Неточные совпадения
Только
в ранней молодости и можно пить безнаказанно вино
в такой
бане. Я, не дождавшись конца обеда,
ушел скорее
в другую палатку, чтоб не заняли места, и глубоко заснул.
Он бросил лопату и, махнув рукою,
ушел за
баню,
в угол сада, где у него были парники, а я начал копать землю и тотчас же разбил себе заступом [Заступ — железная лопата.] палец на ноге.
—
Уйдешь ли ты
в баню, мерзавец! — крикнула наконец Марья Петровна, но таким голосом, что Сенечке стало страшно. И долго потом волновалась Марья Петровна, и долго разговаривала о чем-то сама с собой, и все повторяла:"Лишу! ну, как бог свят лишу я этого подлеца наследства! и перед богом не отвечу!"С своей стороны, Сенечка хоть и пошел
в баню, но не столько мылся
в ней, сколько размышлял:"Господи, да отчего же я всем угодил, всем заслужил, только маменьке Марье Петровне ничем угодить и заслужить не могу!"
— Пойду
в баню! — усмехаясь, проговорил хохол и быстро, молча собравшись,
ушел, угрюмый.
— Известно что: двои сутки пил! Что хошь, то и делайте. Нет моей силушки: ни ложки, ни плошки
в доме не стало: все перебил; сама еле жива
ушла; третью ночь с детками
в бане ночую.
После обеда она
ушла в образную, велела засветить все лампадки и затворилась, предварительно заказав истопить
баню.
Манило за город, на зелёные холмы, под песни жаворонков, на реку и
в лес, празднично нарядный. Стали собираться
в саду, около
бани, под пышным навесом берёз, за столом, у самовара, а иногда — по воскресеньям —
уходили далеко
в поле, за овраги, на возвышенность, прозванную Мышиный Горб, — оттуда был виден весь город, он казался написанным на земле ласковыми красками, и однажды Сеня Комаровский, поглядев на него с усмешечкой, сказал...
А то
уйду в сад, залезу
в яму, на месте сгоревшей
бани, лягу
в полынь и лопух носом вверх и лежу, всё посвистывая.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы,
в нем — крыши
бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они
уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши
бани сидел синий мужик, держа
в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся
в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Если натопить жарко
баню и налить воду на кирпичи, вода вся
уйдет паром, и будет сухо. Поддай еще — вода опять разойдется. Если
баня горяча, летучей воды разойдется
в воздухе ушат. Ушат воды будет стоять
в горячем воздухе
бани, и его не будет видно. Воздух
бани впитает
в себя весь ушат. Но если станешь еще поддавать, то воздух уже напитается и не станет больше принимать воды, а лишняя вода потечет каплями. Один ушат будет держаться, а лишняя вода вытечет.
Заберется, бывало, Гаранька на чердак и зимним временем, плотно прижавшись к чуть теплой трубе, сидит по нескольку часов над каким-нибудь «Цветником» либо «Прологом», а по воскресеньям и понедельникам
уходил в не совсем еще остывшую после субботней топки
баню и там до поздних сумерек просиживал над книгой.
— Вон там,
в самой пучине, к тому берегу, у
бани почти, — говорит прачка, убирая мокрое белье на коромысло. — Я гляжу, что он ныряет; а он покажется так-то, да и
уйдет опять, покажется еще, да как крикнет...
Комик посидел еще немного у больного, потом нежно поцеловал его и
ушел. К вечеру забегал к Щипцову jeune-premier [Первый любовник (франц.).] Брама-Глинский. Даровитый артист был
в прюнелевых полусапожках, имел на левой руке перчатку, курил сигару и даже издавал запах гелиотропа, но, тем не менее, все-таки сильно напоминал путешественника, заброшенного
в страну, где нет ни
бань, ни прачек, ни портных…
—
Уходите, ваше благородие, от греха. Дядя мой
в баню ушедши. С минуты на минуту вернется, он с нас головы поснимает.
В детской наивности она считала «горбача», вероятно, какой-нибудь таежной птицей. Рабочие поняли. Когда же, пройдя
в баню, они увидали там целый склад окровавленной «лопатины» (так именуется
в Сибири одежда), то,
уйдя из-под страшного крова, заявили об открытии начальству.