Неточные совпадения
— Кто ж его
знает! — ответил Базаров, — всего вероятнее, что ничего не думает. — Русский мужик — это тот самый таинственный незнакомец,
о котором некогда так много толковала госпожа Ратклифф. [Госпожа Ратклиф (Редклифф) — английская писательница (1764–1823). Для ее произведений характерны описания фантастических ужасов и таинственных
происшествий.] Кто его поймет? Он сам себя не понимает.
—
О, это все по поводу Дмитрия Федоровича и… всех этих последних
происшествий, — бегло пояснила мамаша. — Катерина Ивановна остановилась теперь на одном решении… но для этого ей непременно надо вас видеть… зачем? Конечно не
знаю, но она просила как можно скорей. И вы это сделаете, наверно сделаете, тут даже христианское чувство велит.
— И вы вправду не
знали, что он у меня во все эти дни ни разу не был? — спросила Наташа тихим и спокойным голосом, как будто говоря
о самом обыкновенном для нее
происшествии.
Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими солдатами ушел на Тифлис и дальше в Карс, а мы направились в Кутаис, чтобы идти на Озургеты, в Рионский отряд.
О происшествии на станции никто из солдат не
знал, а что подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело было сделано без особого шума в какие-нибудь три минуты.
Когда
о происшествии узнал антрепренер Григорий Иванович Григорьев, он тотчас же спустился вниз и приказал Васе перевести меня в свою комнату, которая была вместе с библиотекой. Закулисный завсегдатай театра Эльснер, случайно
узнав о моем падении, тотчас же привел полкового доктора, тоже страстного театрала, быстро уложившего ногу в лубок.
Естественно, наши мысли вертелись вокруг горячих утренних
происшествий, и мы перебрали все, что было, со всеми подробностями, соображениями, догадками и особо картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось
знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала мысль
о Дигэ. Эта таинственная женщина непременно возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
Но краткое известие
о том, что «Николай Фермор бросился в море и утонул», достаточное для начальства, не удовлетворяло родных и друзей погибшего. Им хотелось
знать: как могло случиться это трагическое
происшествие при той тщательной бережи и при той нежной предусмотрительности, с которыми больной был отправлен.
Голован любил возвышенные мысли и
знал Поппе, но не так, как обыкновенно
знают писателя люди, прочитавшие его произведение. Нет; Голован, одобрив «Опыт
о человеке», подаренный ему тем же Алексеем Петровичем Ермоловым,
знал всю поэму наизусть. И я помню, как он, бывало, слушает, стоя у притолки, рассказ
о каком-нибудь новом грустном
происшествии и, вдруг воздохнув, отвечает...
Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не
знал, как и подумать
о таком странном
происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором.
Со времени описанного
происшествия минуло пятнадцать лет. Я заехал в Дрезден навестить поселившееся там дружественное мне русское семейство и однажды неожиданно встретил у них слабенького, но благообразнейшего старичка, которого мне назвали бароном Андреем Васильевичем. Мы друг друга насилу
узнали и заговорили про Ревель, где виделись, и про людей, которых видели. Я спросил
о Сипачеве.
В первое же воскресенье после этого печального
происшествия, обедая у Рубановских, я рассказывал как ужасную новость все, что
знал о смерти Вольфа.
Кадеты младшего возраста не
знали «всей истории», разговор
о которой, после
происшествия с получившим жестокое наказание на теле, строго преследовался, но они верили, что старшим кадетам, между которыми находились еще товарищи высеченного или засеченного, была известна вся тайна призрака. Это давало старшим большой престиж, и те им пользовались до 1859 или 1860 года, когда четверо из них сами подверглись очень страшному перепугу,
о котором я расскажу со слов одного из участников неуместной шутки у гроба.
С несчастного дня, когда случилось это
происшествие, я не видал более ни княгини, ни ее дочери. Я не мог решиться идти поздравить ее с Новым годом, а только послал
узнать о здоровье молодой княжны, но и то большою нерешительностью, чтоб не приняли этого в другую сторону. Визиты же „кондолеансы“ мне казались совершенно неуместными. Положение было преглупое: вдруг перестать посещать знакомый дом выходило грубостью, явиться туда — тоже казалось некстати.
— Я посылал туда адъютанта, да и кроме того, мне донесли
о всех почти, кто там находился, — продолжал Пшецыньский. — Только не
знаю, как лучше сделать теперь: донести ли сейчас или как-нибудь помягче стушевать это
происшествие?
На душе Вассы камнем лежит мертвящая тяжесть…
Происшествие в «рабочей» нет-нет да и дает себя
знать. Не то толчком в сердце, не то палящей вереницей мыслей ежеминутно напоминает оно
о себе. За обедом едва-едва принудила себя Васса проглотить несколько глотков супа…
Александра Ивановна Синтянина едва только через несколько дней после
происшествия узнала об исчезновении Ларисы и Форовой, и то весть об этом пришла на хутор чрез отца Евангела, который, долго не видя майора, ходил осведомляться
о нем, но его не видал, а только
узнал о том, что все разъехались, и что сам майор как ушел провожать жену, с той поры еще не бывал назад.
Толпа всё увеличивалась и увеличивалась… Бог
знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула и повалила к трактиру. Так никто и не
узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли
о скворцах, истинных виновниках
происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек — это пожарный, ходивший на каланче…
Несмотря на то что в описываемое нами время — а именно в ноябре 1758 года — не было ни юрких репортеров, ни ловких интервьюеров, ни уличных газетных листов, подхватывающих каждое сенсационное
происшествие и трубящих
о нем на тысячу ладов, слух
о загадочной смерти молодой красавицы княжны, при необычайной, полной таинственности обстановке, пронесся, повторяем, с быстротою электричества,
о котором тогда имели очень смутное понятие, не только по великосветским гостиным Петербурга, принадлежавшим к той высшей придворной сфере, в которой вращалась покойная, но даже по отдаленным окраинам тогдашнего Петербурга, обитатели которых
узнали имя княжны только по поводу ее более чем странной кончины.
Князь Вадбольский, управившись с Владимиром, поспешил к пастору и,
узнав, что он говорит по-русски, обласкал его; на принесенные же им жалобы, что так неожиданно и против условий схвачен человек, ему близкий, дан ему утешительный ответ, что это сделано по воле фельдмаршала, именно для блага человека, в котором он принимает такое живое участие; и потому пастор убежден молчать об этом
происшествии, как
о важной тайне.
— Я бы желал быть вашим сотрудником, — заговорил он. — Но прежде всего я должен предупредить вас, что я не намерен навязывать вам ни фельетонов, ни передовых статей, а мое сотрудничество в вашей газете ограничится только доставлением вам дневника городских приключений. Дневник этот я буду вам доставлять к воскресенью, и таким образом вы будете
знать о всех
происшествиях в городе.
Надзирательница и фельдшер тотчас же дали
знать о страшном и загадочном
происшествии смотрителю заведения, майору Колиньи; тот удостоверился самоличным видением, что пять женщин умерли, и сейчас же донес об этом губернатору.