Неточные совпадения
Мазурка клонилась
к концу: несколько пожилых мужчин и дам подходили прощаться с
бабушкой и
уезжали; лакеи, избегая танцующих, осторожно проносили приборы в задние комнаты;
бабушка заметно устала, говорила как бы нехотя и очень протяжно; музыканты в тридцатый раз лениво начинали тот же мотив.
Когда княгиня выслушала стихи и осыпала сочинителя похвалами,
бабушка смягчилась, стала говорить с ней по-французски, перестала называть ее вы, моя милая и пригласила приехать
к нам вечером со всеми детьми, на что княгиня согласилась и, посидев еще немного,
уехала.
Вера, на другой день утром рано, дала Марине записку и велела отдать кому-то и принести ответ. После ответа она стала веселее, ходила гулять на берег Волги и вечером, попросившись у
бабушки на ту сторону,
к Наталье Ивановне, простилась со всеми и,
уезжая, улыбнулась Райскому, прибавив, что не забудет его.
Но вот два дня прошли тихо; до конца назначенного срока, до недели, было еще пять дней. Райский рассчитывал, что в день рождения Марфеньки, послезавтра, Вере неловко будет оставить семейный круг, а потом, когда Марфенька на другой день
уедет с женихом и с его матерью за Волгу, в Колчино, ей опять неловко будет оставлять
бабушку одну, — и таким образом неделя пройдет, а с ней минует и туча. Вера за обедом просила его зайти
к ней вечером, сказавши, что даст ему поручение.
— Очень часто: вот что-то теперь пропал. Не
уехал ли в Колчино,
к maman? Надо его побранить, что, не сказавшись,
уехал.
Бабушка выговор ему сделает: он боится ее… А когда он здесь — не посидит смирно: бегает, поет. Ах, какой он шалун! И как много кушает! Недавно большую, пребольшую сковороду грибов съел! Сколько булочек скушает за чаем! Что ни дай, все скушает.
Бабушка очень любит его за это. Я тоже его…
На другой день
к вечеру он получил коротенький ответ от Веры, где она успокоивала его, одобряя намерение его
уехать, не повидавшись с ней, и изъявила полную готовность помочь ему победить страсть (слово было подчеркнуто) — и для того она сама, вслед за отправлением этой записки,
уезжает в тот же день, то есть в пятницу, опять за Волгу. Ему же советовала приехать проститься с Татьяной Марковной и со всем домом, иначе внезапный отъезд удивил бы весь город и огорчил бы
бабушку.
Около того времени, как тверская кузина
уехала в Корчеву, умерла
бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра
к нам и просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил
бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
— Марьи Александровны нет дома, — проговорила она, особенно вглядываясь в генерала, —
уехали с барышней, с Александрой Михайловной,
к бабушке.
Мы принесли ее прямо
к бабушке и тетушке Татьяне Степановне и только что приехавшей тетушке Аксинье Степановне (Александра же Степановна давно
уехала в свою Каратаевку).
Бабушка с тетушками осталась ночевать в Неклюдове у родных своих племянниц; мой отец прямо с похорон, не заходя в дом, как его о том ни просили,
уехал к нам.
Еще прежде известия о свадьбе отправила Арина Васильевна письмо
к своему супругу, в котором уведомляла, что по таким-то важным причинам отвезла она внучку
к умирающей
бабушке, что она жила там целую неделю и что хотя бог дал старухе Бактеевой полегче, но Парашеньку назад не отпустили, а оставили до выздоровления
бабушки; что делать ей было нечего, насильно взять нельзя, и она поневоле согласилась и поспешила
уехать к детям, которые жили одни-одинёхоньки, и что теперь опасается она гнева Степана Михайловича.
Наконец, Бактеева и Курмышева, условившись с Ариной Васильевной, что она ни о чем
к своему супругу писать не станет и отпустит
к ним Парашеньку, несмотря на запрещение Степана Михайловича, под предлогом тяжкой болезни родной
бабушки, —
уехали в свое поместье.
— Олеся, ты теперь обо мне дурно подумала, — сказал я с упреком. — Стыдно тебе! Неужели и ты думаешь, что я могу
уехать, бросив тебя? Нет, моя дорогая. Я потому и начал этот разговор, что хочу сегодня же пойти
к твоей
бабушке и сказать ей, что ты будешь моей женой.
Бабушка не могла
уехать из Петербурга в Протозаново так скоро, как она хотела, — ее удержала болезнь детей. Отец мой, стоя на крыльце при проводах Функендорфов, простудился и заболел корью, которая от него перешла
к дяде Якову. Это продержало княгиню в Петербурге около месяца. В течение этого времени она не получала здесь от дочери ни одного известия, потому что письма по уговору должны были посылаться в Протозаново. Как только дети выздоровели, княгиня,
к величайшему своему удовольствию, тотчас же
уехала.
Бабушка, еще вращавшаяся тогда в высших кружках, чувствовала, что ее мужу изменяет фортуна, что он входит в немилость, и не стала лавировать и поправлять интригами падающее положение, а, расставшись равнодушно со светом,
уехала к себе в Протозаново с твердою решимостью не выезжать оттуда.
Семнадцатилетняя княжна решила как можно скорее оставить материн дом. Выход представлялся один — замужество. Княжна Анастасия никого не любила, ей даже никто не нравился, ей было все равно, за кого бы ее судьба ни вынесла, лишь бы поскорее, лишь бы заставить завидовать себе своих подруг,
уехать за границу, а возвратясь оттуда, жить открытым домом и делать то же, что делают другие, то есть «выезжать в свет»,
к чему
бабушка была решительно неспособна и откровенно в этом сознавалась, говоря, что...
Теперь сейчас и конец. Ровно год тому, в мае месяце, жилец
к нам приходит и говорит
бабушке, что он выхлопотал здесь совсем свое дело и что должно ему опять
уехать на год в Москву. Я как услышала, побледнела и упала на стул, как мертвая.
Бабушка ничего не заметила, а он, объявив, что
уезжает от нас, откланялся нам и ушел.
Узнав, что
бабушка и не думает
уезжать, а, напротив, отправляется опять в воксал, они во всем конклаве (кроме Полины) пришли
к ней переговорить с нею окончательно и даже откровенно.
«Нет, я
уеду,
уеду… Пусть он увезет меня… Ведь я поеду с ним
к бабушке… Здесь я жить не могу…»