Неточные совпадения
— Де Лярош-Фуко, — объяснял Бердников, сняв шляпу, прикрывая ею лицо. — Маркиза или графиня… что-то в этом
роде. Моралистка. Ханжа. Старуха — тоже аристократка, — как ее? Забыл
фамилию… Бульон, котильон… Крильон? Деловая, острозубая, с когтями, с большим весом в промышленных кругах, черт ее… Филантропит… Нищих подкармливает… Вы, господин Самгин, моралист? — спросил он, наваливаясь на Самгина.
Останови он тогда внимание на ней, он бы сообразил, что она идет почти одна своей дорогой, оберегаемая поверхностным надзором тетки от крайностей, но что не тяготеют над ней, многочисленной опекой, авторитеты семи нянек, бабушек, теток с преданиями
рода,
фамилии, сословия, устаревших нравов, обычаев, сентенций; что не ведут ее насильно по избитой дорожке, что она идет по новой тропе, по которой ей приходилось пробивать свою колею собственным умом, взглядом, чувством.
Он так и говорит со стены: «Держи себя достойно», — чего: человека, женщины, что ли? нет, — «достойно
рода,
фамилии», и если, Боже сохрани, явится человек с вчерашним именем, с добытым собственной головой и руками значением — «не возводи на него глаз, помни, ты носишь имя Пахотиных!..» Ни лишнего взгляда, ни смелой, естественной симпатии…
Семейство его, говорил он, было
родом из Канады; точно, в Канаде чуть ли не половину населения составляют потомки французских колонистов; его семейство из них-то и было, потому-то и
фамилия у него была французского фасона, да и лицом он походил все-таки скорее на француза, чем на англичанина или янки.
Первый немец, приставленный за мною, был
родом из Шлезии и назывался Иокиш; по-моему, этой
фамилии было за глаза довольно, чтоб его не брать.
Скромные ли, учтивые манеры Володи, который обращался с ним так же, как с офицером, и не помыкал им, как мальчишкой, или приятная наружность пленили Влангу, как называли его солдаты, склоняя почему-то в женском
роде его
фамилию, только он не спускал своих добрых больших глупых глаз с лица нового офицера, предугадывал и предупреждал все его желания и всё время находился в каком-то любовном экстазе, который, разумеется, заметили и подняли на смех офицеры.
Его единственное чтение была — шестая книга дворянских
родов, где значилась и его
фамилия.
— А что я позволю себе предложить вам, господин юнкер? Я от
роду человек не питущий, и вся наша
фамилия люди трезвые. Но есть у меня вишневая наливочка, знатная. Спирту в ней нет ни капельки, сахар да сок вишневый, да я бы вам и не осмелился… а только очень уже сладко и от нервов может помогать. Жена моя всегда ее употребляет рюмочку, если в расстройстве. Я сейчас, мигом.
Против Феодосия Гаврилыча сидел и играл с ним тоже старик, но только иного
рода: рябой, с какими-то рваными ноздрями, с крашеными, чтобы скрыть седину, густыми волосами, с выдавшимися скулами и продлинноватыми, очень умными, черными глазами, так что в обществе, вместо настоящей его
фамилии — Янгуржеев, он слыл больше под именем Калмыка.
"Я — отпрыск старинного дворянского
рода, и настоящая, коренная моя
фамилия — Гадюк. Очищенными же мы стали зваться недавно, по одному особенному случаю, о котором я упомяну в своем месте.
Мать его, парижанка
родом, хорошей
фамилии, добрая и умная женщина, выучила его по-французски, хлопотала и заботилась о нем денно и нощно, гордилась им и, умирая еще в молодых летах от чахотки, упросила Анну Васильевну взять его к себе на руки.
Еще несколько знакомых
фамилий — известный комик Большаков Аркаша и полуграмотный дубинообразный красавец купецкого
рода Григорий Розанов.
Лучич была его настоящая
фамилия. Он
родом был далматинец, почему и взял такой псевдоним. Детство свое провел он в Кишиневе и Одессе и говорил, что один из его родственников занимал на юге какую-то важную должность и чуть ли не был другом Пушкина.
Бабушка Варвара Никаноровна происходила из самого незнатного
рода: она была «мелкая дворянка», по
фамилии Честунова. Бабушка отнюдь не скрывала своего скромного происхождения, напротив, даже любила говорить, что она у своего отца с матерью в детстве индюшек стерегла, но при этом всегда объясняла, что «скромный
род ее был хоть тихенький, но честный и
фамилия Честуновы им не даром досталась, а приросла от народного прозвания».
1) Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и
фамилии. Оный дворянин, и сам притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного
рода богохулениями и бранными словами…»
Так ли происходило это событие, или не так, и вообще происходило ли оно в действительности, судить трудно, за неимением веских и убедительных исторических данных. Но и до сих пор добрая треть отважных балаклавских жителей носит
фамилию Капитанаки, и если вы встретите когда-нибудь грека с
фамилией Капитанаки, будьте уверены, что он сам или его недалекие предки —
родом из Балаклавы.
«Сам приказчик Никифор Федорович сегодня вернувшись из Мценска, сказывал: «Всех бунтовщиков переловили и в тюрьму посадили. Добирались до царской
фамилии, ан не на того напали. Он тут же в тюрьме-то был ряженый, они и говорят: «Не мы, так наши дети, наши внуки». Тут-то их уже, которых не казнили, сослали со всем
родом и племенем».
Слово за словом, мы разговорились, и очень. Он мне сказал, что он из нашей Малороссийской подсолнечной и
родом из Переяслава, учился в тех же школах, где и я, и знает очень домине Галушкинского. Слыхал о нашей
фамилии и сказал, что счастье мое, что я попался ему в руки, как земляку, а то другие нагрели бы около меня руки.
Он везде с особенным умилением говорит о том, как почитается у славян родоначальник
фамилии, как старика называют дедушкой, как
роды связаны между собою и пр.
В царствование Екатерины II, у некоторых приказного
рода супругов, по
фамилии Рыжовых, родился сын по имени Алексашка.
Род Загоскиных принадлежит к одной из старинных дворянских
фамилий.
«Обещает России славу и благоденствие, клянется своим и всех его преемников именем, что польза народная во веки веков будет любезна и священна самодержцам российским — или да накажет бог клятвопреступника! Да исчезнет
род его, и новое, небом благословенное поколение да властвует на троне ко счастию людей!» [
Род Иоаннов пересекся, и благословенная
фамилия Романовых царствует. (Прим. автора)]
Потом я стал перебирать бумаги и письма. Это была переписка с матерью, сестрой, друзьями, с девушкой, которая впоследствии стала моей женой. Все это теперь нужно было уничтожить, чтобы эти имена не фигурировали в официальной переписке по моему делу. Я знал по опыту, что всякое самое простое упоминание
фамилии — есть своего
рода зараза. Имя упоминалось, значит — человек «замешан».
Вообще этому имени почему-то повезло в народной памяти, и среди загадочных личностей Сибири
фамилия Чернышовых тоже мелькает довольно часто. Этим я и объяснял себе свою встречу на Нюйском станке; очевидно, действительное происхождение
рода, быть может, ссыльного, потерялось, и старик бессознательно взял популярное имя… В его грустном тоне слышались правдивость и убеждение…
Метеор известен был в свете под именем графа Слопчицького, а в польском кружке его титуловали просто графом Тадеушем, то есть звали одним только именем, ибо метеор был настолько популярен, что достаточно было сказать «наш грабя Тадеуш» — и все уже хорошо знали, о ком идет речь, и притом же совокупление титула с одним только собственным именем, без
фамилии выражает по-польски и почтение, и дружелюбность, и даже право на некоторую знаменитость: дескать, все должны знать, кто такой граф Тадеуш: как, например, достаточно сказать: князь Адам, или граф Андрей — и уже каждый, в некотором
роде, обязан знать, что дело идет о князе Чарторыйском и о графе Замойском.
Гельбих, живший долго в России и вообще сообщающий известия, отличающиеся истиной и подтверждаемые во многом архивными делами, в своей «Russische Cunstlinge» говорит, согласно с русскими преданиями, что детей у Елизаветы Петровны было двое: сын, имевший
фамилию Закревского, и дочь Елизавета Тараканова [В статье М. Н. Лонгинова «Княжна Тараканова», помещенной в 24-й книжке «Русского вестника» 1859 года, сказано, что этот Закревский был впоследствии тайным советником и президентом медицинской коллегии и что одна из его дочерей (Прасковья Андреевна,
род.
Фамилия его — Шуев… племянник миллионера, сектант, из той секты, — Низовьев сделал характерный жест, — которая не желает продолжения
рода человеческого…
В первый же день знакомства он важно объяснил нам, что Плещеевы — очень старинный дворянский
род, что есть такие дворянские
фамилии — Арсеньевы, Бибиковы, Воейковы, Столыпины, Плещеевы, — которые гораздо выше графов и даже некоторых князей. Ну, тут мы его срезали. Мы ему объяснили, что мы и сами выше графов, что мы записаны в шестую часть родословной книги. На это он ничего не мог сказать.
Чести у него нет, даже той «купеческой», какая передавалась из
рода в
род в ее «
фамилии».
С Надеждой Осиповной начался у него роман месяц тому назад, но мужа ее он еще не знал. Ему было только известно, что муж ее
родом француз,
фамилия его Буазо и что занимается он комиссионерством. Судя по фотографии, которую видел Жирков, это был дюжинный буржуа лет сорока, с усатой, франко-солдатской рожей, глядя на которую почему-то так и хочется потрепать за усы и за бородку а la Napoleon и спросить: «Ну, что новенького, г. сержант?»
В 1609 году, один из богатейших польских магнатов на Волыни, князь Януш Острожский — Рюрикович по происхождению — постановил, чтобы часть его имения, под именем «острожской ординации», переходила безраздельно к старшему в
роде князей Острожских, с тем, чтобы в случае пресечения этой
фамилии упомянутая ординация перешла во владение мальтийского ордена.
Родом он был из поповичей, что можно заключить и из его
фамилии, но этим сведения о нем у любопытных графских дворовых и оканчивались, так как Петр не любил распространяться о своем прошлом.
Наряду с этими сплетнями московское общество далеко не отшатнулось от жены Хвостова, так как, по «достоверным московским источникам»,
фамилия Белоглазовых оказалась хотя и захудалым и бедным, но все же дворянским
родом, а таинственное, известное одной Зое Никитишне ее прошлое не набрасывало на нее в глазах москвичей такой тени, из-за которой они могли бы подвергнуть ее остракизму.
Если бы эта тетрадь Алфимова сохранилась бы до настоящего времени, она была бы драгоценным материалом для обрисовки нравов той эпохи, к которой относилась. Это было собрание не только финансовых, но и семейных тайн многих выдающихся и известных лиц Петербурга, в ней была история их кредитоспособности,
фамилии и адреса содержанок женатых людей и кандидаток в них. В этой тетради была канва для всевозможного
рода шантажа, по которой искусный и беззастенчивый человек мог вышивать желательные для него узоры.
Впрочем и без предыдущих пояснительных строк самая
фамилия владельца «заимки» делала ясным для читателя, что место действия этого правдивого повествования — та далекая страна золота и «классического Макара», где выброшенные за борт государственного корабля, именуемого центральной Россией, нашли себе приют разные нарушители закона, лихие люди, бродяги, нашли и осели, обзавелись семьей, наплодили детей, от которых пошло дальнейшее потомство, и образовали, таким образом, целые
роды, носящие
фамилии Толстых, Гладких, Беспрозванных, Неизвестных и тому подобных, родословное дерево которых, несомненно, то самое, из которых сделана «русская» скамья подсудимых.
Попадались, впрочем, и каменные дома, на них обязательно находились вывески: «Водочный завод» или что-нибудь в этом
роде и красовались доски с еврейскими
фамилиями владельцев.
A вы знаете, мой любезнейший друг, что женский пол этого
рода, бывший доселе у нас неизвестным, почитали только дикорастущим на берегах Каспийского моря…» — Тут Паткуль, потеряв терпение, пожал плечами и сказал: — Спешит же чудак уведомить о делах
фамилии Зегевольд!
— Странно… Ужели такое совпадение имени, отчества и
фамилии и, кроме того, насколько мне известно, молодой граф Стоцкий был последний представитель своего
рода.
— Она вошла в наш
род… носит нашу
фамилию и эту
фамилию теперь треплет своим поганым языком всякий подлый подьячий…
Рассказывали, что Корнилий Потапович был крепостной дворовый человек очень богатых помещиков, носивших
фамилию Алфимовских, которую в некотором сокращении получил и он. Побочный сын предпоследнего в
роде, он воспитывался вместе с законным сыном своего барина, молодым барчуком, к которому, когда тот подрос, был приставлен в камердинеры.
Самая физиономия владельца заимки указывает, что место действия этого рассказа — та далекая страна золота и классического Макара, где выброшенные за борт государственного корабля, именуемого центральной Россией, нашли себе приют разные нарушители закона, лихие люди, бродяги, — нашли и осели, обзавелись семьей, наплодили детей, от которых пошло дальнейшее потомство, и образовались таким образом целые
роды, носящие
фамилии Беспрозванных, Неизвестных и тому подобные, родословное дерево которых, несомненно, то самое, из которого сделана «русская» скамья подсудимых, — словом, Сибирь.
Был это человек в своем
роде тоже достопримечательный, и именовался он ранее Евграф Семенович Овечкин, но впоследствии он свою
фамилию изменил для того, что на него пало подозрение в приспешении якобы смерти своей жены, после чего ему даже и священнодействие было воспрещено, и он сложил сан и вышел в светское звание.