сильный набег страшного и быстрого врага весьма ужаснул все русское государство. Во всех крепостях и даже в столичном городе Москве закрывали крепостные ворота и усиливали стены и раскаты, поскольку всю страну охватила тревога. Люди толпами бежали к укрепленным местам, бросив все в деревнях. Это продолжалось до получения известия о том, что главная армия спаслась и отступила в Путивль, а враг повернул назад.

Запорожский генерал Выговской после завершения этого похода, который ему не столь удался, как он на то рассчитывал, заметил, что его казаки, весьма жаждавшие русских соболей, желают изменить ему. Между тем татары уже отступили домой, а на помощь Польской короны не было никакой надежды. Отчаявшись, он добровольно передал всю власть Юрасю, сыну умершего генерала Богдана Хмельницкого, а сам перешел к полякам, которые отдали ему воеводство в Киеве и усадили с собой в сенат^[279]. Юный Хмельницкий, получив власть и удостоверившись в верности казаков, вновь отдался со всеми запорожскими казаками Его Величеству Московскому царю, принеся торжественную клятву в верности в присутствии боярина и наместника казанского Алексея Никитича Трубецкого, а также боярина и наместника белозерского Василия Борисовича Шереметева, окольничего и воеводы князя Григория Григорьевича Ромодановского и князя Петра Алексеевича Долгорукого-Оболенского под открытым небом в Переяславе, куда собрались все русские генералы со своими войсками и весь казацкий люд. Генерал Трубецкой вручил казакам новые дипломы и привилегии Его Царского Величества, касающиеся их вольностей. Гетману Хмельницкому от имени Его Царского Величества передали драгоценную булаву, удостоверив это открытой грамотой с печатью Его Царского Величества и русского государства. Исполнив это, генерал Трубецкой и воевода князь Долгоруков вернулись со своими войсками в Москву. Боярин же Василий Борисович Шереметев, которому была доверена власть над всей Украиной, остался со всем войском в Киеве. Окольничий и воевода князь Григорий Григорьевич Ромодановский, которому было приказано надзирать над границей с татарским полем, пребывал со всей своей армией в Белгороде.

Окольничий и воевода князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский, начальствовавший над русскими войсками в Белоруссии, осадил крепость Мстиславль, изменившую русским после того, как казацкий полковник по имени Рытор при поддержке многих казаков и дворян изрубил саблями русского губернатора вместе с его гарнизоном и укрепился там. Лобанов-Ростовский изматывал казаков и наводил ужас непрестанной и беспрерывной осадой, пока, наконец, голод не принудил их сдаться на охотно обещанную им царскую милость, что стоило многим жизни, чести, достоинства и всего состояния. Прежде всех прощение получил полковник Рытор, который, выказывая неким образом верность русским, улучил в конце концов возможность спастись бегством, сменив свое опасное положение на безопасное. Предав Мстиславль огню, разделив поляков и подчинив их жестокому и неизбывному ярму рабства, воевода Лобанов вознамерился развить свою победу, двинулся со своей армией под крепость Старый Быхов на Днепре и подверг ее жестокой осаде. Однако комендант, казацкий полковник Иван Нечай, а с ним и весь гарнизон ни в коем случае не желали прийти к соглашению, какие бы заманчивые и щедрые посулы он им не делал, и неустанно наносили врагу большой ущерб храбрыми вылазками. Он же продолжал постоянную осаду в течение шести месяцев, подводя окопы и рвы и беспрестанно применяя огненные ядра, смолу, всевозможные враждебные уловки и многие вредящие крепости выдумки. В конце концов, благодаря предательству нескольких вероломных дворян, а именно двух Илиничей, двух Рончковских и Шульца, он ночною порою ворвался в крепость, до того не побежденную врагом, вырезав там всех остававшихся в живых. Коменданта Ивана Нечая и многих дворян, частью бежавших и отказавшихся от русского подданства, частью же вернувшихся в это время из Литвы в свои разоренные имения и, когда они были потревожены этим войском, укрывшихся там, Лобанов приказал безжалостным образом заковать в цепи и держать в суровом заточении до приказа Его Царского Величества, весь город же — разграбить, разорить и предать огню. Казаки также захватили Кричев и привезли польского коменданта Трембиньского пленником в Москву. Равным образом поступили с Рославлем и другими городами в Северской земле^[280]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

144

Вероятно, здесь и далее, в записях за 1655 г. имеется в виду Никольский Рождества Пресвятой Богородицы мужской монастырь в деревне Возмище под Волоколамском.

145

Использованный в немецком оригинале глагол bereiten предполагает, по всей видимости, сексуальный подтекст.

146

Очевидно баснословная оценка численности войск. Современные историки оценивают численность царских войск в Смоленском походе более чем в 40 тысяч человек, а общих русских сил в кампании 1654 г. не более чем в 100 тысяч человек. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война 1654–1667 гг. М.: Руниверс, 2019. С. 20.

147

В действительности Кричев сдался полковнику Константину Поклонскому, а Рославль — князю Алексею Никитичу Трубецкому. Золотаренко взял лишь Гомель и некоторые другие крепости на Соже. См.: Там же. С. 21.

148

В действительности воевода Матвей Васильевич Шереметев взял Велиж лишь в июне следующего, 1655 года.

149

Шквадрона — тактическая единица, включавшая в себя от двух до четырех рот (ок. 150–300 драгун или рейтар).

150

Аллюзия на Исх. 8: 1.

151

Дубровна принадлежала роду Глебовичей, имевших титул графов Священной Римской империи.

152

Безусловно преувеличенное число умерших. Современные оценки числа жертв чумы 1654–1655 гг. в Москве весьма приблизительны и разнятся от 6 тысяч до 300 тысяч человек. См.: Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2 кн. М.: Вузовская книга, 2006. Т. 1. С. 154; Alexander J.T. Bubonic Plague in Early Modern Russia. Public Health and Urban Disaster. Baltimore, MD; L.: John Hopkins University Press, 1980. P. 18.

153

В действительности чума в Москве длилась с сентября 1654 г. по январь 1655 г.

154

Польский злотый (floren, Gulden) — золотая монета номиналом ок. 3,5 г золота или эквивалентная ей серебряная монета.

155

Рейхсталер (Reichsthaler) — серебряная монета номиналом ок. 27 г серебра, чеканившаяся в немецких землях, или ее восточноевропейские аналоги и продукты перечеканки (ефимки).

156

Идентифицировать монастырь не представляется возможным. До монастырской реформы 1764 г. в Волоколамске и его ближайшей округе действовали пять монастырей — Власьевский, Варварский, Крестовоздвиженский, Возмищенский и Иосифо-Волоцкий, — но ни один из них ни по собственному названию, ни по топонимике своего расположения не может быть соотнесен с упомянутым в «Дневнике».

157

Здесь и далее имеется в виду немецкая миля длиной около 7,5 км.

158

То есть с Волоколамским Кремлем.

159

Согласно донесениям императорских дипломатов, первыми все же спешились русские представители. См.: Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву в 1655 году / пер. К. Петковича // Русский вестник. 1869. № 9. С. 137–165 (здесь — с. 146–147); Шварц И., Аугустинович Х. Отношения Габсбургов с Россией и Украиной в период международного кризиса середины XVII в. // Русская и украинская дипломатия в международных отношениях в Европе середины XVII в. / отв. ред. Б.Н. Флоря. М.: Гуманитарий, 2007. С. 231–310 (здесь — с. 249–250).

160

Автор «Дневника» использует титул «избранный Римский император» (erwählter Römischer Kaiser), применявшийся императорами Священной Римской империи с 1558 г., когда для утверждения титула стали считаться достаточными выборы курфюрстами и следующая за ними коронация во Франкфурте-на-Майне.

161

Дьяк Никита Головин. См.: ПДС. Т. 3. Стб. 280.

162

Здесь и далее под мушкетерами (Musquetierer) автор «Дневника» подразумевает русскую пехоту иноземного строя, в то время как для обозначения стрельцов используется русизм Strelitzen.

163

Имеется в виду так называемый Большой Успенский колокол. Согласно русским источникам, вес колокола составлял около 8000 пудов.

164

Автор «Дневника» дает несколько заниженное значение русского пуда (ок. 16,4 кг) в отношении к любекскому фунту (ок. 485 г). Иоганн Филипп Кильбургер в 1674 г. считал русский пуд равным приблизительно 35 любекским фунтам. См.: Курц Б.Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев: Типография И.И. Чоколова, 1915. С. 155.

165

Согласно иным источникам, первый прием императорских послов у царя состоялся 15 декабря. См.: ПДС. Т. 3. Стб. 370–379; Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву… С. 150–151; Шварц И., Аугустинович Х. Отношения Габсбургов… С. 240.

166

То есть в Кремле.

167

Дворянин Артемий Степанович Волынский и дьяк Василий Ушаков. См.: ПДС. Т. 3. Стб. 371.

168

Стольник князь Алексей Иванович Буйносов-Ростовский и дьяк Никита Головин. См.: Там же.

169

То есть Золотой палаты Московского Кремля.

170

Канцлерами (Cantzler) автор «Дневника» здесь и далее именует думных дьяков Посольского приказа.

171

Член шведского посольства Андерс Свенссон Трана датировал прием шведских послов 19 декабря 1655 г. См.: Дневник Андерса Траны // под ред. Г.М. Коваленко. Великий Новгород: Новгородский гос. ун-т им. Ярослава Мудрого, 2007. С. 49.

172

По вдовствующей королеве Марии Элеоноре, которая скончалась в марте 1655 г.

173

Русские и шведские источники датируют первые переговоры шведских послов с русскими боярами 23 декабря. См.: Дневник Андерса Траны… С. 57; Кобзарева Е.Н. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655–1661 гг. М.: ИРИ РАН, 1998. С. 84.

174

Имеется в виду соглашение, достигнутое шведским посольством в Москву 1647 г.

175

Другие источники указывают в качестве даты второго приема императорских послов и начала их переговоров с боярами 17 декабря. См.: ПДС. Т. 3. Стб. 379–396; Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву… С. 151–152. Царский прием шведских послов, упомянутый в «Дневнике», действительно состоялся 29 декабря. См.: Дневник Андерса Траны… С. 57. Автор «Дневника» ничего не говорит о дальнейших переговорах Аллегретти и Лорбаха с русскими боярами, хотя известно, что Боуш переводил 11 января 1656 г. один из «листов», поданных императорскими послами. См.: ПДС. Т. 3. Стб. 419.

176

Здесь и далее автор «Дневника» передает термином Stadthalter русское «наместник» — почетный титул, дававшийся русских послам, но не означавший реальных полномочий по управлению соответствующими городами и землями.

177

Согласно русским источникам, царь принял Ролю в Кремле уже 25 декабря 1655 г. См.: Флоря Б.Н. Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.). М.: Индрик, 2010. С. 41.

178

Имеются в виду сношения могилевской шляхты с запорожскими казаками в 1653–1654 гг.

179

Автор «Дневника» называет Хитрово генерал-цейхмейстером, вероятно, вследствие его руководства Оружейной палатой.

180

Кварцяное войско (wojsko kwarciane) — постоянные части армии Польского королевства.

181

В действительности Оппельн (Ополе) имел статус герцогства и принадлежал австрийским Габсбургам.

182

Современные историки оценивают силы Урусова не более чем в 7000 человек. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 75.

183

В действительности на момент столкновения под Брестом (13 ноября 1655 г.) и битвы при Верховичах (17 ноября 1655 г.) гетманская булава еще принадлежала князю Янушу Радзивиллу. Лишь после смерти последнего король предложил в марте 1656 г. место гетмана Павлу Яну Сапеге.

184

Имеется в виду Прикарпатье.

185

Согласно русским источникам, Галинский прибыл в Москву 4 апреля, что образует, возможно, самую большую хронологическую ошибку в «Дневнике». См.: Иванов Д.И. Восточная Европа во внешней политике России середины XVII века (Русско-польские переговоры 1656 года): дис…. к.и.н. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2000. С. 30.

186

Ныне — Чистые пруды.

187

Вероятно, автор «Дневника» пересказывает слухи, циркулировавшие в Москве, в том числе среди иноземцев. Ср.: Дневник Андерса Траны… С. 67: «20 марта судили двенадцатилетнего сына воеводы лишь по той ничтожной причине, что он, играя с сыном другого именитого боярина, назвал себя царевичем или Великим Князем и хотел, чтобы другой ему поклонился. Все это была игра, но ему пришлось поплатиться жизнью». В русских источниках, однако, упоминание об этом эпизоде найти не удалось, и достоверность сообщения «Дневника» представляется сомнительной. В XVII в. известны случаи «игры в царя», в том числе среди детей или подростков, но ни один из них не приводил, насколько можно судить, к столь жестоким наказаниям. См.: Полосин И.И. Игра в царя (отголоски Смуты в московском быту XVII в.) // Известия Тверского педагогического университета. 1926. Вып. 1. С. 59–63; Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М.: Наука, 2000. С. 163–168.

188

Имеется в виду Грановитая палата.

189

О сильном опьянении императорских послов на этом приеме, датируя его 4/14 мая 1656 г., сообщает и Франо Гундулич. См.: Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву… С. 155–157.

190

Имеется в виду прапорщик Николай Минчетич (Николло Минчетти), отправившийся в Вену в конце января 1656 г. вместе с царским посланником, дьяком Григорием Богдановым.

191

Шведские источники указывают в качестве даты ареста послов 15 мая, день отъезда царя в Смоленск. См.: Дневник Андерса Траны… С. 75; Dahlgren S. Philip Crusius von Krusenstiern in the Swedish Embassy to Russia, 1655–1658 // Die baltischen Länder und der Norden. Festschrift für Helmut Piirimae zum 75. Geburtstag / Hrsg. von L. Mati, K. Enn. Tartu: Akadeemiline Ajalooselts, 2005. S. 172–193 (здесь — S. 182).

192

Вероятно, автор «Дневника» имеет в виду приезд Богданова в Смоленск, а не вообще к царскому двору, поскольку к Алексею Михайловичу посланник прибыл еще 20 мая 1656 г. в Вязьму. См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 г.). Ч. 1–4. М.: Комис. печатания гос. грамот и договоров, 1894–1902. Ч. 2. М., 1896. С. 20.

193

Именно к этим тайным переговорам императорских послов с царем в присутствии бояр Бориса Ивановича Морозова, Ильи Даниловича Милославского и Федора Михайловича Ртищева относится уничижительное упоминание о Боуше в кн.: Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву… С. 160.

194

Здесь и далее автор «Дневника» использует по отношению к русским представителям на посольских съездах термин «комиссары» (Commissarien), в то время как статейные списки и следующая за ними русская историографическая традиция именуют русских дипломатов «послами», оставляя термин «комиссары» для формально равных им по рангу польских и шведских представителей.

195

Имеются в виду, помимо князя Федора Никитича Одоевского, князья Михаил Никитич Одоевский (ум. 1652), Алексей Никитич Одоевский (ум. 1655) и Яков Никитич Одоевский (ум. 1697).

196

Согласно русскому статейному списку, известие о смерти Федора Никитича Одоевского было отправлено в тот же день, 18 июля 1656 г. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 88. Л. 6 об.

197

Алексея Алексеевича.

198

«Дневник» не упоминает о приезде в тот же день первого гонца от польских комиссаров, привезшего письма русским комиссарам и императорским послам, которые переводил Боуш. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 88. Л. 14–21 об.

199

Эпитет «названный» (nominatus) означает, что, будучи избранным на епископскую кафедру, Даугялло Завиша еще ожидал папского благословения, для того чтобы занять ее.

200

Русский статейный список датирует приезд Чоглокова в Вильну 7 августа. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 88. Л. 73.

201

В русском статейном списке использовано выражение «съезжий двор». См., например: Там же. Л. 91.

202

Имеется в виду Поляновский мир 1634 г.

203

В действительности вопрос о выборах был впервые затронут вечером 16 августа и подробно обсуждался 18 августа и в течение следующей недели. См.: Иванов Д.И. Восточная Европа… С. 89–106.

204

С конца августа по начало октября 1656 г. Алексей Михайлович находился в армии под стенами Риги.

205

В «Дневнике» опущены сведения о встрече русских и польских комиссаров в отсутствие императорских посредников на дворе Ходкевичей 24 сентября 1656 г. См.: Иванов Д.И. Восточная Европа… С. 164; Флоря Б.Н. Русское государство… С. 145.

206

Выборный, или конвокационный, сейм (Convocation) созывался после смерти польского короля для определения условий выборов следующего монарха.

207

Согласно русским и польским источникам, переговоры 14 октября не увенчались успехом из-за разногласий по поводу будущих границ. См.: Иванов Д.И. Восточная Европа… С. 170–171.

208

Архиепископ Гнезно, примас католической церкви в Польше.

209

Имеется в виду пункт о возвращении завоеванных территорий, упомянутый в записи от 16 октября.

210

Дукат (Ducat) — наименование золотых, реже серебряных монет различных европейских регионов. Наиболее вероятно, что имеется в виду польский золотой дукат («червонный злотый»). О подобных контактах русских комиссаров и императорских послов без указания конкретной даты см.: Гундулич Ф. Путешествие из Вены в Москву… С. 164: «Между тем pyccкиe полномочные приходили тайком к нашим, прося их о поддержке и обещая им большие подарки. Г. Алегретич в нескольких словах высказал им свое мнение, говоря, что он ни за что в мире не отступит от предписанных ему инструкций своего императора». Киприан Павел Бжостовский сообщал о «большом смущении» русских послов вечером 20/30 октября, а на следующий день, 21/31 октября — об уловках, к которым прибегали Одоевский со товарищи, чтобы возобновить переговоры. Ср.: Бростовский П.К. Дневник дороги на комиссию в Вильну 1656 года с самого акта комиссии наскоро списанного / пер. Д.А. Подгурского // Сборник Муханова. СПб., 1866. С. 483–542 (здесь — с. 538). В русском статейном списке события 21 и 22 октября не упомянуты. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 88. Л. 462 об. — 463. В черновых документах, однако, русские комиссары признавали, что они «плачучи» просили своих польских коллег о дополнительной встрече. См.: Иванов Д.И. Восточная Европа… С. 189–190.

211

Pacta conventa — соглашения между сословиями и монархом Речи Посполитой при его вступлении на престол.

212

Современные исследователи оценивают численность татарского войска не более чем в 2000 всадников. См.: Frost R. The Northern Wars. War, State and Society in Northeastern Europe, 1558–1721. L.: Longman, 2000. P. 173.

213

В действительности осада продолжалась лишь около полутора месяцев, между 24 августа и 5 октября 1656 г. См.: Курбатов О.А. Русско-шведская война 1656–1658 гг. М.: Руниверс, 2018. С. 17–18.

214

Картауна — осадное орудие с весом ядра в 50 фунтов. Полукартауна имела ядро в 25 фунтов, четвертная картауна — в 12,5 фунта.

215

В действительности войска Трубецкого действовали в Ливонии и Эстонии, а не в Ингрии. См.: Курбатов О.А. Русско-шведская война… С. 20–24.

216

В действительности Васкнарва и Нойшлосс — эстонское и немецкое названия одного и того же замка.

217

Формальный союз между Швецией, Запорожским войском, Семиградьем и Бранденбургом против Речи Посполитой был заключен лишь 6 декабря 1656 г.

218

Другие источники датируют возвращение патриарха в столицу 4 января 1657 г. См.: Лобачев С.В. Патриарх Никон. СПб.: Искусство, 2003. С. 234.

219

Русские источники датируют въезд Шумовского в Москву 20 апреля. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 226.

220

Согласно русским источникам, Шумовский оставался в Москве до 1 июня 1656 г.

221

Речь идет о Богдане Матвеевиче Хитрово.

222

Имеется в виду Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин.

223

То есть войска князя Семиградья Дьёрдя Ракоци.

224

Хотя Торунь не входила в состав герцогства Пруссия в XVII в., исторически она принадлежала к области Пруссия, войдя в состав Польского королевства лишь в середине XV в.

225

В русских источниках — Езуф Шеснеев. См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений… Ч. 3. М., 1898. С. 6.

226

Вероятно, автор «Дневника» ошибается: Афанасий Нестеров весной 1657 г. был в посылке у гетмана великого литовского Павла Яна Сапеги, а к курфюрсту Бранденбурга отправился лишь в марте 1658 г. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 218–237, 318.

227

Поскольку император Фердинанд III умер в апреле 1657 г., а выборы императора еще не были проведены, его наследник Леопольд I именуется по своему самому значимому на тот момент титулу королем Венгерским.

228

Как и в 1655 г., последовали разногласия, касавшиеся церемониала въезда послов, и в частности того, кто первый должен спешиваться при встрече. См.: Mezi Vídní, Varšavou a Moskvou. Diplomatická cesta Jana Kryštofa z Fragsteinu do Moskvy v letech 1657–1658 / ed. R. Smíšek, M. Konrádová. České Budějovice: Jihočeská univerzita v Českých Budějovicích, 2020. S. 336–337.

229

Известно, что Боуш переводил две грамоты бранденбургского курфюрста, поданные в этот день. См.: Россия и Пруссия в середине XVII века / сост. П.И. Прудовский. Т. 1: Посольская книга по связям России с Бранденбургско-Прусским государством 1649–1671 гг. М.: Древлехранилище, 2013. С. 408–412.

230

В действительности в 1657 г. к курфюрсту Бранденбурга был послан Иван Францбеков. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 201.

231

То есть из династии Габсбургов, правившей в австрийских землях и занимавшей императорский престол.

232

Наряду с Иоганном Кристофом Фрагштейном ранг посла также имел Кристоф Бевер фон дер Бинна.

233

О сути споров на аудиенциях 17 и 20 февраля 1658 г. и различении титулов «вельможнейший» (Großmächtigster) и «вельможный» (Großmächtiger) см.: ПДС. Т. 3. Стб. 825–827, 831–833, 863–865; Mezi Vídní, Varšavou a Moskvou… S. 342–345. Об этих спорах упомянули как о прецеденте Августин фон Мейерберг и Гульельмо Кальвуччи, императорские послы в России в 1661–1662 гг. Согласно этому донесению, Боуш (Baum), исполнявший при этом обязанности толмача, переводил Großmächtigkeit как «величество» (Weliczanstiwo). См.: Барсов Е.В. Донесение Августина Майерберга императору Леопольду I о своем посольстве в Московию // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. М., 1882. Кн. 1–3. С. 24.

234

Имеется в виду датский замок Фредериксборг, в котором проходила часть дипломатических церемоний, связанных с заключением мира в Роскилле 26 февраля 1658 г.

235

Русские источники датируют начало переговоров 18 апреля 1658 г. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 344.

236

Вероятно, имеется в виду Григорий Софоньевич Лесницкий.

237

Имеются в виду комиссары, назначенные на съезд с поляками.

238

То есть в Успенском соборе Московского Кремля.

239

Комиссары на съезд в Вильну выехали из Москвы 11 мая 1658 г. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 95. Л. 7.

240

Согласно русским источникам, царь принял Беницкого лишь 11 июня. Возможно, в «Дневнике» приводится дата его отъезда от короля. В действительности сейм открылся лишь 30 июня (10 июля) 1658 г. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 388–390.

241

Имеется в виду Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. Согласно русским источникам, Никон выехал из Москвы 10 июля 1658 г.

242

Согласно русским источникам Скорульский прибыл 5 июля. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 381. Русский статейный список свидетельствует о том, что послы неоднократно посылали Боуша на переговоры с гонцом. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 95. Л. 136 об. — 138 об.

243

Русский статейный список датирует приезд Шембеля в Вильну 23 июля. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 95. Л. 210.

244

Согласно русским источникам, комиссары получили царский наказ в Минске. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 403.

245

Русский статейный список датирует приезд польских комиссаров 14 сентября. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 95. Л. 362.

246

Имеется в виду нападение войск гетмана Сапеги на драгунский полк Семена Брынка.

247

Возможно, это уникальное свидетельство о состоявшейся встрече русских послов с гетманом Гонсевским. Б.Н. Флоря в книге «Русское государство…» (с. 418) указывает, что послы отказались встречаться с Гонсевским, сославшись на то, что в нарушение соглашений он пришел с войском. Русский статейный список за 1 и 2 октября содержит упоминания об обмене письмами и переговорах об очередной встрече, которая не состоялась из-за разногласий и непогоды. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 95. Л. 540 об. — 544.

248

Товарищ (Towarzys, Collega) — шляхтич, возглавлявший небольшой отряд в составе гусарской хоругви.

249

Вероятно, термином «младший генерал» (Untergeneral) передано русское выражение «сходный воевода».

250

Среди титулов фон Крузенштерна упоминание о подобном владении не найдено.

251

Имеется в виду договор, подписанный в Роскилле между Данией и Швецией 26 февраля 1658 г. Под «Фридрихом», или «Фридрихсштадтом», очевидно, подразумевается королевский замок Фредериксборг в 30 километрах от Роскилле, где проходили переговоры.

252

Русский гарнизон Гродно капитулировал лишь 10 марта 1659 г. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 121.

253

Имеется в виду зима 1658/59 гг.

254

Речь идет о договоре в Оливе от 23 апреля (3 мая) 1660 г., завершившем польско-шведскую войну 1655–1660 гг.

255

Во время этого приема Боуш ошибся, назвав датского короля Фридрихом Вильгельмом вместо Фридриха. См.: Роде А. Описание второго посольства в Россию датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 г. // Проезжая по Московии (Россия XVI–XVII вв. глазами дипломатов) / отв. ред. и авт. вступ. ст. Н.М. Рогожин. М.: Междунар. отношения, 1991. С. 285–319 (здесь — с. 290–292). (Россия в мемуарах дипломатов).

256

В этот день датский секретарь А. Роде вновь упомянул Боуша в качестве толмача и посланного на посольский двор. См.: Там же. С. 292–293.

257

Имеется в виду Вознесенский монастырь Московского Кремля.

258

В действительности — Адриан Мюллер (Меллер). См.: Селин А.А. Русско-шведская граница (1617–1700 гг.). Формирование, функционирование, наследие. Исторические очерки. СПб.: РБИЦ «БЛИЦ», 2016. С. 330–335; Кобзарева Е.И. Дипломатическая борьба… С. 235–237.

259

Название Кокенгаузена под русской властью в 1656–1661 гг.

260

В действительности в Валиесаре было заключено перемирие.

261

Ср.: РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Кн. 48. Л. 73 об.: «Того ж дни [27 сентября] по обсылке с свейскими послы съезжался в государевом съезжем шатре думной дворянин Афонасей Лаврентьевич с свеиским послом з Бенит Горном на один». О содержании переговоров в статейном списке не говорится. В свою очередь, «Дневник» умалчивает о том, что Боуш вместе с подьячим Григорием Котошихиным в тот же день ранее ездили на место съезда и обменялись со шведами верительными грамотами.

262

В русском статейном списке третья встреча послов датирована 31 октября. См.: РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Кн. 48. Л. 128 об.

263

Шведские источники, в том числе письма Роберта Дугласа, датируют его встречу с Ординым-Нащокиным 8 ноября 1659 г. См.: Nordwall J.E. Svensk-ryska underhandlingar före freden i Kardis (1658–1661). Upsala: Almqvist & Wiksell, 1890. S. 62. В русском статейном списке и в следующей за ним отечественной историографии этот эпизод не упомянут, возможно, вследствие желания Ордина-Нащокина скрыть эти переговоры от царя или своих недоброжелателей в Москве. Вместе с тем в «Дневнике» опущено упоминание о посылке Боуша 4 ноября с письмом к шведским комиссарам. См.: РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Кн. 48. Л. 164.

264

Речь идет о планировавшихся в августе 1659 г. совместных действиях войск Дугласа и русского контингента под командованием Воина Ордина-Нащокина против поляков. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 488; Кобзарева Е.И. Дипломатическая борьба… С. 245–248.

265

По неясной причине отсутствует запись о пятой встрече послов, состоявшейся, согласно русскому статейному списку, 10 ноября. См.: РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Кн. 48. Л. 172.

266

То есть условия Тявзинского мира 1595 г., по которым к России отходила часть побережья Финского залива, а также крепости Корела, Орешек, Ям и некоторые другие.

267

То есть условия Столбовского мира 1617 г., по которым Россия теряла свои владения в Прибалтике и устанавливалась русско-шведская граница, действительная до начала военных действий в 1656 г.

268

Русский статейный список датирует девятую встречу послов 20 ноября. См.: РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Кн. 48. Л. 214 об.

269

По всей видимости, сообщение «Дневника» представляет собой наиболее развернутое изложение слухов, ходивших вокруг наказания Воина Ордина-Нащокина, которое, возможно, побудило Воина на рубеже 1659–1660 гг. бежать из России. См.: Кошелева О.Е. Побег Воина // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. М.: ИВИ РАН; РГГУ, 1997. С. 55–86 (здесь — с. 66–67); см. также: Роде А. Описание второго посольства… С. 317.

270

Возможно, термин «смотренный генерал» (General-Musterherr) указывает на роль Полубинского в комиссии сейма 1659 г., занимавшейся оплатой и комплектованием войска.

271

Согласно иным источникам, в том числе письмам Роберта Дугласа к Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину и донесениям последнего к царю, инициатива совместных действий против поляков весной и осенью 1659 г. исходила от русской стороны и была отвергнута шведами. См.: Флоря Б.Н. Русское государство… С. 472, 488.

272

Речь идет о событиях января 1660 г.

273

Вероятно, автор «Дневника» ошибается, имея в виду графа Мельхиора фон Хатцфельда, который командовал императорскими войсками в Речи Посполитой, но скончался еще в декабре 1657 г.

274

В действительности русские войска насчитывали около 24 000 человек. См.: Бабулин И.Б. Борьба за Украину и битва под Конотопом (1658–1659 гг.). М.: Фонд «Русские витязи», 2015. С. 11.

275

Род Львовых происходил от удельных ярославских князей.

276

Согласно русским источникам, потери царской армии под Конотопом составили около 4800 человек, в том числе около 250 человек из числа московских чинов. См.: Бабулин И.Б. Битва под Конотопом… С. 36.

277

Русские, украинские и османские источники не сообщают о роли Выговского в казни русских пленных и приписывают это решение хану и его приближенным. Из двух воевод был казнен только Семен Романович Пожарский, в то время как Семен Петрович Львов скончался от ран. Казнена была бóльшая часть пленных, но многим из рядовых пленников удалось уцелеть, а некоторым даже вернуться впоследствии в Россию. См.: Там же. С. 31–32.

278

Долгоруковы — одна из ветвей рода Оболенских.

279

Сенат (Senat) — верхняя палата сейма Речи Посполитой, состоявшая из высших церковных иерархов и чинов местного самоуправления.

280

Здесь в «Дневнике» возникает некоторая хронологическая путаница. В действительности Кричев был взят верными царю войсками в апреле, Рославль — в июне, а Старый Быхов — в декабре 1659 г. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 120, 139.