Неточные совпадения
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…
А нынче! — что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и
умомБыть чувства мелкого рабом?
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для
ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы.
He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Клим Иванович Самгин был убежден, что говорит нечто очень оригинальное и глубоко свое, выдуманное, выношенное его цепким разумом за все время сознательной жизни. Ему казалось, что он излагает результат «
ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» красиво, с блеском. Увлекаясь своей смелостью, он терял привычную ему осторожность высказываний и в то же время испытывал наслаждение мести кому-то.
Некоторое время жил без
ума, чувствуя себя пустым, как мыльный пузырь, отражающий эту игру
холодного пламени.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и
холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и
ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Шептали что-то непонятно
Уста
холодные мои,
И дрожь по телу пробегала,
Мне кто-то говорил укор,
К груди рыданье подступало,
Мешался
ум, мутился взор,
И кровь по жилам стыла, стыла…
Ему вдруг пришло в голову заставить Шурочку, чтобы она услышала и поняла его на расстоянии, сквозь стены комнаты. Тогда, сжав кулаки так сильно, что под ногтями сделалось больно, сцепив судорожно челюсти, с ощущением
холодных мурашек по всему телу, он стал твердить в
уме, страстно напрягая всю свою волю...
«Не смей, братец, больше на себя этого врать: это ты как через Койсу плыл, так ты от
холодной воды да от страху в
уме немножко помешался, и я, — говорит, — очень за тебя рад, что это все неправда, что ты наговорил на себя. Теперь офицером будешь; это, брат, помилуй бог как хорошо».
Фоминишна (возвращаясь). Ах я дура, дура! Уж не взыщи на плохой памяти. Холодной-то поросенок совсем из
ума выскочил.
— Нашел кого поставить с ним наравне! это насмешка судьбы. Она всегда, будто нарочно, сведет нежного, чувствительного человека с
холодным созданием! Бедный Александр! У него
ум нейдет наравне с сердцем, вот он и виноват в глазах тех, у кого
ум забежал слишком вперед, кто хочет взять везде только рассудком…
Почему здесь состязание в
умах — непонятно. А ехидности в наружности Клоченки никакой не наблюдалось. Простое, широкое, голубоглазое (как часто у рыжих) лицо примерного армейского штаб-офицера, с привычной служебной скукой и со спокойной
холодной готовностью к исполнению приказаний.
Доктор Андрей Ефимыч, о котором речь впереди, прописал
холодные примочки на голову и лавровишневые капли, грустно покачал головой и ушел, сказав хозяйке, что уж больше он не придет, потому что не следует мешать людям сходить с
ума.
Нет, Басманов, поздно спорить
И раздувать
холодный пепел брани:
Со всем твоим
умом и твердой волей
Не устоишь; не лучше ли тебе
Дать первому пример благоразумный,
Димитрия царем провозгласить
И тем ему навеки удружить?
Телятев. Ты с
ума сошел, Савва! Опомнись, выпей
холодной воды.
— Что ты говоришь?! — пробормотал Самойленко, поднимаясь и с удивлением глядя на спокойное,
холодное лицо зоолога. — Дьякон, что он говорит? Да ты в своем
уме?
И снег до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца
холодный огонь —
Все, все настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в
умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
Мужики говорили все медленнее, уныние звучало в их словах, и меня тоже тихонько трогала печаль, потому что
холодное небо грозило дождем, и вспоминался мне непрерывный шум города, разнообразие его звуков, быстрое мелькание людей на улицах, бойкость их речи, обилие слов, раздражающих
ум.
Если хочешь, они немного смешны: представь себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них;
холодные светские
умы, может быть, назовут это неприличным; но — боже мой! — неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить в жертву самые лучшие минуты нашей жизни!..
Здесь была совсем уже непонятная для Щавинского очаровательная, безумная и в то же время
холодная отвага, был, может быть, высший из всех видов патриотического героизма. И острое любопытство вместе с каким-то почтительным ужасом все сильнее притягивали
ум фельетониста к душе этого диковинного штабс-капитана.
Владимир. Да, я сам себе враг, потому что продаю свою душу за один ласковый взгляд, за одно не слишком
холодное слово… Мое безумство доходит до крайней степени, и со мною случится скоро горе, не от
ума, но от глупости!..
— Да она у тебя прехорошенькая, — продолжал он вполголоса, как будто обращаясь к одному Пселдонимову, но нарочно так, чтоб и молодая слышала. Но Пселдонимов ровно ничего и тут не ответил, даже и не покачнулся на этот раз. Ивану Ильичу показалось даже, что в глазах его есть что-то
холодное, затаенное, даже что-то себе на
уме, особенное, злокачественное. И, однако ж, во что бы ни стало надо было добиться чувствительности. Ведь для нее-то он и пришел.
Платонов. Что? Ты с
ума сошла? Окати себя
холодной водой! Пошла вон отсюда!
Платонов. Вынесет! Не она вынесет, так я вынесу! Зачем же ты сначала не сказал, что она жива? Анна Петровна? Милая женщина! Воды стакан
холодной, и я счастлив! Простите меня, господа, все! Анна Петровна!.. Я с
ума схожу!.. (Целует у Анны Петровны руку.) Жива Саша… Воды, воды… моя дорогая!
Платонов. Болен… У меня горячка будет… Мне это понравилось. Умно. Но еще умнее было бы, если бы вы со мной вовсе не связывались… Застрелиться хотел… (Смеется.) Не удалось… Инстинкт…
Ум свое, природа свое… Остроглазая! Ведь умница? (Целует руку.) Рука
холодная… Слушайте… Вы хотите меня слушать?
Ни чувства пылкие, ни блеск
ума, ни вкус,
Ни слог певца «Пиров», столь чистый, благородный —
Ничто не трогает души твоей
холодной!
Она эксплуатирует мистическое любопытство, люциферическую пытливость
холодного, нелюбящего
ума.
Мне нужен
ум строгий,
холодный, беспристрастный.
Холодные мурашки, бегавшие по телу генеральши, скинулись горячим песком; ее горло схватила судорога, и она сама была готова упасть вместе с Ларисой и Бодростиной.
Ум ее был точно парализован, а слух поражен всеобщим и громким хлопаньем дверей, такою беготней, таким содомом, от которого трясся весь дом. И весь этот поток лавиной стремился все ближе и ближе, и вот еще хлоп, свист и шорох, в узких пазах двери сверкнули огненные линии… и из уст Лары вырвался раздирающий вопль.
— И я скажу тебе правду. — Брат доверчиво положил
холодную руку на мое плечо, но как будто испугался, что оно голое и мокрое, и быстро отдернул ее. — Я скажу тебе правду: я очень боюсь сойти с
ума. Я не могу понять, что это такое происходит. Я не могу понять, и это ужасно. Если бы кто-нибудь мог объяснить мне, но никто не может. Ты был на войне, ты видел — объясни мне.
«Да разве я и теперь не единственная гостья на елке у
холодной, богатой, роскошной природы?» — мелькает в ее
уме вопрос.
Шереметев доказал, что достоин понимать их, что имеет все качества хорошего военачальника, и потом, опять увлеченный
умом осторожным,
холодным, погрузился в соображения, благоразумные, полезные, это правда, но уже слишком долго выдерживаемые.
Это безмолвное, ничем не выраженное или, лучше сказать, выраженное всем существом несчастного человека горе, подобно
холодному суеверному ветру, леденит сердца и
умы окружающих.
С медленным
умом Августа и
холодной, шаткой душой его я не сошелся.
Что значило в описываемое нами время держать ответ, тоже было хорошо известно Ананьичу, увы, по горькому опыту. Допросы с пристрастием, дыбы, морские кошки, все эти страшные орудия пытки восставали в
уме старика и
холодный пот струился по его лбу.
— Актриса, талант, грация, красота!.. Она играет первые роди в театре Львенко… Вся Москва сходит с
ума, толпа поклонников, но она со всеми ровна: ни малейшего предпочтения, и все довольны. С моим другом Николаем Леопольдовичем она даже
холоднее, чем с другими, — вот почему я и догадался о их близости. Я знаю женщин, mon cher. Газеты превозносят ее до небес… Да неужели ты не читал?
Ваша осторожность, плод
холодного и расчетливого
ума, уже слишком далеко простерла виды свои и готова превратиться в слабость.
В
холодном тоне князя, с которым он с ним поздоровался, в смущенном виде графа Ратицына и чересчур крепком пожатии руки, которым он наградил его, Бобров с проницательностью влюбленного, скорее сердцем, нежели
умом, угадал, что ходатайство графа уже было предъявлено и что последний потерпел, быть может, для него, Боброва, крайне унизительное фиаско.
И бог знает, от каких бед избавил бы нас адрес, дельно составленный, обдуманный не горячими
умами, но
холодным стариковским рассудком.