Неточные совпадения
— В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не было
на крыше, он незаметно
ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с
крыши, вошел в дом, в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с газетой в руке и читал, прихлебывая крепкий чай.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины,
ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти
на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над
крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
— Как вы странно говорите! — вдруг остановила она его, перестав плакать, — вы никогда не были таким, я вас никогда таким не видала! Разве вы такой, как давеча были, когда с головой
ушли в рожь, перепела передразнивали, а вчера за моим котенком
на крышу лазили? Давно ли
на мельнице нарочно выпачкались в муке, чтоб рассмешить меня!.. Отчего вы вдруг не такой стали?
По его словам, такой же тайфун был в 1895 году. Наводнение застало его
на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда
на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал
на оморочке и снимал людей с
крыш домов и с деревьев. Сделав это доброе дело, Дерсу
ушел из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем
на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и
уйти под
крышу.
В Суслон приехали ночью. Только в одном поповском доме светился огонек. Где-то ревела голодная скотина. Во многих местах солома с
крыш была уже снята и
ушла на корм. Вот до чего дошло! Веяло от всего зловещею голодною тишиной. Навстречу вышла голодная собака, равнодушно посмотрела
на приезжих, понюхала воздух и с голодною зевотой отправилась в свою конуру.
Посреди юрты стоит очаг,
на котором горят дрова; дым
уходит через отверстие в
крыше.
Обстановка жизни говорит только о бедности и ни о чем другом.
Крыши на избах покрыты корьем и соломой, дворов и надворных построек нет вовсе; 49 домов еще не окончены и, по-видимому, брошены своими хозяевами. 17 владельцев
ушли на заработки.
Дым, крутившийся столбом,
уходил в дыру
на крыше, но часть его оставалась в избушке и страшно ела глаза.
Когда они
ушли, стало слышно, как шуршат тараканы, ветер возится по
крыше и стучит заслонкой трубы, мелкий дождь монотонно бьется в окно. Татьяна приготовляла постель для матери, стаскивая с печи и с полатей одежду и укладывая ее
на лавке.
Иногда,
уходя от душных испарений куриного помета, я вылезал из дровяника, забирался
на крышу его и следил, как в доме просыпались безглазые люди, огромные, распухшие во сне.
Первый день проведен был
на дворе и весь
ушел на распилку и сколачиванье дощечек; второй день исключительно проведен был Акимом
на крыше.
Над ним вспыхнуло и растет опаловое облако, фосфорический, желтоватый туман неравномерно лег
на серую сеть тесно сомкнутых зданий. Теперь город не кажется разрушенным огнем и облитым кровью, — неровные линии
крыш и стен напоминают что-то волшебное, но — недостроенное, неоконченное, как будто тот, кто затеял этот великий город для людей, устал и спит, разочаровался и, бросив всё, —
ушел или потерял веру и — умер.
Охотник продолжает
на следующие дни прежнюю выноску, и, наконец, в семь или восемь дней птица сделается так смирна и ручна, что охотник, вабивший с каждым днем все дальше и дальше, в положенный час кормления, посадив ястреба
на забор или
на крышу, сам
уйдет из виду вон — и только свистнет особливым позывом, которого звук трудно передать буквами, похожими несколько
на слог пфу, как ястреб сейчас прилетит и явится
на руке охотника.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем —
крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они
уходили к синему гребню леса,
на горизонте. Верхом
на коньке
крыши бани сидел синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя
на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
И, когда он, в ответ
на её слова, покорно склонил голову, они
ушли с террасы в комнаты, откуда вскоре раздались аккорды рояля и звуки настраиваемой скрипки. Ипполит Сергеевич сидел в удобном кресле у перил террасы, скрытой от солнца кружевной завесой дикого винограда, всползавшего с земли до
крыши по натянутым бечёвкам, и слышал всё, что говорят сестра и Бенковский. Окна гостиной, закрытые только зеленью цветов, выходили в парк.
Поддавшись какому-то грустному обаянию, я стоял
на крыше, задумчиво следя за слабыми переливами сполоха. Ночь развернулась во всей своей холодной и унылой красе.
На небе мигали звезды, внизу снега
уходили вдаль ровною пеленой, чернела гребнем тайга, синели дальние горы. И от всей этой молчаливой, объятой холодом картины веяло в душу снисходительною грустью, — казалось, какая-то печальная нота трепещет в воздухе: «Далеко, далеко!»
Он совсем плохой хозяин, и его хату можно безошибочно найти, потому что она самая худшая во всем селе: дрань
на крыше дырявая, еле держится, стекла в окнах почти все повыбиты и заменены тряпками, стены
ушли в землю и покосились.
Собака заснула за двором. Голодный волк набежал и хотел съесть ее. Собака и говорит: «Волк! подожди меня есть, — теперь я костлява, худа. А вот, дай срок, хозяева будут свадьбу играть, тогда мне еды будет вволю, я разжирею, — лучше тогда меня съесть». Волк поверил и
ушел. Вот приходит он в другой раз и видит — собака лежит
на крыше. Волк и говорит: «Что ж, была свадьба?» А собака и говорит: «Вот что, волк: коли другой раз застанешь меня сонную перед двором, не дожидайся больше свадьбы».
Поглядели, как
на горизонте огромным факелом вздымался огонь, переходя в огненно-светящийся дым, как полоса этого дыма, все чернея,
уходила над
крышами и садами вдаль.
Он
ушел с фельдшером. Полил дождь, капли зашумели по листьям деревьев. Ветер рванул в окно и обдал брызгами лежавшую
на столике книжку журнала. Марья Сергеевна заперла окна и дверь
на террасу. Шум дождя по листьям стал глуше, и теперь было слышно, как дождь барабанил по
крыше. Вода струилась по стеклам, зелень деревьев сквозь них мутилась и теряла очертания.