Неточные совпадения
Бригадир ходил в мундире по городу и строго-настрого приказывал, чтоб
людей, имеющих «
унылый вид», забирали на съезжую и представляли к нему.
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая
людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса,
унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясло меня каким-то пиитическим [Пиитический (устар.) — поэтический.] ужасом.
— Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, — возразил с
унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы
люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Открыв глаза, он увидал лицо свое в дыме папиросы отраженным на стекле зеркала; выражение лица было досадно неумное,
унылое и не соответствовало серьезности момента: стоит
человек, приподняв плечи, как бы пытаясь спрятать голову, и через очки, прищурясь, опасливо смотрит на себя, точно на незнакомого.
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт словам женщин
унылым носом своим. Самгин благосклонно пожал его горячую руку, было так хорошо видеть, что этот
человек с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Самгин охотно пошел; он впервые услыхал, что
унылую «Дубинушку» можно петь в таком бойком, задорном темпе. Пела ее артель, выгружавшая из трюма баржи соду «Любимова и Сольвэ». На палубе в два ряда стояло десять
человек, они быстро перебирали в руках две веревки, спущенные в трюм, а из трюма легко, точно пустые, выкатывались бочки; что они были тяжелы, об этом говорило напряжение, с которым двое грузчиков, подхватив бочку и согнувшись, катили ее по палубе к сходням на берег.
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с
людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало
унылое пение церковного хора.
В такие часы Самгин ощущал, что его наполняет и раздувает ветер
унылой злости на всех
людей и даже — немного — на себя самого.
Он почти неделю не посещал Дронова и не знал, что Юрин помер, он встретил процессию на улице. Зимою похороны особенно грустны, а тут еще вспомнились похороны Варвары: день такой же враждебно холодный, шипел ветер, сеялся мелкий, колючий снег, точно так же навстречу катафалку и обгоняя его, но как бы не замечая, поспешно шагали равнодушные
люди, явилась та же
унылая мысль...
С детства слышал Клим эту песню, и была она знакома, как
унылый, великопостный звон, как панихидное пение на кладбище, над могилами. Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни
людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
Быстрая походка
людей вызвала у Клима
унылую мысль: все эти сотни и тысячи маленьких воль, встречаясь и расходясь, бегут к своим целям, наверное — ничтожным, но ясным для каждой из них. Можно было вообразить, что горьковатый туман — горячее дыхание
людей и все в городе запотело именно от их беготни. Возникала боязнь потерять себя в массе маленьких
людей, и вспоминался один из бесчисленных афоризмов Варавки, — угрожающий афоризм...
Доктор смотрел на все вокруг
унылым взглядом
человека, который знакомится с местом, где он должен жить против воли своей.
Стало холодно, — вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая картина исчезла, а Клим Самгин остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный
человек, очень неприятный и даже как бы совершенно чужой тому, кто думал о нем, в незнакомом деревянном городе, под
унылый, испуганный вой собак.
Самгин давно не беседовал с ним, и антипатия к этому
человеку несколько растворилась в равнодушии к нему. В этот вечер Безбедов казался смешным и жалким, было в нем даже что-то детское. Толстый, в синей блузе с незастегнутым воротом, с обнаженной белой пухлой шеей, с безбородым лицом, он очень напоминал «Недоросля» в изображении бесталанного актера. В его
унылой воркотне слышалось нечто капризное.
Утомленный
унылым однообразием пейзажа, Самгин дремотно и расслабленно подпрыгивал в бричке, мысли из него вытрясло, лишь назойливо вспоминался чей-то невеселый рассказ о
человеке, который, после неудачных попыток найти в жизни смысл, возвращается домой, а дома встречает его еще более злая бессмыслица.
— Папаши нет, — сердито сказала, выходя, с взбитыми волосами жалкого вида бледная девица с синяками под
унылыми глазами. Увидав молодого
человека в хорошем пальто, она смягчилась. — Войдите, пожалуй… Вам что же надо?
Другой же из вошедших — тоже невысокий, костлявый, с очень выдающимися маслаками худых щек серого лица, с прекрасными зеленоватыми широко расставленными глазами и тонкими губами — был
человек, напротив, мрачного и
унылого вида.
— Здорово, Ерофей, справедливый
человек! — отвечал Касьян
унылым голосом.
Унылая, грустная дружба к увядающей Саше имела печальный, траурный отблеск. Она вместе с словами диакона и с отсутствием всякого развлечения удаляла молодую девушку от мира, от
людей. Третье лицо, живое, веселое, молодое и с тем вместе сочувствовавшее всему мечтательному и романтическому, было очень на месте; оно стягивало на землю, на действительную, истинную почву.
Он знал историю жизни почти каждого слобожанина, зарытого им в песок
унылого, голого кладбища, он как бы отворял пред нами двери домов, мы входили в них, видели, как живут
люди, чувствовали что-то серьезное, важное. Он, кажется, мог бы говорить всю ночь до утра, но как только окно сторожки мутнело, прикрываясь сумраком, Чурка вставал из-за стола...
Людмила взяла мать под руку и молча прижалась к ее плечу. Доктор, низко наклонив голову, протирал платком пенсне. В тишине за окном устало вздыхал вечерний шум города, холод веял в лица, шевелил волосы на головах. Людмила вздрагивала, по щеке ее текла слеза. В коридоре больницы метались измятые, напуганные звуки, торопливое шарканье ног, стоны,
унылый шепот.
Люди, неподвижно стоя у окна, смотрели во тьму и молчали.
Ромашов поглядел ему вслед, на его
унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что в его сердце, сквозь горечь недавней обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем не любимому
человеку, у которого во всем мире остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны.
И никогда я не видал его
унылым или замученным, а уж об трезвости нечего и говорить: такую работу не совершенно трезвый
человек ни под каким видом не выполнит.
«И в самом деле, — думал иногда Александров, глядя на случайно проходившего Калагеоргия. — Почему этому
человеку, худому и длинному, со впадинами на щеках и на висках, с пергаментным цветом кожи и с навсегда
унылым видом, не пристало бы так клейко никакое другое прозвище? Или это свойство народного языка, мгновенно изобретать ладные словечки?»
Правда, что прокуроров тогда еще не было, а следовательно, и потрясений не так много было в ходу, но все-таки при частях уже существовали следственные пристава, которые тоже не без любознательности засматривались на
людей, обладающих
унылыми физиономиями.
Встреча выходила какая-то
унылая. Первый, впрочем, отряхнулся Семен Афанасьевич. Он был
человек нервный и притом долго жил в Петербурге, где есть слова на все случаи жизни.
О страстной любви к нему этой барышни говорил спокойно и утвердительно, и, несмотря уже на общую нелепость рассказа, так дико было слышать такую романическую историю о влюбленной девице от
человека под пятьдесят лет, с такой
унылой, огорченной и уродливой физиономией.
Все эти речи, освещая предо мною жизнь, открывали за нею какую-то
унылую пустоту, и в этой пустоте, точно соринки в воде пруда при ветре, бестолково и раздраженно плавают
люди, те самые, которые говорят, что такая толкотня бессмысленна и обижает их.
Эта жалость к
людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все мастера казались хорошими
людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна. В дни зимних вьюг, когда все на земле — дома, деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно звонили
унылые колокола, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на
людей, умерщвляя в них все живое, вытаскивая в кабак, к женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
В темных сенях попался Передонову еще один городовой, низенький, тощий
человек вида исполнительного, но все же
унылого. Он стоял неподвижно и держал подмышкой книгу в кожаном черном переплете. Отрепанная босая девица выбежала из боковой двери, стащила пальто с Передонова и провела его в гостиную, приговаривая...
После ужина, когда работа кончена и душная ночь, обнимая город и
людей липким, потным объятием, безнадёжно стонала о чём-то тысячами тонких и
унылых комариных голосов, — сидели впятером на крыльце или в саду. Шакир разводил небольшой дымник и, помахивая над ним веткой полыни, нагонял на хозяина и постоялку синие струйки едкого курева.
Люди морщились, кашляли, а комары, пронизывая кисейные ткани дыма, неугомонно кусались и ныли.
Глаза опять нечаянно открылись, и Егорушка увидел новую опасность: за возом шли три громадных великана с длинными пиками. Молния блеснула на остриях их пик и очень явственно осветила их фигуры. То были
люди громадных размеров, с закрытыми лицами, поникшими головами и с тяжелою поступью. Они казались печальными и
унылыми, погруженными в раздумье. Быть может, шли они за обозом не для того, чтобы причинить вред, но все-таки в их близости было что-то ужасное.
Литвинов посмотрел на Потугина, и ему показалось, что он никогда еще не встречал
человека более одинокого, более заброшенного…более несчастного. Он не робел на этот раз, не чинился; весь понурый и бледный, с головою на груди и руками на коленях, он сидел неподвижно и только усмехался
унылой усмешкой. Жалко стало Литвинову этого бедного, желчного чудака.
В последнее время мы виделись очень редко. С ним сделалось что-то странное: не сказывается дома и сам никуда не выходит, смотрит угрюмо, молчит, не то что боится, а словно места себе не находит. Нынче, впрочем, это явление довольно обыкновенное. На каждом шагу мы встречаем
людей, которых всегда знали разговаривающими и которые вдруг получили"молчальный дар". Ходят вялые,
унылые, словно необыкновенные сны наяву видят. И никому этих сновидений не поверяют, а молчат, молчат, молчат.
Обмениваясь мыслями, мы и не заметили, как нас застиг вечер. А бабенькина тень невидимо реяла над нами, как бы говоря: дорожите"сведущими
людьми"! ибо это единственный веселый оазис на
унылом фоне вашей жизни, которая все более и более выказывает наклонность отожествиться с управой благочиния!
Стало тихо. За окном на крыше дома что-то негромко трещало; шум колес и глухой говор
людей несся снизу, с улицы. Самовар на столе пел
унылую песню. Щуров пристально смотрел в стакан с чаем, поглаживал бороду, и слышно было, что в груди у него хрипит…
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И
человека зверь почуя
В пустыню темную бежит.
Ясно, что это
люди унылые, безнадежно ограниченные и притом злые и упорные.
Мне кажется, нет и не может быть такого скучного и
унылого города, в котором был бы не нужен умный, образованный
человек.
Слушал он и
унылое снежное поле, с бугорками застывшего навоза, похожего на ряд маленьких, занесенных снегом могил, и синие нежные дали, и телеграфные гудящие столбы, и разговоры
людей.
Один из его рабочих,
унылый кривоногий
человек, по прозвищу Дунькин Муж, говорил о своем хозяине...
Силою любви своей
человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё больше
унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же месте стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
Накрапывал дождь. Густая, душная тьма покрывала фигуры
людей, валявшиеся на земле, скомканные сном или опьянением. Полоса света, исходившая из ночлежки, побледнев, задрожала и вдруг исчезла. Очевидно, лампу задул ветер или в ней догорел керосин. Падая на железную крышу ночлежки, капли дождя стучали робко и нерешительно. С горы из города неслись
унылые, редкие удары в колокол — сторожили церковь.
Бывшие
люди исчезали один по одному. Телега въехала во двор. Какие-то
унылые оборванцы уже тащили из ночлежки учителя.
Дома меня ожидали недоумение и, пожалуй, насмешки жены,
унылый верхний этаж и мое беспокойство, но это в мои годы все-таки легче и как-то роднее, чем ехать двое суток с чужими
людьми в Петербург, где я каждую минуту сознавал бы, что жизнь моя никому и ни на что не нужна и приближается к концу.
Кончилась всенощная. Был слышен гул и движение
людей. Тявкали собаки, топали кони, собираясь в ночное, чей-то
унылый голос безответно тянул...
Там не знают о грязи и
унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе эгоизмов; там не знают о муках
человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми руками сторожей.
Вдали по желтым, мертвым волнам песка двигалась маленькая, темная человеческая фигурка; справа от нее сверкало на солнце веселое, могучее море, а слева, вплоть до горизонта, лежали пески — однообразные,
унылые, пустынные. Яков посмотрел на одинокого
человека и, заморгав глазами, полными обиды и недоумения, крепко потер себе грудь обеими руками…
Вообще говоря, скучных
людей (без различия полов) можно разделить на две главные категории: на веселых и
унылых.
Между раздраженными, часто, впрочем, попадаются субъекты, которые, относительно говоря, почти безвредны; то, по большей части,
люди очень робкие, не смеющие высказывать своей раздражительности, но тем не менее наводящие невыносимую скуку уже одним свои присутствием и
унылой физиономией, которая, заметьте, всегда бывает желтою и всегда странно как-то передергивается.