Неточные совпадения
— дворянин
учится наукам: его хоть и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Г-жа Простакова. Век живи, век
учись, друг мой сердешный! Такое
дело.
Она теперь с радостью мечтала о приезде Долли с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные
дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и
учиться, как это делать.
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей…
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая
деваМечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою:
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет».
Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый
день приходил, как он выражался «
учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его.
— Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось
учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и
дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом
деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— Не знал, так — не говорил бы. И — не перебивай. Ежели все вы тут станете меня учить, это будет
дело пустяковое. Смешное. Вас — много, а ученик — один. Нет, уж вы, лучше,
учитесь, а учить буду — я.
— Нищих стреляют, а? Средь белого
дня? Что же это будет, господин? — строго спросил мужчина и еще более строго добавил: — Вам надо бы знать! Чему
учились?
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим смотрел на него с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько
дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно
учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
Летом, на другой год после смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался
учиться в военной школе и должен был ехать в какую-то другую, в Петербург. И вот, за несколько
дней до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила отцу, что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он
учился в другом городе.
Университет
учится, сходки совершенно непопулярны: на первой было около 2500 (из 9 тысяч), на второй — 700, третьего
дня — 150, а вчера, на трех назначенных, — около 100 человек».
— Дунаев, приятель мой, метранпаж, уговаривал меня: «Перестаньте канителиться, почитайте,
поучитесь, займитесь
делом рабочего класса, нашим большевистским
делом».
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат, заканчивала тюремный
день, и тогда Самгину казалось, что весь
день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме с утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо ожидая какого-то праздника, и заранее
учились веселиться.
Болезнь и лень, воспитанная ею, помешали Самгину своевременно хлопотать о переводе в московский университет, а затем он решил отдохнуть, не
учиться в этом году. Но дома жить было слишком скучно, он все-таки переехал в Москву и в конце сентября, ветреным
днем, шагал по переулкам, отыскивая квартиру Лидии.
Клим подумал, что мать, наверное, приехала усталой, раздраженной, тем приятнее ему было увидеть ее настроенной бодро и даже как будто помолодевшей за эти несколько
дней. Она тотчас же начала рассказывать о Дмитрии: его скоро выпустят, но он будет лишен права
учиться в университете.
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим
делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения по
делам. Он года три посылал его к священнику
учиться по-латыни.
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ. У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один
день ездили… А Николай Андреич один сын у нее — больше детей нет. Он
учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
Раз заведя, я был уверен, что проношу долго; я два с половиной года нарочно
учился носить платье и открыл даже секрет: чтобы платье было всегда ново и не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможно чаще, раз по пяти и шести в
день.
— Оригинал, оригинал! — подхватил он, с укоризной качая головой… — Зовут меня оригиналом… На деле-то оказывается, что нет на свете человека менее оригинального, чем ваш покорнейший слуга. Я, должно быть, и родился-то в подражание другому… Ей-богу! Живу я тоже словно в подражание разным мною изученным сочинителям, в поте лица живу; и учился-то я, и влюбился, и женился, наконец, словно не по собственной охоте, словно исполняя какой-то не то долг, не то урок, — кто его разберет!
«Мы бедны, — говорила песенка, — но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света. Будем
учиться — знание освободит нас; будем трудиться — труд обогатит нас, — это
дело пойдет, — поживем, доживем —
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить в гошпитале и Академии; так прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прежней жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый
день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они играли в дурачки, они играли в лото, она даже стала
учиться играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
Будем
учиться и трудиться, будем петь и любить, будет рай на земле. Будем же веселы жизнью, — это
дело пойдет, оно скоро придет, все дождемся его, —
Мы в это время
учились, вовсе не зная, что в самом
деле творится в практическом мире.
— Ну, войди. Войди, посмотри, как мать-старуха хлопочет. Вон сколько денег Максимушка (бурмистр из ближней вотчины) матери привез. А мы их в ящик уложим, а потом вместе с другими в
дело пустим. Посиди, дружок, посмотри,
поучись. Только сиди смирно, не мешай.
Девичий гомон мгновенно стихает; головы наклоняются к работе; иглы проворно мелькают, коклюшки стучат. В дверях показывается заспанная фигура барыни, нечесаной, немытой, в засаленной блузе. Она зевает и крестит рот; иногда так постоит и уйдет, но в иной
день заглянет и в работы. В последнем случае редко проходит, чтобы не раздалось, для начала
дня, двух-трех пощечин. В особенности достается подросткам, которые еще
учатся и очень часто портят работу.
Любили букинисты и студенческую бедноту, делали для нее всякие любезности. Приходит компания студентов, человек пять, и общими силами покупают одну книгу или издание лекций совсем задешево, и все
учатся по одному экземпляру. Или брали напрокат книгу, уплачивая по пятачку в
день. Букинисты давали книги без залога, и никогда книги за студентами не пропадали.
— Так, так, сынок… Худому
учитесь, а доброго не видите. Ну, да это ваше
дело… да. Не маленькие и свой разум должны иметь.
— Иначе не можно… Раньше я думал, что она будет только приезжать
учиться вместе с Дидей, но из этого ничего не выйдет. Конечно, мы сделаем это не вдруг: сначала Устенька будет приходить на уроки, потом будет оставаться погостить на несколько
дней, а уж потом переедет совсем.
Несколько
дней я не ходил в школу, а за это время вотчим, должно быть, рассказал о подвиге моем сослуживцам, те — своим детям, один из них принес эту историю в школу, и, когда я пришел
учиться, меня встретили новой кличкой — вор. Коротко и ясно, но — неправильно: ведь я не скрыл, что рубль взят мною. Попытался объяснить это — мне не поверили, тогда я ушел домой и сказал матери, что в школу не пойду больше.
Присел на корточки, заботливо зарыл узел с книгами в снег и ушел. Был ясный январский
день, всюду сверкало серебряное солнце, я очень позавидовал брату, но, скрепя сердце, пошел
учиться, — не хотелось огорчить мать. Книги, зарытые Сашей, конечно, пропали, и на другой
день у него была уже законная причина не пойти в школу, а на третий его поведение стало известно деду.
Через несколько
дней после приезда он заставил меня учить молитвы. Все другие дети были старше и уже
учились грамоте у дьячка Успенской церкви; золотые главы ее были видны из окон дома.
Я не мог бежать с ним: в те
дни у меня была своя задача — я решил быть офицером с большой светлой бородой, а для этого необходимо
учиться. Когда я рассказал брату план, он, подумав, согласился со мною...
Конечно, не было бы жаль никаких затрат, если бы мастерские здесь были школами, где каторжные
учились бы мастерствам; на самом же
деле, в литейной и слесарной работают не каторжные, а опытные мастера-поселенцы, состоящие на положении младших надзирателей, с жалованьем по 18 руб. в месяц.
— Secundo, я шляхтич славного герба, в котором вместе с «копной и вороной» недаром обозначается крест в синем поле. Яскульские, будучи хорошими рыцарями, не раз меняли мечи на требники и всегда смыслили кое-что в
делах неба, поэтому ты должна мне верить. Ну а в остальном, что касается orbisterrarum, то есть всего земного, слушай, что тебе скажет пан Максим Яценко, и
учись хорошо.
Я божию матерь на помощь звала,
Совета просила у бога,
Я думать
училась: отец приказал
Подумать… нелегкое
дело!
Всякий, кто
учился, служил, занимался частными комиссиями, вообще имел
дела с людьми, — натыкался, вероятно, не раз в жизни на подобного самодура и может засвидетельствовать практическую справедливость наших слов.
— А вам кто велел
дела не понимать? Вот и
учитесь у умных людей! — отрезала ему чуть не торжествующая Дарья Алексеевна (старинная и верная приятельница и сообщница Тоцкого).
— Помилуйте, я ваш вопрос очень ценю и понимаю. Никакого состояния покамест я не имею и никаких занятий, тоже покамест, а надо бы-с. А деньги теперь у меня были чужие, мне дал Шнейдер, мой профессор, у которого я лечился и
учился в Швейцарии, на дорогу, и дал ровно вплоть, так что теперь, например, у меня всего денег несколько копеек осталось.
Дело у меня, правда, есть одно, и я нуждаюсь в совете, но…
Англичане еще более стали удивляться и начали накачивать вином и Левшу и курьера и так целые три
дня обходилися, а потом говорят: «Теперь довольно». По симфону воды с ерфиксом приняли и, совсем освежевши, начали расспрашивать Левшу: где он и чему
учился и до каких пор арифметику знает?
— Нет… Я про одного человека, который не знает, куда ему с деньгами деваться, а пришел старый приятель, попросил денег на
дело, так нет. Ведь не дал… А школьниками вместе
учились, на одной парте сидели. А дельце-то какое: повернее в десять раз, чем жилка у Тараса. Одним словом, богачество… Уж я это самое
дело вот как знаю, потому как еще за казной набил руку на промыслах. Сотню тысяч можно зашибить, ежели с умом…
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под свое одеяло. Отец несколько
дней ходил грустный и ни о чем не говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала
учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Смотри, Костя,
учись хорошенько!» [При публикации Записок в 1859 г. рассказ о непристойном поведении царского брата, Константина Павловича, в
день торжественного акта по случаю открытия Лицея был сильно изменен.
— Солидные молодые люди
дело делают: прежде хорошенько
учатся, а потом хорошенько служат; а эти-то кое-как
учились и кое-как служить норовят; лишь бы выслужиться. Повесы, да и только.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились в своих детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой
учился неохотно, — все это увеличилось само собою, потому что прибавилось времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило
дело даже до «Древней Вивлиофики».
До вечера мы не говорили друг с другом; я чувствовал себя виноватым, боялся взглянуть на него и целый
день не мог ничем заняться; Володя, напротив,
учился хорошо и, как всегда, после обеда разговаривал и смеялся с девочками.
Вихров хотел для этого взять какого-нибудь молоденького семинаристика от приходу, какового и поручил отыскать Кирьяну, но тот на другой же
день, придя к нему, объявил, что мальчиков-семинаристов теперь нет у прихода, потому что все они в училище
учатся, а вот тут дьякон-расстрига берется переписывать.
Герой мой вышел от профессора сильно опешенный. «В самом
деле мне, может быть, рано еще писать!» — подумал он сам с собой и решился пока
учиться и
учиться!.. Всю эту проделку с своим сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова и для этого даже не видался с ним долгое время. Он почти предчувствовал, что тот тоже не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же и отправился к приятелю.
— Ну, вот видите, ну хоть бы этот миллион, уж они так болтают о нем, что уж и несносно становится. Я, конечно, с радостию пожертвую на все полезное, к чему ведь такие огромные деньги, не правда ли? Но ведь когда еще я его пожертвую; а они уж там теперь
делят, рассуждают, кричат, спорят: куда лучше употребить его, даже ссорятся из-за этого, — так что уж это и странно. Слишком торопятся. Но все-таки они такие искренние и… умные.
Учатся. Это все же лучше, чем как другие живут. Ведь так?
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он взял ее жить к себе; говорила, что не хочет и не может более жить со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже не будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и будет вести себя хорошо, будет
учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может быть, и раньше) и что, наконец, будет послушна и хоть каждый
день будет принимать какие угодно порошки.
— Но я еще лучше понимаю, что если б она пожелала видеть во мне танцмейстера, то это было бы много полезнее. Я отплясывал бы, но, по крайней мере, вреда никому бы не делал. А впрочем,
дело не в том: я не буду ни танцмейстером, ни адвокатом, ни прокурором — это я уж решил. Я буду медиком; но для того, чтоб сделаться им, мне нужно пять лет
учиться и в течение этого времени иметь хоть какие-нибудь средства, чтоб существовать. Вот по этому-то поводу я и пришел с вами переговорить.