Неточные совпадения
— Стой! Ты погоди пасть-то разевать! пущай сперва свидетель доскажет! —
крикнула на него
толпа.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как вдруг услыхали уже не громкий говор, а крик. Левин, остановившись,
кричал, и доктор тоже горячился.
Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились, а полковник присоединился к
толпе, чтоб узнать, в чём дело.
— Тише, дети, тише! — даже сердито
закричал Левин на детей, становясь пред женой, чтобы защитить ее, когда
толпа детей с визгом радости разлетелась им навстречу.
Все
закричали живио! и еще новая
толпа хлынула в залу и чуть не сбила с ног княгиню.
«Экая расторопная голова! —
кричит толпа.
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж — в углу за нею дремлет,
Впросонках фора
закричит,
Зевнет и — снова захрапит.
— Все согласны! —
закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.
— Давай совет прежде старшие! —
закричали в
толпе.
— В спину тебе шило! —
кричала с бранью
толпа. — Что он за козак, когда проворовался, собачий сын, как татарин? К черту в мешок пьяницу Шила!
— Веди, веди всех! —
закричала со всех сторон
толпа. — За веру мы готовы положить головы!
— Клади палицу! Клади, чертов сын, сей же час палицу! Не хотим тебя больше! —
кричали из
толпы козаки.
— Да говори нам, что делается, собачий сын! —
закричал один из
толпы, как видно, потеряв терпение.
— Нет, вы оставайтесь! —
закричали из
толпы, — нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые.
— Кирдягу! Кирдягу! —
кричала толпа. — Бородатого! Бородатого! Кирдягу! Кирдягу! Шила! К черту с Шилом! Кирдягу!
— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! —
кричат из
толпы уже многие голоса.
— Хоть бы умереть-то дали спокойно! —
закричала она на всю
толпу, — что за спектакль нашли! С папиросами! Кхе-кхе-кхе! В шляпах войдите еще!.. И то в шляпе один… Вон! К мертвому телу хоть уважение имейте!
— Пусти и меня, братцы! —
кричит один разлакомившийся парень из
толпы.
— Секи ее, секи! Что стали! —
кричат голоса из
толпы.
— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! —
кричит один старик из
толпы.
— Доконал! —
кричат в
толпе.
— Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! —
кричит из
толпы один любитель.
— Лодку! Лодку! —
кричали в
толпе.
Мы расстались дружески. Пугачев, увидя в
толпе Акулину Памфиловну, погрозил пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади тронулись, то он еще раз высунулся из кибитки и
закричал мне: «Прощай, ваше благородие! Авось увидимся когда-нибудь». — Мы точно с ним увиделись, но в каких обстоятельствах!..
Однажды, когда удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую
толпу, наехал я на казака, отставшего от своих товарищей; я готов был уже ударить его своею турецкою саблею, как вдруг он снял шапку и
закричал: «Здравствуйте, Петр Андреич! Как вас бог милует?»
Вдруг
закричали в
толпе, что государь на площади ожидает пленных и принимает присягу.
А он, как пьяный, ничего не чувствует, снова ввернется в
толпу,
кричит: «Падаль!» Клим Иванович, не в том дело, что человек буянит, а в том, что из десяти семеро одобряют его, а если и бьют, так это они из осторожности.
Сквозь
толпу, уже разреженную, он снова перешел площадь у Никитских ворот и, шагая по бульвару в одном направлении со множеством людей, обогнал Лютова, не заметив его. Он его узнал, когда этот беспокойный человек, подскочив,
крикнул в ухо ему...
Сквозь
толпу, точно сквозь сито, протискивались солдаты, тащили на плечах пулеметы, какие-то жестяные коробки, ящики,
кричали...
Горбоносый казацкий офицер, поставив коня своего боком к фронту и наклонясь, слушал большого, толстого полицейского пристава; пристав поднимал к нему руки в белых перчатках, потом, обернувшись к
толпе лицом,
закричал и гневно и умоляюще...
Самгину показалось, что
толпа снова двигается на неподвижную стену солдат и двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к солдатам, для того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья, показывая солдатам красную юбку,
кричала каким-то жестяным голосом...
— Не сдавай, Игнат! —
кричали в
толпе.
— Ну, и врешь! —
крикнул из
толпы человек с креслом на голове.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные
толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди
кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Толпа из бесформенной кучи перестроилась в клин, острый конец его уперся в стену хлебного магазина, и как раз на самом острие завертелся, точно ввертываясь в дверь, красненький мужичок. Печник обернулся лицом к растянувшейся
толпе, бросил на головы ее длинную веревку и
закричал, грозя кулаком...
Не устояв на ногах, Самгин спрыгнул в узкий коридор между вагонами и попал в
толпу рабочих, — они тоже, прыгая с паровоза и тендера, толкали Самгина, а на той стороне паровоза
кричал жандарм,
кричали молодые голоса...
— Долой самодержавие! —
кричали всюду в
толпе, она тесно заполнила всю площадь, черной кашей кипела на ней, в густоте ее неестественно подпрыгивали лошади, точно каменная и замороженная земля под ними стала жидкой, засасывала их, и они погружались в нее до колен, раскачивая согнувшихся в седлах казаков; казаки, крестя нагайками воздух, били направо, налево, люди, уклоняясь от ударов, свистели,
кричали...
Парня осторожно положили поперек дороги Самгина, в минуту собралась
толпа, заткнув улицу; высокий, рыжеватый человек в кожаной куртке вел мохнатенькую лошадь, на козлах саней сидел знакомый извозчик, размахивая кнутом, и плачевно
кричал...
Самгин оглянулся: прилепясь к решетке сквера, схватив рукою сучок дерева, Стратонов возвышался над
толпой, помахивал над нею красным кулаком с перчаткой, зажатой в нем, и
кричал.
В
толпе вертелся Лютов; сняв шапку, размахивая ею, он тоже что-то
кричал, но парень в шубе, пытаясь схватить его пьяной рукою, заглушал все голоса пронзительными визгами истерического восторга.
В следующую минуту Клим оказался в
толпе студентов, которую полиция подгоняла от университета к манежу, и курносый, розовощекий мальчик, без фуражки на встрепанных волосах,
закричал, указывая на него...
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным звуком шагов, нестройно двигалась небольшая, редкая
толпа, она была похожа на метлу, ручкой которой служила цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи прижимались к панелям, — впереди
толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне перед мордами лошадей, он зычно
кричал...
Самгин, не ответив, налил вина в его стакан. Количество ряженых возросло,
толпа стала пестрее, веселей, и где-то близко около двери уже задорно
кричал Лютов...
Было хорошо видно, что люди с иконами и флагами строятся в колонну, и в быстроте, с которой
толпа очищала им путь, Самгин почувствовал страх
толпы. Он рассмотрел около Славороссова аккуратненькую фигурку историка Козлова с зонтиком в одной руке, с фуражкой в другой; показывая
толпе эти вещи, он, должно быть, что-то говорил,
кричал. Маленький на фоне массивных дверей собора, он был точно подросток, загримированный старичком.
В ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в
толпу, затискивали Самгина в средину ее и
кричали в уши ему — ура!
Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Свалив солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь
толпу, он оседал к земле, неслышно
кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал. Рядом с Климом стоял человек в куртке, замазанной красками, он был выше на голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
Куры, петухи, голуби торопливо хватали, отступали, как будто опасаясь ежеминутного предательства, и опять совались. А когда тут же вертелась галка и, подскакивая боком, норовила воровски клюнуть пшена, девушка топала ногой. «Прочь, прочь; ты зачем?» —
кричала она, замахиваясь, и вся пернатая
толпа влет разбрасывалась по сторонам, а через минуту опять головки кучей совались жадно и торопливо клевать, как будто воруя зерна.
Но меня увлекли в соседнюю комнату, там, среди
толпы, меня обыскали всего до последней складки. Я
кричал и рвался.
А американец или англичанин какой-нибудь съездит, с
толпой слуг, дикарей, с ружьями, с палаткой, куда-нибудь в горы, убьет медведя — и весь свет знает и
кричит о нем!
Всякий раз, при сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал,
толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все
кричали. Какие лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.
— Что за сборище? — послышался вдруг решительный, начальственный голос, и к собравшейся вокруг арестанта кучке людей быстрыми шагами подошел околоточный в необыкновенно чистом и блестящем кителе и еще более блестящих высоких сапогах. — Разойтись! Нечего тут стоять! —
крикнул он на
толпу, еще не видя, зачем собралась
толпа.