Неточные совпадения
На краю болота и дороги мальчишки и мужики, стерегшие ночное, лежали и пред зарей все
спали под кафтанами.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось
спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться
на ее постели,
на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала
на своей постели и, должно быть,
спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась
на край кровати.
В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и
край желтого песчаного обрыва,
на который она выбежала, почти
падая от усталости.
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от
края полыньи, он круто повернулся и
упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа
на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Придерживая очки, Самгин взглянул в щель и почувствовал, что он как бы
падает в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается
на поверхности воды, налитой в чан, — вода наполняла его в уровень с
краями, свет лежал
на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало
на полу, черном, как земля. В центре кольца
на воде, — точно углубление в ней, — бесформенная тень, и тоже трудно было понять, откуда она?
Там нашли однажды собаку, признанную бешеною потому только, что она бросилась от людей прочь, когда
на нее собрались с вилами и топорами, исчезла где-то за горой; в овраг свозили
падаль; в овраге предполагались и разбойники, и волки, и разные другие существа, которых или в том
краю, или совсем
на свете не было.
А другой быстро, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими ногами с своего ложа, как будто боясь потерять драгоценные минуты, схватит кружку с квасом и, подув
на плавающих там мух, так, чтоб их отнесло к другому
краю, отчего мухи, до тех пор неподвижные, сильно начинают шевелиться, в надежде
на улучшение своего положения, промочит горло и потом
падает опять
на постель, как подстреленный.
Я ехал мимо старинной, полуразрушенной стены и несколька башен: это остатки крепости, уцелевшей от времен покорения области. Якутск основан пришедшими от Енисея казаками, лет за двести перед этим, в 1630-х годах. Якуты пробовали
нападать на крепость, но напрасно. Возникшие впоследствии между казаками раздоры заставили наше правительство взять этот
край в свои руки, и скоро в Якутск прибыл воевода.
Конечно, всякий представлял, как она
упадет, как положит судно
на бок, пришибет сетки (то есть
край корабля), как хлынут волны
на палубу: удастся ли обрубить скоро подветренные ванты, чтобы вдруг избавить судно от напора тяжести
на один бок.
Раз Надежда Васильевна
попала на деревенскую свадьбу и с этого деревенского «веселья» даже заболела: недаром сложились эти похоронные свадебные песни — в них выливалась вся бабья мука мученическая, которой не было конца-краю.
Но уже склонились к темному
краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие
на небе; все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все
спало крепким, неподвижным, передрассветным сном.
Через минуту я заметил, что потолок был покрыт прусскими тараканами. Они давно не видали свечи и бежали со всех сторон к освещенному месту, толкались, суетились,
падали на стол и бегали потом опрометью взад и вперед по
краю стола.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают
на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей
на перелете,
на корму или
на ночевке; ночевку журавли выбирают
на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все
спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по
краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и садясь
на самый
край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она
спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Ему приходилось делать большие обходы, чтобы не
попасть на глаза Шишке, а Мина Клейменый вел все вперед и вперед своим ровным старческим шагом. Петр Васильич быстро утомился и даже вспотел. Наконец Мина остановился
на краю круглого болотца, которое выливалось ржавым ручейком в Мутяшку.
— Валимся! — проговорила Лиза и, забросив за уши свои кудри,
упала на мягкую теткину постель. За нею с
краю легла тихо Гловацкая.
Вернулась Ванда. Она медленно, осторожно уселась
на край Жениной постели, там, где
падала тень от лампового колпака. Из той глубокой, хотя и уродливой душевной деликатности, которая свойственна людям, приговоренным к смерти, каторжникам и проституткам, никто не осмелился ее спросить, как она провела эти полтора часа. Вдруг она бросила
на стол двадцать пять рублей и сказала...
Некоторые родники были очень сильны и вырывались из середины горы, другие били и кипели у ее подошвы, некоторые находились
на косогорах и были обделаны деревянными срубами с крышей; в срубы были вдолблены широкие липовые колоды, наполненные такой прозрачной водою, что казались пустыми; вода по всей колоде переливалась через
край,
падая по бокам стеклянною бахромой.
Когда я лег
спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином, в черной церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее,
на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко рыдал весь народ, собравшийся такою толпою, что
край ее мог достать от Уфы до Зубовки, то есть за десять верст.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки,
на которой лицом вниз
спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться
на самом
краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть
на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
Теперь въезд в помещичий лес крестьянам возбранен, лесной промысел
пал, и, конечно, надолго остался бы лес мертвым капиталом и для помещиков, и для
края, если б
на выручку не подоспели железные дороги, которые значительно приблизили пункты сбыта.
Сначала она стояла в заводской конторе, куда
попал Родион Антоныч крепостным писцом
на три с полтиной жалованья; потом Родион Антоныч присвоил ее себе и перенес
на край завода, в бедную каморку, сырую и вонючую.
Казалось бы, это ли не жизнь! А между тем все крутогорские чиновники, и в особенности супруги их, с ожесточением
нападают на этот город. Кто звал их туда, кто приклеил их к столь постылому для них
краю? Жалобы
на Крутогорск составляют вечную канву для разговоров; за ними обыкновенно следуют стремления в Петербург.
— Очень просто: думал, что я, по всегдашнему своему обыкновению,
на конике
сплю, а я, верно, придя от цыган, прямо
на пол лег, да все и ползал,
края искал, а потом стал прыгать… и допрыгал до горки.
— Дядюшка! — неистово закричал Александр, схватив его за руку, но поздно: комок перелетел через угол соседней крыши,
упал в канал,
на край барки с кирпичами, отскочил и прыгнул в воду.
Она ласковой, но сильной рукой неожиданно дернула Александрова за
край его белой каламянковой рубахи. Юнкер, внезапно потеряв равновесие, невольно
упал на девушку, схватив ее одной рукой за грудь, а другой за твердую гладкую ляжку. Она громко засмеялась, оскалив большие прекрасные зубы.
Как он сначала один город
спалит, потом за другой примется, камня
на камне в них не оставит — все затем, чтоб как можно больше вверенному
краю пользы принести.
Щука (разевает
пасть, чтобы лжесвидетельствовать, но при виде ее разинутой
пасти подсудимым овладевает ужас. Он неистово плещется в тарелке и даже подпрыгивает, с видимым намерением перескочить через
край. У щуки навертываются
на глазах слезы от умиления, причем
пасть ее инстинктивно то разевается, то захлопывается. Однако ж мало-помалу движения пискаря делаются менее и менее порывистыми; он уже не скачет, а только содрогается. Еще одно, два, три содрогания и…)
— Что это, папочка? — спросила опять Лена, вглядываясь, как мужик повернул соху и стал удаляться, ведя новую борозду по другому
краю полосы. Новое деревцо, уже наклонившееся к земле,
попало под железо, судорожно метнулось, задрожало и тихо свалилось
на пашню…
Он жадно наклонился к ней, но вода была соленая… Это уже было взморье, — два-три паруса виднелись между берегом и островом. А там, где остров кончался, — над линией воды тянулся чуть видный дымок парохода. Матвей
упал на землю,
на береговом откосе,
на самом
краю американской земли, и жадными, воспаленными, сухими глазами смотрел туда, где за морем осталась вся его жизнь. А дымок парохода тихонько таял, таял и, наконец, исчез…
— Он стал наливать шампанское; руки его дрожали, пена поднималась через
край и
падала на снег.
Я приведена
на край бездны и должна
упасть.
Вдруг ему послышалось, что вслед за ним прогремел ужасный голос: «Да взыдет вечная клятва
на главу изменника!» Волосы его стали дыбом, смертный холод пробежал по всем членам, в глазах потемнело, и он
упал без чувств в двух шагах от Волги,
на краю утесистого берега, застроенного обширными сараями.
Попасть на чердак не стоило ни малейшего труда, стоило только лечь грудью
на край навеса, спустить ноги в отверстие кровли — и делу конец: несравненно труднее было найти в темноте ход в сени.
Не воскреснуть Игоря дружине,
Не подняться после грозной сечи!
И явилась Карна и в кручине
Смертный вопль исторгла, и далече
Заметалась Желя по дорогам,
Потрясая искрометным рогом.
И от
края, братья, и до
краяПали жены русские, рыдая:
«Уж не видеть милых лад нам боле!
Кто разбудит их
на ратном поле?
Их теперь нам мыслию не смыслить,
Их теперь нам думою не сдумать,
И не жить нам в тереме богатом,
Не звенеть нам серебром да златом...
И сам, прирублен саблею каленой,
В чужом
краю, среди кровавых трав,
Кипучей кровью в битве обагренный,
Упал на щит червленый, простонав:
«Твою дружину, княже. приодели
Лишь птичьи крылья у степных дорог,
И полизали кровь
на юном теле
Лесные звери, выйдя из берлог».
— Не сердись
на меня, мой милый, что я в подобные минуты занимаюсь этим вздором… Я принуждена ехать
на бал к одной даме, мне прислали эти тряпки, и я должна выбрать сегодня. Ах! мне ужасно тяжело! — воскликнула она вдруг и приложилась лицом к
краю картона. Слезы снова закапали из ее глаз… Она отвернулась: слезы могли
попасть на кружева.
Долинский
на мгновение смутился и через другое такое же летучее мгновение невыразимо обрадовался, ощутив, что память его
падает, как надтреснувшая пружина, и спокойная тупость ложится по всем
краям воображения.
Отец брал меня с собою, и мы, в сопровождении толпы всякого народа, обметывали тенетами лежащего
на логове зайца почти со всех сторон; с противоположного
края с криком и воплями бросалась вся толпа, испуганный заяц вскакивал и
попадал в расставленные тенета, Я тоже бегал, шумел, кричал и горячился, разумеется, больше всех.
Роман Прокофьич поставил
на край этажерки карту, выстрелил в нее из револьвера и
попал.
И внезапно, со знакомым страхом, Артамонов старший почувствовал, что снова идёт по
краю глубокого оврага, куда в следующую минуту может
упасть. Он ускорил шаг, протянул руки вперёд, щупая пальцами водянистую пыль ночной тьмы, неотрывно глядя вдаль,
на жирное пятно фонаря.
Солдаты укладывались
спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро
на пространстве двух квадратных сажен, мое место было с
краю. Я долго лежал, смотря
на звезды,
на костры далеких войск, слушая смутный и негромкий шум большого лагеря. В соседней палатке кто-то рассказывал сказку, беспрестанно повторяя слова «наконец того», произнося не «тово», а «того».
— Слава-богу лег
на пол
спать с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена,
на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в крестьянах к лавкам этакие доски набивают с
краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
И с сознанием этим, да еще с болью физической, да еще с ужасом надо было ложиться в постель и часто не
спать от боли большую часть ночи. А
на утро надо было опять вставать, одеваться, ехать в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть с теми же двадцатью четырьмя часами в сутках, из которых каждый был мучением. И жить так
на краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Он
спит, — и длинные ресницы
Закрыли очи под собой;
В ланитах кровь, как у девицы,
Играет розовой струёй;
И
на кольчуге боевой
Ему не жестко. С сожаленьем
На эти нежные черты
Взирает витязь, и мечты
Его исполнены мученьем:
«Так светлой каплею роса,
Оставя
край свой, небеса,
На лист увядший
упадает;
Блистая райским жемчугом,
Она покоится
на нем,
И, беззаботная, не знает,
Что скоро лист увядший тот
Пожнет коса иль конь сомнет...
Светает. Горы снеговые
На небосклоне голубом
Зубцы подъемлют золотые;
Слилися с утренним лучом
Края волнистого тумана,
И
на верху горы Шайтана
Огонь, стыдясь перед зарей,
Бледнеет — тихо приподнялся,
Как перед смертию больной,
Угрюмый князь с земли сырой.
Казалось, вспомнить он старался
Рассказ ужасный и желал
Себя уверить он, что
спал;
Желал бы счесть он всё мечтою…
И по челу провел рукою;
Но грусть жестокий властелин!
С чела не сгладил он морщин.
Так точно вечернее облако, покуда солнце не коснулось до небосклона, принимает вид небесного города, блестит золотыми
краями и обещает чудеса воображению, но солнце закатилось, дунул ветер — и облако растянулось, померкло, — и, наконец,
упадает росою
на землю!
Воспаленные, широко раскрытые глаза (он не
спал десять суток) горели неподвижным горячим блеском; нервная судорога подергивала
край нижней губы; спутанные курчавые волосы
падали гривой
на лоб; он быстрыми тяжелыми шагами ходил из угла в угол конторы, пытливо осматривая старые шкапы с бумагами и клеенчатые стулья и изредка взглядывая
на своих спутников.
— А так: англичанка тоже не дерзнула ангельский лик портить, а сделала печать
на бумажке и подвела ее под
края оклада… Оно это было очень умно и искусно ею устроено, но Лука как нес иконы, так они у него за пазухой шевелились, и оттого печать и
спала.
Однако мне в этот раз не суждено было кончить мою работу, потому что в окно ко мне влетело и прямо
упало на стол письмо в траурном конверте, с очень резкими и, как мне показалось, чрезмерно широкими черными каймами по
краям и крест-накрест.