Неточные совпадения
Автограф эпизода смерти Карениной, переработанного Л. Н.
Толстым для отдельного издания
романа с исправлениями Н. Н. Страхова
Вспомнил, что в
романе «Воскресение» Лев
Толстой назвал ризу попа золотой рогожей, — за это пошленький литератор Ясинский сказал в своей рецензии, что
Толстой — гимназист.
— Сочинениям
Толстого никто не верит, это ведь не Брюсов календарь, а романы-с, да-с, — присвистывая, говорил рябой, и лицо его густо покрывалось мелкими багровыми пятнами.
Чтобы успокоить себя до некоторой степени, я закончил вторую часть
романа и в этом виде снес рукопись в редакцию одного «
толстого» журнала.
— Меня однажды князь Серебряный (вот тот, что граф
Толстой еще целый
роман об нем написал!) к себе сманивал… да-с!"Если, говорит, сделают меня министром, пойдешь ты ко мне?"–"
В одном из писем князя Шаховского, писанном прежде писем Жуковского и Пушкина, интересно следующее описание литературного обеда у графа Ф. П.
Толстого, которое показывает впечатление, произведенное «Юрием Милославским», при первом его появлении в печати: «Я уже совсем оделся, чтоб ехать на свидание с нашими первоклассными писателями, как вдруг принесли мне твой
роман; я ему обрадовался и повез с собой мою радость к гр.
Толстому.
— Вечером заходила Варя, — сказала Маня, садясь. — Она ничего не говорила, но по лицу видно, как ей тяжело, бедняжке. Терпеть не могу Полянского.
Толстый, обрюзг, а когда ходит или танцует, щеки трясутся… Не моего
романа. Но все-таки я считала его порядочным человеком.
Обыкновенно «идея»
романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф
Толстого П. И. Бирюков: «Общая идея
романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного закона, преступление против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника не может быть человек».
В отношении
Толстого к своему
роману замечается та же рассудочная узость и мертвенность, как в его отношении, например, к «Крейцеровой сонате». Каждая строка «Сонаты» кричит о глубоком и легкомысленном поругании человеком серьезного и светлого таинства любви. Сам же
Толстой уверен, что показал в «Сонате» как раз противоположное — что сама любовь есть «унизительное для человека животное состояние», есть его «падение».
Сам
Толстой, разумеется, не так смотрит на свой
роман. Григорович в своих воспоминаниях рассказывает: однажды, на обеде в редакции «Современника», присутствующие с похвалою отозвались о новом
романе Жорж Занд; молодой
Толстой резко объявил себя ее ненавистником и прибавил, что героинь ее
романов, если бы они существовали в действительности, следовало бы, ради назидания, привязывать к позорной колеснице и возить по петербургским улицам.
В последнее время, как вообще сила жизни отождествляется у нас с силою жизни «прекрасного хищного зверя», так и в области любви возносится на высоту тот же «древний, прекрасный и свободный зверь, громким кличем призывающий к себе самку». У
Толстого только очень редко чувствуется несомненная подчас красота этого зверя, — например, в молниеносном
романе гусара Турбина-старшего со вдовушкою Анной Федоровной. Ярко чувствуется эта красота у подлинных зверей.
Параллельно с историей исканий князя Андрея в
романе идет история исканий Пьера Безухова. Параллелизм этот не случаен. Именно в нем скрыта глубочайшая идея самого великого из творений
Толстого.
Для самого
Толстого смысл
романа как будто сводится к следующему разговору светской старухи, матери Вронского, с Кознышевым...
Известно, что в «Войне и мире» под именем графа Николая Ильича Ростова выведен отец
Толстого, граф Николай Ильич
Толстой. В начале
романа мы знакомимся с Ростовым как раз в то время, когда Николаю около шестнадцати лет и он только собирается вступить на военную службу. В гостиной сидят «большие» и чопорно разговаривают. Вдруг с бурною волною смеха и веселья врывается молодежь — Наташа и Соня, Борис и Николай. Мила и трогательна их детская, чистая влюбленность друг в друга.
Такую позорную колесницу
Толстой, по-видимому, хотел сделать из своего
романа и для Анны.
В «Первой ступени»
Толстой делает характерное признание: «Когда я писал
романы, то тогда для меня необъяснимое затруднение, в котором я находился, заключалось в том, чтобы изобразить тип светского человека идеально хороший, добрый и вместе с тем такой, который был бы верен действительности».
Толстого упрекали, что в его
романе «недостаточно определен характер времени», не чувствуется, например, ужасов крепостного права.
Я очень, очень часто печатаюсь. Не дальше как вчера я ходил в редакцию
толстого журнала, чтобы справиться, пойдет ли мой
роман (56 печатных листов).
Возьму случай из моего писательства за конец XIX века. Я уже больше двадцати лет был постоянным сотрудником, как романист, одного
толстого журнала. И вот под заглавием большого
романа я поставил в скобках:"Посвящается другу моему Е.П.Л.". И как бы вы думали? Редакция отказалась поставить это посвящение из соображений, которых я до сих не понимаю.
В
романе мы видим отражение глубочайшей душевной сущности
Толстого, — его непоколебимую веру в то, что жизнь по существу своему светла и радостна, что она твердою рукою ведет человека к счастью и гармонии и что человек сам виноват, если не следует ее призывам.
Романы Достоевского — трагедии,
романы Толстого — эпос.
В художестве
Толстого —
роман его самый совершенный в мировой литературе — человеческая жизнь погружена в жизнь космическую, в круговорот космической жизни.
Серенький
роман этот интересен только как показатель силы, с какою
Толстой рвался к семейной жизни.
И тетушке своей, графине А. А.
Толстой, он пишет: «Я опять в педагогике, как четырнадцать лет тому назад; пишу
роман, но часто не могу оторваться от живых людей для воображаемых».
Кстати сказать,
роман Толстого с этой барышней (Валерией Владимировной Арсеньевой), — недавно только, после смерти Софьи Андреевны опубликованный, — производит очень для
Толстого тяжелое впечатление своею рассудочностью и неразвернутостью: только-только еще зарождается чувство, обе стороны даже еще не уверены вполне, любят ли они, — а
Толстой все время настойчиво уж говорит о требованиях, которые он предъявляет к браку, рисует картины их будущей семейной жизни и т. п.
Толстая тетрадь [Речь идет о дневнике, который вели двоюродные сестры Петровы (в
романе они родные сестры Ратниковы) и который одна из сестер принесла Вересаеву.] в черной клеенчатой обложке с красным обрезом. На самой первой странице, той, которая плохо отстает от обложки и которую обыкновенно оставляют пустою, написано...
Художество
Толстого, быть может, более совершенное, чем художество Достоевского, его
романы — лучшие в мире
романы.
«Вы интересуетесь судьбой выведенных вами в
романе „Тайна высокого дома“ под именем Иннокентия Антиповича Гладких, Семена Порфирьевича
Толстых и приемной дочери покойного Петра Иннокентьевича — Тани, лиц.
Страница из «Русского вестника» 1865 г. № 1, исправленная для первого полного издания
романа (рука автора и С. А.
Толстой).