Неточные совпадения
Варвара. У нее первый сон крепок: вот к
утру, так просыпается.
Варвара. Ах ты какой! Да ты слушай! Дрожит вся, точно ее лихорадка бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза, как у помешанной! Давеча
утром плакать принялась, так и рыдает. Батюшки мои! что мне с ней делать?
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели.
Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Помирились, и Самгину показалось, что эта сцена плотнее приблизила
Варвару к нему, а на другой день, рано
утром, спускаясь в долину Арагвы, пышно одетую зеленью, Клим даже нашел нужным сказать
Варваре...
Утром, когда Самгин оделся и вышел в столовую, жена и Кутузов уже ушли из дома, а вечером
Варвара уехала в Петербург — хлопотать по своим издательским делам.
В день похорон с
утра подул сильный ветер и как раз на восток, в направлении кладбища. Он толкал людей в спины, мешал шагать женщинам, поддувая юбки, путал прически мужчин, забрасывая волосы с затылков на лбы и щеки. Пение хора он относил вперед процессии, и Самгин, ведя
Варвару под руку, шагая сзади Спивак и матери, слышал только приглушенный крик...
В числе присутствующих здесь были и такие, которые готовы были просидеть тут хоть до
утра, не вымолвив ни слова, например
Варвара Ардалионовна, сидевшая весь вечер поодаль, молчавшая и всё время слушавшая с необыкновенным любопытством, имевшая, может быть, на то и свои причины.
Прошло с неделю после свидания двух лиц нашего рассказа на зеленой скамейке. В одно светлое
утро, около половины одиннадцатого,
Варвара Ардалионовна Птицына, вышедшая посетить кой-кого из своих знакомых, возвратилась домой в большой и прискорбной задумчивости.
Каждое
утро он проводил за работой, обедал отлично (
Варвара Павловна была хозяйка хоть куда), а по вечерам вступал в очаровательный, пахучий, светлый мир, весь населенный молодыми веселыми лицами, — и средоточием этого мира была та же рачительная хозяйка, его жена.
На следующее
утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она ехала вперед в карете, с Адой и с Жюстиной; он сзади — в тарантасе. Хорошенькая девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему: мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей; Жюстина разделяла ее удивление;
Варвара Павловна смеялась их замечаниям и восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О… она имела объяснение с своим мужем.
Варвара Павловна повела свою атаку весьма искусно; не выдаваясь вперед, по-видимому вся погруженная в блаженство медовых месяцев, в деревенскую тихую жизнь, в музыку и чтение, она понемногу довела Глафиру до того, что та в одно
утро вбежала, как бешеная, в кабинет Лаврецкого и, швырнув связку ключей на стол, объявила, что не в силах больше заниматься хозяйством и не хочет оставаться в деревне.
Какие появились в разных уютных уголках прелестные дорожные несессеры, какие восхитительные туалетные ящики и кофейники, и как мило
Варвара Павловна сама варила кофе по
утрам!
Утром, когда Дарья Павловна за чайным столиком разливала чай,
Варвара Петровна долго и пристально в нее всматривалась и, может быть в двадцатый раз со вчерашнего дня, с уверенностию произнесла про себя...
(Замечу, что
Варвара Петровна, рано
утром и не зная ни о чем, выехала для поимки Степана Трофимовича.)
К
утру у
Варвары Петровны созрел проект разом покончить по крайней мере хоть с одним недоумением — проект замечательный по своей неожиданности.
Утром, как уже известно читателю, я обязан был сопровождать моего друга к
Варваре Петровне, по ее собственному назначению, а в три часа пополудни я уже должен был быть у Лизаветы Николаевны, чтобы рассказать ей — я сам не знал о чем, и способствовать ей — сам не знал в чем.
На другой же день, рано
утром, явились к
Варваре Петровне пять литераторов, из них трое совсем незнакомых, которых она никогда и не видывала.
Холерина перешла, таким образом, в другой припадок, истерического самоосуждения. Я уже упоминал об этих припадках, говоря о письмах его к
Варваре Петровне. Он вспомнил вдруг о Lise, о вчерашней встрече
утром: «Это было так ужасно и — тут, наверно, было несчастье, а я не спросил, не узнал! Я думал только о себе! О, что с нею, не знаете ли вы, что с нею?» — умолял он Софью Матвеевну.
Замечу, что едва лишь Степан Трофимович потерял сознание (в то же
утро), как
Варвара Петровна немедленно опять устранила Софью Матвеевну, совсем вон из избы, и ухаживала за больным сама, одна до конца; а только лишь он испустил дух, немедленно позвала ее.
Часов в десять
утра в доме госпожи Ставрогиной явилась работница Липутина, Агафья, развязная, бойкая и румяная бабенка, лет тридцати, посланная им с поручением к Николаю Всеволодовичу и непременно желавшая «повидать их самих-с». У него очень болела голова, но он вышел.
Варваре Петровне удалось присутствовать при передаче поручения.
И с этими словами уходил — играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В такие ночи
Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, — тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только
утром, то
Варвара встречала день совсем больная.
Уже с
утра они были готовы ехать под венец. Оставалось только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О
Варваре сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о
Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
Варвара усмехнулась. Она думала, что Передонов пьян с
утра. Но она не спорила с ним: а то еще, — думала она, — рассердится и не пойдет под венец.
P. S. Конечно, вы уж знаете, что бабенька
Варвара Петровна скончалась. Сегодня
утром происходили ее похороны, на которых присутствовал и я.
Утром раньше всех к Прокудиным пришла сваха
Варвара.
Как-то филиповками,
утром, зашла к Насте в пуньку
Варвара попросить гребня намычки чесать, поговорила и ушла.
Утром до свету он отправился к куму, а Настя целый день просидела в темной овинной яме, холодная и голодная. Разнесся слух, что Степан пропал и Настя пропала.
Варвара тут же решила, что они сбежали вместе. Целый день об этом толковали на хуторах. У Прокудиных в избе все молчали и нехотя отвечали соседям, приходившим расспрашивать, что? да как? да каким манером она вышла? в какую пору и куда пошла?
Старик уезжал ненадолго в город. Кто-то рассказал Аксинье, что он ездил к нотариусу, чтобы писать завещание, и что Бутёкино, то самое, на котором она жгла кирпич, он завещал внуку Никифору. Об этом ей сообщили
утром, когда старик и
Варвара сидели около крыльца под березой и пили чай. Она заперла лавку с улицы и со двора, собрала все ключи, какие у нее были, и швырнула их к ногам старика.
— Ее платок, точно ее, — заметила
Варвара,
утирая слезы, — вот и прореха на самой серединке.
В прескверное зимнее
утро, семнадцатого февраля, на Тверском бульваре сошлись мужчина в бекешке и дама в салопе и шляпке; это были Сергей Петрович Хозаров и
Варвара Александровна Мамилова. Оба они, пройдя несколько шагов, остановились.
Само собою разумеется, что в последнюю неделю перед приездом Ардальона Семеновича Шатова
Варвара Михайловна муштровала Наташу уже от
утра до вечера.
Варвара Михайловна и на это не согласилась, но, видя смущение жениха, который, стоя посредине комнаты, все еще держал в одной руке кольцо, а в другой футляр и, по-видимому, не знал, что ему делать, она предложила Ардальону Семенычу отдать кольцо ей, для того чтобы вместе с обручальным кольцом Наташи положить его перед образа до завтрашнего
утра.
И стали ее ублажать.
Варвара Петровна первая подошла к ней и поцеловала. Смутилась, оторопела бедная девушка. Еще немного дней прошло с той поры, как, угнетенная непосильной работой в доме названого дяди, она с
утра до ночи терпела попреки да побои ото всех домашних, а тут сама барыня, такая важная, такая знатная, целует и милует ее. А за Варварой Петровной и другие — Варенька, Марья Ивановна, Катенька ее целовали.
Жизнь в Изворовке текла тихая, каждый жил сам по себе. Токарев купался, ел за двоих, катался верхом.
Варвара Васильевна опять с
утра до вечера возилась с больными. Сергей сидел за книгами. Общие прогулки предпринимались редко.
— Скучновата она, верно, — согласилась
Варвара Васильевна. — Да и навязчива немножко. А все-таки она очень хороший человек… и несчастный. С
утра до ночи бегает по урокам, на ее руках больной отец и целая куча сестренок; из-за этого не пошла на курсы…
Дни шли.
Варвара Васильевна с
утра до вечера пропадала в окрестных деревнях, лечила мужиков, принимала их на дому с черного хода. Сергей ушел в книги. Таня тоже много читала, но начинала скучать.
Через пять дней срок отпуска
Варвары Васильевны кончился. Она уехала в Томилинск. С нею вместе уехала в гимназию Катя. Сергей решился остаться в деревне до половины сентября, чтоб получше поправиться от нервов. Он каждое
утро купался, не глядя на погоду, старался побольше есть, рубил дрова и копал в саду ямы для насадок новых яблонь.
С
утра другого же дня на княжну
Варвару посыпались подарки жениха в виде букетов и драгоценностей.