Неточные совпадения
Из брички вылезла девка, с платком на
голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и мужчине (малый в куртке из пеструшки [Пеструшка — домотканая пестрая
ткань.] был уже потом стащен за ноги, ибо спал мертвецки).
Говорила она — не глядя на Клима, тихо и как бы проверяя свои мысли. Выпрямилась, закинув руки за
голову; острые груди ее высоко подняли легкую
ткань блузы. Клим выжидающе молчал.
Он умерил шаг, вдумываясь в
ткань романа, в фабулу, в постановку характера Веры, в психологическую, еще пока закрытую задачу… в обстановку, в аксессуары; задумчиво сел и положил руки с локтями на стол и на них
голову. Потом поцарапал сухим пером по бумаге, лениво обмакнул его в чернила и еще ленивее написал в новую строку, после слов «Глава I...
Она надела на
голову косынку, взяла зонтик и летала по грядкам и цветам, как сильф, блестя красками здоровья, веселостью серо-голубых глаз и летним нарядом из прозрачных
тканей. Вся она казалась сама какой-то радугой из этих цветов, лучей, тепла и красок весны.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу
ткани на
голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
На нем была ситцевая юбка, на плечах род рубашки, а поверх всего кусок красной бумажной
ткани; на
голове неизбежный платок, как у наших баб; ноги
голые.
Европеянок можно видеть у них дома или с пяти часов до семи, когда они катаются по эспланаде, опрокинувшись на эластические подушки щегольских экипажей в легких, прозрачных, как здешний воздух,
тканях и в шляпках, не менее легких, аjour: точно бабочка сидит на
голове.
Тамара не торопясь перекалывает поудобнее
ткань на своем колене булавкой, заглаживает наперстком шов и говорит, не поднимая сощуренных глаз, чуть склонив
голову набок...
Вечер. Легкий туман. Небо задернуто золотисто-молочной
тканью, и не видно: что там — дальше, выше. Древние знали, что там их величайший, скучающий скептик — Бог. Мы знаем, что там хрустально-синее,
голое, непристойное ничто. Я теперь не знаю, что там я слишком много узнал. Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, — это вера. У меня была твердая вера в себя, я верил, что знаю в себе все. И вот —
Нижние стекла у окон его кабинета завесились непроницаемыми
тканями, возле двух черепов явилась небольшая Венера; везде выросли, как из земли, гипсовые
головы с выражением ужаса, стыда, ревности, доблести — так, как их понимает ученое ваяние, то есть так, как эти страсти не являются в натуре.
Барская стоит, как монумент, держа
голову неподвижно, точно чашу, до краёв полную мудрости; не дождавшись ответа, она вылезает за дверь, а Ульяна, стоя на коленях в цветном пожаре
тканей, шепчет в тоске и страхе...
Сергей Андреич пошел было дальше по набережной, но шагах в пятнадцати от Алексея встретил полного, краснолицего, не старого еще человека, пышущего здоровьем и довольством. Одет он был в свежий, как с иголочки, летний наряд из желтоватой бумажной
ткани, на
голове у него была широкая соломенная шляпа, на шее белоснежная косынка. Борода тщательно выбрита, зато отпущены длинные русые шелковистые бакенбарды. Встретя его, Колышкин остановился.
Опять жидко задребезжал барабан при появлении на крыльце наших офицеров, опять десятка два солдат гавайской армии взяли ружья «на караул». Проходя по двору, Ашанин обернулся и увидал на балконе их величества уже в домашних костюмах: король был во всем белом, а королева в капоте из какой-то легкой
ткани. Оба они провожали любопытными глазами гостей далекого Севера и оба приветливо улыбались и кивнули
головами Ашанину, который в свою очередь, сняв шляпу, поклонился.
На ней было белое платье из пике, подпоясанное белой лентой, на
голове и на шее белые из плотной шелковой
ткани платки, даже башмачки были белые атласные.
Я лучше и яснее всего в жизни помню вечер этого дня: я лежал в детской, в своей кроватке, задернутой голубым ситцевым пологом. После своих эквилибристических упражнений я уже соснул крепким сном — и, проснувшись, слышал, как в столовой, смежной с моею детскою комнатой, отец мой и несколько гостей вели касающуюся меня оживленную беседу, меж тем как сквозь
ткань полога мне был виден силуэт матери, поникшей
головой у моей кроватки.
Персиянин, продавец
тканей, кивнул мне
головою и похвалил мою лошадь. Он хорошо знал папу.
Она осторожно вынула две радужных, причем, наклонившись к Колзакову, обдала его каким-то восхитительным ароматом, исходящим от ее тела сквозившего на груди через тонкую
ткань кружев; у него закружилась
голова.
Татьяна Петровна сладко спала, раскинувшись на постели. Мягкое одеяло прикрывало ее только до пояса. Тонкая
ткань белоснежной сорочки поднималась ровными движениями на не менее белрснежной груди. Одна миниатюрная ручка спустилась с кровати, а другая была закинута под
голову. Раскрытые розовые губки как бы искали поцелуя. Видимо, сладкие грезы, грезы будущего счастья с Борисом, витали над ее хорошенькой головкой.
Когда Нил разольется и оросит нивы Египта, тогда исчезнет унылость народа: тогда все пристани в устьях заблещут яркими флагами чужих кораблей; войдут большие египетские суда с отрадными изображениями ибисовых
голов, и понесутся далеко песни звонкоголосых певцов с Дельты; для наших красавиц привезут роскошные
ткани из Мальты, из Сардинии камни, с Кипра мед и вино, от эллинов масло, мастику и изделия из бронзы, и пестрые паруса из веселого Тира, и ливанские кедры, без которых нет материала для строек в безлесном Египте; а от нас купят дорогою ценой хлеб и тонкий папирус, и кружева из Саиса, и мемфисские колесницы, которых нет прочнее и легче на свете…
В недоумении Пизонский все еще думает, что это продолжается бред. Он закрыл на минуту глаза; но когда снова открыл их, видит перед собою, уже перед самим собою видит высокую большую фигуру, с
головы до ног обвитую черною
тканью. Она стоит, будто приросшая к земле, и с нее тихо бежали на землю мелкие капли воды.
Теперь, после знойного дня,
ткань была отдернута, и над
головами людей, вкушавших яства в этой роскошной столовой, величественно синело высокое небо с множеством звезд.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал
ткань знамени и, недоумевая, покачивал
головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора.