— Я так и знала; уж я уговаривала,
уговаривала бабушку — и слушать не хочет, даже с Титом Никонычем не говорит. Он у нас теперь, и Полина Карповна тоже. Нил Андреич, княгиня, Василий Андреич присылали поздравить с приездом…
Неточные совпадения
— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь
бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой, с именем, с заслугами, да не понравился ей — я бы стала
уговаривать ее?
— А что,
бабушка, — вдруг обратился он к ней, — если б я стал
уговаривать вас выйти замуж?
Пили чай с ромом, — он имел запах жженых луковых перьев; пили бабушкины наливки, желтую, как золото, темную, как деготь, и зеленую; ели ядреный варенец [Варенец — заквашенное топленое молоко.], сдобные медовые лепешки с маком, потели, отдувались и хвалили
бабушку. Наевшись, красные и вспухшие, чинно рассаживались по стульям, лениво
уговаривали дядю Якова поиграть.
Бабушка, сидя в темноте, молча крестилась, потом, осторожно подойдя к нему,
уговаривала...
А
бабушка, тоже нетрезвая,
уговаривала сына, ловя его руки...
Мать ни за что не согласилась выйти к собравшимся крестьянам и крестьянкам, сколько ни
уговаривали ее отец,
бабушка и тетушка.
Дедушка с
бабушкой стояли на крыльце, а тетушка шла к нам навстречу; она стала
уговаривать и ласкать меня, но я ничего не слушал, кричал, плакал и старался вырваться из крепких рук Евсеича.
Я бросился к
бабушке, она отнеслась к моему поступку одобрительно,
уговорила деда сходить в ремесленную управу за паспортом для меня, а сама пошла со мною на пароход.
Будь лето, я
уговорил бы
бабушку пойти по миру, как она ходила, будучи девочкой. Можно бы и Людмилу взять с собой, — я бы возил ее в тележке…
Лето выдалось сырое и холодное, деревья были мокрые, все в саду глядело неприветливо, уныло, хотелось в самом деле работать. В комнатах, внизу и наверху, слышались незнакомые женские голоса, стучала у
бабушки швейная машина: это спешили с приданым. Одних шуб за Надей давали шесть, и самая дешевая из них, по словам
бабушки, стоила триста рублей! Суета раздражала Сашу; он сидел у себя в комнате и сердился; но все же его
уговорили остаться, и он дал слово, что уедет первого июля, не раньше.
Впрочем, я и сам тоже был в мытье у
бабушки, разумеется совершенно против моей воли: помню, что мне это стоило много горючих слез, потому что я был от природы чрезвычайно стыдлив, и как меня ни
уговаривали и ни упрашивали «утешить грос мутерхен», [
Бабушку (нем.).] — я не мог раздеться при женщинах.