Этот спасительный пример и увещательные грамоты, которые благочестивый архимандрит Дионисий и незабвенный старец Авраамий рассылали повсюду, пробудили наконец усыпленный дух народа русского; затлились в сердцах искры пламенной любви к отечеству, все готовы были восстать на супостата, но священные слова: «
Умрем за веру православную и святую Русь!» — не раздавались еще на площадях городских; все сердца кипели мщением, но Пожарский, покрытый ранами, страдал на одре болезни, а бессмертный Минин еще не выступил из толпы обыкновенных граждан.
— И ты, сын Димитрия Милославского, желаешь, наряду с бессильными старцами, с изувеченными и не могущими сражаться воинами, посвятить себя единой молитве, когда вся кровь твоя принадлежит отечеству? Ты, юноша во цвете лет своих, желаешь, сложив спокойно руки, смотреть, как тысячи твоих братьев,
умирая за веру отцов и святую Русь, утучняют своею кровию родные поля московские?
Неточные совпадения
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют
умирать в ней
за святую
веру.
В камине свил гнездо филин, не слышно живых шагов, только тень ее… кого уж нет, кто
умрет тогда, ее
Веры — скользит по тусклым, треснувшим паркетам, мешая свой стон с воем ветра, и вслед
за ним мчится по саду с обрыва в беседку…
«Влюблена! в экстазе!» Это казалось ей страшнее всякой оспы, кори, лихорадки и даже горячки. И в кого бы это было? Дай Бог, чтоб в Ивана Ивановича! Она
умерла бы покойно, если б
Вера вышла
за него замуж.
Я в своей комнате перед обедом все думала, что лучше
умереть, чем жить, как я живу теперь, и вдруг,
за обедом, Д. говорит: «
Вера Павловна, пьем
за здоровье моей невесты и вашего жениха».
Впоследствии «простая»
вера разлетелась, и в моем воображении вставала скромная могила: жил, надеялся, стремился, страдал и
умер с мукой в душе
за участь семьи… Какое значение имеет теперь его жизнь, его стремления и его «преждевременная» честность?..
Я эти деньги, что от них взял, двадцать пять рублей, сейчас положил в бедный монастырь — вклад
за Грушину душу, а сам стал начальство просить, чтобы на Кавказ меня определить, где я могу скорее
за веру умереть.
Вот тетенька
Вера Михайловна, которая из милости жила в головлевской усадьбе у братца Владимира Михайлыча и которая
умерла «от умеренности», потому что Арина Петровна корила ее каждым куском, съедаемым
за обедом, и каждым поленом дров, употребляемых для отопления ее комнаты.
«А что же мне нужно? и что это такое я отыскиваю?.. Какое зачало? Какой ныне день?» — соображает Ахилла и никак не добьется этого, потому что он восхъщен отсюда… В ярко освещенном храме,
за престолом, в светлой праздничной ризе и в высокой фиолетовой камилавке стоит Савелий и круглым полным голосом, выпуская как шар каждое слово, читает. «В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово». — «Что это, господи! А мне казалось, что
умер отец Савелий. Я проспал пир
веры!.. я пропустил святую заутреню».
Он был искусный вождь во брани,
Совета муж, любитель муз,
Отечества подпора тверда,
Блюститель
веры, правды друг;
Екатериной чтим
за службу,
За здравый ум,
за добродетель,
За искренность души его.
Он
умер, трон обороняя.
Стой, путник! стой благоговейно.
Здесь Бибикова прах сокрыт.
Солдатам-то просто и задуматься некогда, — так и
умирают, посмеиваясь,
за матушку
за Русь да
за веру!..
Так, граждане нижегородские! я
умер бы, благословляя господа, допустившего меня пролить всю кровь
за веру православную.
Бог с тобой — ступай,
умирай за царя и
веру православную.
Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится на ногах.
Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.)
За пятнадцать-то лет любви, покоя,
за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще
умирать собираюсь. Нет, я не убью ее, не убью и не свяжу… Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила, что бы она ни делала, она от добра не отстанет и о душе моей помнить будет.
Начиная от Сократа до Христа и от Христа вплоть до тех людей, которые из века в век
умирают за истину, все мученики
веры доказывают неправду этого рабского учения и громко говорят нам: «Мы тоже любили жизнь и всех людей, которыми жизнь наша была красна и которые умоляли нас прекратить борьбу.
Тот парадоксальный факт, что человек может бояться
умереть от заразной болезни или несчастного случая и не боится
умереть на войне или мучеником
за веру или идею, свидетельствует о том, что вечность менее страшна, когда человек поднимается от обыденности на высоту.
Вера говорила, и все жадно слушали.
Вера говорила: они гибнут
за то, чтоб была новая, никогда еще в мире не бывавшая жизнь, где не будет рабов и голодных, повелителей и угнетателей. В борьбе
за великую эту цель они гибнут, потому что не хотели думать об одних себе, не хотели терпеть и сидеть, сложа руки. Они
умрут, но кровь их прольется
за хорошее дело; они
умрут, но дело это не
умрет, а пойдет все дальше и дальше.
По странной иронии судьбы в ночь, следовавшую
за днем похорон баронессы фон Армфельдт и
за вечером, когда
Вера Степановна, прочитав предсмертное письмо Тамары Викентьевны, выразила непременное желание исполнить ее волю и взять к себе на воспитание незаконную дочь баронессы, единственный ее сын
умер.