Неточные совпадения
— Отлично, отлично, — говорил он, закуривая толстую папиросу после жаркого. — Я к тебе точно с парохода после
шума и тряски на
тихий берег вышел. Так ты говоришь, что самый элемент рабочего должен быть изучаем и руководить в выборе приемов хозяйства. Я ведь в этом профан; но мне кажется, что теория и приложение ее будет иметь влияние и на рабочего.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и
тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда
шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей,
шум и беготня детей и успокоительные
тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти.
Вставая с первыми лучами,
Теперь она в поля спешит
И, умиленными очами
Их озирая, говорит:
«Простите, мирные долины,
И вы, знакомых гор вершины,
И вы, знакомые леса;
Прости, небесная краса,
Прости, веселая природа;
Меняю милый,
тихий свет
На
шум блистательных сует…
Прости ж и ты, моя свобода!
Куда, зачем стремлюся я?
Что мне сулит судьба моя...
«Поярков», — признал Клим, входя в свою улицу. Она встретила его
шумом работы, таким же, какой он слышал вчера. Самгин пошел
тише, пропуская в памяти своей жильцов этой улицы, соображая: кто из них может строить баррикаду? Из-за угла вышел студент, племянник акушерки, которая раньше жила в доме Варвары, а теперь — рядом с ним.
Круг пошел медленнее,
шум стал
тише, но люди падали на пол все чаще, осталось на ногах десятка два; седой, высокий человек, пошатываясь, встал на колени, взмахнул лохматой головою и дико, яростно закричал...
Теперь, в железном
шуме поезда, сиплый голос его звучал еще
тише, слова стали невнятны. Он закурил папиросу, лег на спину, его круглый живот рыхло подпрыгивал, и казалось, что слова булькают в животе...
Свирепо рыча, гудя, стреляя, въезжали в гущу толпы грузовики, привозя генералов и штатских людей, бережливо выгружали их перед лестницей, и каждый такой груз как будто понижал настроение толпы,
шум становился
тише, лица людей задумчивее или сердитей, усмешливее, угрюмей. Самгин ловил негромкие слова...
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем
тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну
шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Чувствуя, что
шум становится все
тише, Клим Иванович Самгин воодушевился и понизил голос, ибо он знал, что на высоких нотах слабоватый голос его звучит слишком сухо и трескуче. Сквозь пелену дыма он видел глаза, неподвижно остановившиеся на нем, измеряющие его. Он ощутил прилив смелости и первый раз за всю жизнь понял, как приятна смелость.
Пошел он назад, на площадь, где
шум не стал
тише. Самгин тоже пошел за ним, вслушиваясь в говор попутчиков.
В последний вечер пред отъездом в Москву Самгин сидел в Монастырской роще, над рекою, прислушиваясь, как музыкально колокола церквей благовестят ко всенощной, — сидел, рисуя будущее свое: кончит университет, женится на простой, здоровой девушке, которая не мешала бы жить, а жить надобно в провинции, в
тихом городе, не в этом, где слишком много воспоминаний, но в таком же вот, где подлинная и грустная правда человеческой жизни не прикрыта
шумом нарядных речей и выдумок и где честолюбие людское понятней, проще.
Он, с биением сердца и трепетом чистых слез, подслушивал, среди грязи и
шума страстей, подземную
тихую работу в своем человеческом существе, какого-то таинственного духа, затихавшего иногда в треске и дыме нечистого огня, но не умиравшего и просыпавшегося опять, зовущего его, сначала тихо, потом громче и громче, к трудной и нескончаемой работе над собой, над своей собственной статуей, над идеалом человека.
Вечер был
тихий и прохладный. Полная луна плыла по ясному небу, и, по мере того как свет луны становился ярче, наши тени делались короче и чернее. По дороге мы опять вспугнули диких кабанов. Они с
шумом разбежались в разные стороны. Наконец между деревьями показался свет. Это был наш бивак.
Слышался только
шум, будто ветер в
тихий час вечера наигрывал, кружась по водному зеркалу, нагибая еще ниже в воду серебряные ивы.
Протяжный, глубокий, немного зловещий
шум несся над городишком, точно важный голос, рассказывавший о бурном прошлом
тихому и ничтожному настоящему, погруженному в серые будни…
Любовь Андреевна(тихо плачет). Мальчик погиб, утонул… Для чего? Для чего, мой друг. (
Тише.) Там Аня спит, а я громко говорю… поднимаю
шум… Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?
Шум над головою становился всё
тише, пароход уже не дрожал и не бухал по воде. Окно каюты загородила какая-то мокрая стена; стало темно, душно, узлы точно распухли, стесняя меня, и всё было нехорошо. Может быть, меня так и оставят навсегда одного в пустом пароходе?
Тем не менее, даже последние, самые
тихие звуки песни, почти терявшиеся среди уличного
шума, достигая человеческого слуха, поражали всякого громадностью заключенного в них непосредственного страдания.
Все притихли. Высокий ветер, чистый и свободный от испарений земли, тянулся в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски. Они тихо шумели глубоким металлическим
шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди. От всей расстилавшейся внизу картины веяло
тихим спокойствием и глубоким миром.
Его учила несложным напевам эта природа,
шум ее леса,
тихий шепот степной травы, задумчивая, родная, старинная песня, которую он слышал еще над своею детскою колыбелью.
Все это она делала не спеша, без
шума, с какой-то умиленной и
тихой заботливостью на лице.
Тонкий, словно стонущий визг вдруг коснулся его слуха. Мальчик остановился, не дыша, с напряженными мускулами, вытянувшись на цыпочках. Звук повторился. Казалось, он исходил из каменного подвала, около которого Сергей стоял и который сообщался с наружным воздухом рядом грубых, маленьких четырехугольных отверстий без стекол. Ступая по какой-то цветочной куртине, мальчик подошел к стене, приложил лицо к одной из отдушин и свистнул.
Тихий, сторожкий
шум послышался где-то внизу, но тотчас же затих.
Шум, вздохи,
тихие восклицания, кашель и шарканье ног наполнили зал. Подсудимых увели, уходя, они, улыбаясь, кивали головами родным и знакомым, а Иван Гусев негромко крикнул кому-то...
С тех пор, однако ж, как двукратно княгиня Чебылкина съездила с дочерью в столицу, восторги немного поохладились: оказывается, «qu'on n'y est jamais chez soi», [что там никогда не чувствуешь себя дома (франц.)] что «мы отвыкли от этого
шума», что «le prince Курылкин, jeune homme tout-à-fait charmant, — mais que ça reste entre nous — m'a fait tellement la cour, [Князь Курылкин, совершенно очаровательный молодой человек — но пусть это останется между нами — так ухаживал за мной (франц.).] что просто совестно! — но все-таки какое же сравнение наш милый, наш добрый, наш
тихий Крутогорск!»
— Ах, конечно, это очень приятно! — сказала кротко и
тихим голосом княгиня, до сих пор еще красавица, хотя и страдала около пяти лет расстройством нерв, так что малейший стук возбуждал у ней головные боли, и поэтому князь оберегал ее от всякого
шума с неусыпным вниманием.
Но таким ты предстал мне в час
тихого мечтания, в вечерний час, когда поля покрывались мраком, вдали замирал
шум хлопотливого дня, а вблизи все было безмолвно, и лишь ветер шелестил в листьях, и лишь жук вечерний пролетал мимо.
Впервые
тихий край отцов
Услышал бранный звук булата
И
шум немирных челноков.
Чем выше солнце, тем больше птиц и веселее их щебет. Весь овраг наполняется музыкой, ее основной тон — непрерывный шелест кустарника под ветром; задорные голоса птиц не могут заглушить этот
тихий, сладко-грустный
шум, — я слышу в нем прощальную песнь лета, он нашептывает мне какие-то особенные слова, они сами собою складываются в песню. А в то же время память, помимо воли моей, восстановляет картины прожитого.
И показалось нашим, привыкшим только к
шуму родного бора, да к шепоту тростников над
тихою речкой Лозовою, да к скрипу колес в степи, — что они теперь попали в самое пекло.
Ночь,
тихая, прохладная, темная, обступила со всех сторон и заставляла замедлять шаги. Свежие веяния доносились с недалеких полей. В траве у заборов подымались легкие шорохи и
шумы, и вокруг все казалось подозрительным и странным, — может быть, кто-нибудь крался сзади и следил. Все предметы за тьмою странно и неожиданно таились, словно, в них просыпалась иная, ночная жизнь, непонятная для человека и враждебная ему. Передонов тихо шел по улицам и бормотал...
—
Тише! — крикнул Посулов вставая, за ним это слово сказали ещё несколько человек,
шум сжался, притих.
Сидел Назарыч прямо, не качаясь, грёб не торопясь, силою одних рук, без
шума, только скрипели уключины да журчала под носом лодки встревоженная вода и, разбегаясь от бортов, колебала тёмные отражения прибрежных зданий. Кожемякин чувствовал себя маленьким и оробевшим перед этим стариком. Плыли против течения, а ему казалось, что он ровными толчками опускается куда-то вниз. В лад с
тихим плеском воды растекался неуёмный и точно посеребрённый насмешкою голос Тиунова.
Звуки города сливались в один монотонный неясный
шум, подобный
шуму отдаленно едущего экипажа; вблизи меня плеск воды и
тихое поскрипывание каната единственно отмечали тишину.
Песня на берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только
шум морских волн, — задумчивый, мятежный
шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Всё мягче становилась ночь, и всё больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились
тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался ветер.
Оборотясь к соборным храмам, он трижды сотворил крестное знамение, поклонился на все четыре стороны, и по мановению руки его утихло все вокруг Лобного места; мало-помалу молчание стало распространяться по всей площади,
шум отдалялся, глухой говор бесчисленного народа становился все
тише…
тише… и чрез несколько минут лишенный зрения мог бы подумать, что городская площадь совершенно опустела.
Вид пруда и мельницы, стук ее снастей,
шум падающей воды — приводят в
тихое и сладкое волнение душу старого рыбака.
Кровь и мозг совершенно покойны: вы просто чувствуете себя почему-то счастливым; все существо ваше невольно сознает тогда возможность
тихих, мирных наслаждений, скромной задушевной жизни с самим собою; жизни, которую вы так давно, так напрасно, может быть, искали в столицах, с их
шумом, блеском и обольщениями, для вас тогда не существует: они кажутся такими маленькими, что вы даже их не замечаете…
В этом лесу всегда стоял
шум — ровный, протяжный, как отголосок дальнего звона, спокойный и смутный, как
тихая песня без слов, как неясное воспоминание о прошедшем.
Раздался
шум: небольшая собака шмыгнула из-под ног Ильи и с
тихим визгом скрылась. Он вздрогнул: пред ним как будто ожила часть ночной тьмы и, застонав, исчезла.
Не зная, что сказать на это, Илья молчал, хотя всегда чувствовал в себе сильное желание возражать товарищу. И все молчали некоторое время, иногда несколько минут. В тёмной яме становилось как будто ещё темнее. Коптила лампа, пахло углями из самовара, долетал глухой, странный
шум: гудел и выл трактир, там, наверху. И снова рвался
тихий голос Якова...
Он снова с веселой яростью, обезумевший от радости при виде того, как корчились и метались эти люди под ударами его речей, начал выкрикивать имена и площадные ругательства, и снова негодующий
шум стал
тише. Люди, которых не знал Фома, смотрели на него с жадным любопытством, одобрительно, некоторые даже с радостным удивлением. Один из них, маленький, седой старичок с розовыми щеками и глазками, вдруг обратился к обиженным Фомой купцам и сладким голосом пропел...
У горного берега река была оживлена — сновали пароходы,
шум их доносился тяжким вздохом сюда, в луга, где
тихое течение волн наполняло воздух звуками мягкими.
Одни люди жаловались, просили, оправдывались, говоря покорно и плаксиво, другие покрикивали на них сердито, насмешливо, устало. Шелестела бумага, скрипели перья, и сквозь весь этот
шум просачивался
тихий плач девушки.
Эти скромные картины русской ранней весны превосходны, весело зеленеющие озими играют на солнце; поднятый к яровому посеву тучный чернозем лежит как бархат и греется,
тихие ручейки и речки то мелькают в перелогах, как волшебные зеркала в изумрудных рамах, то вьются как ленты, отражая в себе облака, — грунтовые дороги обсохли, но еще не завалены пылью — езда по ним удобна и приятна: копыта бегущих коней не пылят и стучат мягко, колеса катят совсем без
шуму, и след позади только маслится…
Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы,
тихие гробницы,
И
шум, и ржанье табунов.
Но вдруг я вскочил в ужасе. Мне отчетливо послышался скрежет машины, частые толчки, как будто на гигантском катке катали белье… Казалось, я должен опять крикнуть что-то Урманову… Поэтому я быстро подбежал к окну и распахнул его… Ночь была
тихая. Все кругом спало в серой тьме, и только по железной дороге ровно катился поезд, то скрываясь за откосами, то смутно светясь клочками пара. Рокочущий
шум то прерывался, то опять усиливался и наконец совершенно стих…
Под потолком в другом конце зала с широкого балкона грянул оркестр и продолжал
тише, чем
шум стола, напоминая о блистающей Стране.
Сердце его забилось ожиданием; он начал подвигаться
тише, стараясь произвесть как можно менее
шуму и готовясь к отчаянному сопротивлению в случае неожиданного нападения хозяев этого мрачного жилища; даже если бы то были существа бесплотные, духи зла и обмана!..
Её серебряные трели таяли в воздухе, полном
тихого и ласкового
шума волн, и, когда они исчезали, слышалось нервное стрекотанье какого-то насекомого.