Неточные совпадения
Катерина Ивановна закусывала губы и сдерживала слезы; она тоже молилась, изредка оправляя рубашечку
на ребенке и успев набросить
на слишком обнаженные
плечи девочки косынку, которую достала
с комода, не вставая
с колен и молясь.
Пока он рассказывал, Самгин присмотрелся и увидал, что по деревне двигается
на околицу к запасному магазину густая толпа мужиков, баб,
детей, — двигается не очень шумно, а
с каким-то урчащим гулом; впереди шагал небольшой, широкоплечий мужик
с толстым пучком веревки
на плече.
За железной решеткой, в маленьком, пыльном садике, маршировала группа
детей — мальчики и девочки —
с лопатками и
с палками
на плечах, впереди их шагал, играя
на губной гармонике, музыкант лег десяти, сбоку шла женщина в очках, в полосатой юбке.
Ветер нагнал множество весенних облаков, около солнца они были забавно кудрявы, точно парики вельмож восемнадцатого века. По улице воровато бегали
с мешками
на плечах мужики и бабы, сновали
дети, точно шашки, выброшенные из ящика. Лысый старик,
с козлиной бородой
на кадыке, проходя мимо Самгина, сказал...
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные
дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются
с зеленой головы
на плечи, вода, звучно журча, бежит
с длинных волос
на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Поселились они
с матерью во флигеле, в саду, там и родился ты, как раз в полдень — отец обедать идет, а ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело
ребенка родить! Посадил меня
на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему, что еще внук явился, — дедушко даже смеяться стал: «Экой, говорит, леший ты, Максим!»
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам,
ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за
плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили
на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Теперь рядом
с громадною фигурой Морока он походил совсем
на ребенка и как-то совсем по-ребячьи смотрел
на могучие
плечи Морока,
на его широкое лицо, большую бороду и громадные руки.
Ввел ее князь, взял
на руки и посадил, как
дитя,
с ногами в угол
на широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через
плечо и персты руки
на струны поклал. Потом сел сам
на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло
на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти
с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж…
дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только
плечами.
В ответ
на радостные восклицания жены и матери, которые бросились обнимать его, он ограничился двумя-тремя: «Здорово!», после чего повернулся к
детям и, спокойно оглянув их
с головы до ног, надел шапку и взвалил
на плечи мешок.
Отерев мокрые пальцы свои о засученные полы серой шинели, Ваня прошел мимо
детей, которые перестали играть и оглядывали его удивленными глазами. Ребятишки проводили его до самого берега. Два рыбака, стоя по колени в воде, укладывали невод в лодку. То были, вероятно, сыновья седого сгорбленного старика, которого увидел Ваня в отдалении
с саком
на плече.
Увидев жену, мать и
детей, бегущих навстречу, Петр не показал особой радости или нетерпения; очутившись между ними, он начал
с того, что сбросил наземь мешок, висевший за
плечами, положил
на него шапку, и потом уже начал здороваться
с женою и матерью; черты его и при этом остались так же спокойны, как будто он расстался
с домашними всего накануне.
Колебались в отблесках огней стены домов, изо всех окон смотрели головы
детей, женщин, девушек — яркие пятна праздничных одежд расцвели, как огромные цветы, а мадонна, облитая серебром, как будто горела и таяла, стоя между Иоанном и Христом, — у нее большое розовое и белое лицо,
с огромными глазами, мелко завитые, золотые волосы
на голове, точно корона, двумя пышными потоками они падают
на плечи ее.
А вокруг яслей — арабы в белых бурнусах уже успели открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют вином, женщины,
с кувшинами
на плечах, идут к источнику за водою, крестьянин ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца — толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют
дети.
Вечером, возвращаясь домой, Илья входил
на двор
с важным видом человека, который хорошо поработал, желает отдохнуть и совсем не имеет времени заниматься пустяками, как все другие мальчишки и девчонки. Всем
детям он внушал почтение к себе солидной осанкой и мешком за
плечами, в котором всегда лежали разные интересные штуки…
Гости поняли и стали собираться. Помню, Грузин, охмелевший от вина, одевался в этот раз томительно долго. Он надел свое пальто, похожее
на те капоты, какие шьют
детям в небогатых семьях, поднял воротник и стал что-то длинно рассказывать; потом, видя, что его не слушают, перекинул через
плечо свой плед, от которого пахло детской, и
с виноватым, умоляющим лицом попросил меня отыскать его шапку.
Бабушка и для архиерейского служения не переменила своего места в церкви: она стояла слева за клиросом,
с ней же рядом оставалась и maman, а сзади, у ее
плеча, помещался приехавший
на это торжество дядя, князь Яков Львович, бывший тогда уже губернским предводителем. Нас же, маленьких
детей, то есть меня
с сестрою Nathalie и братьев Аркадия и Валерия, бабушка велела вывесть вперед, чтобы мы видели «церемонию».
Кругом стояли ее домашние: слуги в черных кафтанах
с гербовыми лентами
на плече и со свечами в руках; родственники в глубоком трауре, —
дети, внуки и правнуки.
Отцы стравливали
детей, как бойцовых петухов; полупьяные, они стояли
плечо в
плечо друг
с другом, один — огромный, неуклюжий, точно куль овса, из его красных, узеньких щелей под бровями обильно текли слёзы пьяного восторга; другой весь подобрался, точно готовясь прыгнуть, шевелил длинными руками, поглаживая бёдра свои, глаза его почти безумны. Пётр, видя, что борода отца шевелится
на скулах, соображает...
Тогда один из канцелярских,
с толстыми губами,
с широкими
плечами,
с толстым носом, глазами, глядевшими скоса и пьяна,
с разодранными локтями, приближился к передней половине Ивана Никифоровича, сложил ему обе руки накрест, как
ребенку, и мигнул старому инвалиду, который уперся своим коленом в брюхо Ивана Никифоровича, и, несмотря
на жалобные стоны, вытиснут он был в переднюю.
Правда, отпуская меня, он подозвал меня к себе и, дав вторично поцеловать свою руку, промолвил: «Suzanne, la mort de votre mère vous a privee de votre appui naturel; mais vous pourrez toujours compter sur ma protection» [«Сюзанна, смерть матери лишила вас естественной опоры, но вы всегда можете рассчитывать
на мое покровительство» (фр.).], но тотчас же слегка пихнул меня в
плечо другою рукой и,
с обычным своим завастриванием губ, прибавил: «Allez, mon enfant» [«Идите,
дитя мое» (фр.).].
Она явилась в дверях в лёгком белом платье, пышными складками падавшем
с её
плеч к ногам. Костюм её был похож
на детскую блузу, и сама она в нём смотрела
ребёнком.
Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание,
дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней,
на их лица
с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала
на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее
плечам.
«Ах, говорит, душечка, Оленька, как это вы без теплого платья!» Сейчас долой
с своих
плеч свою медвежью шубу, завернул в нее свою миленькую
с ручками и
с ножками, поднял, как малого
ребенка на руки — и в пошевни.
Этого мальчика Андрей Николаевич называл про себя «вашим превосходительством» и искренно недоумевал, неужели такие
дети, как он,
с врожденными погонами
на плечах, родятся тем же простым способом, как и другие
дети?
В это время опять вошла матушка, неся в руках детскую рубашечку
с голубою лентою. Увидя Аграфену, матушка тронула ее за
плечо и сердито показала ей
на мертвого
ребенка.
— Идем
с миром в нашу саклю,
дитя! Тебе нечего делать здесь, ласточка! — сказал он, положив, мне
на плечо свою сухонькую, но сильную руку.
— Потерпи же!.. Потерпи, голубчик!.. Желанный ты мой, ненаглядный!.. До верхотины Вражка не даль какая. — Так нежно и страстно шептала Фленушка, ступая быстрыми шагами и склоняясь
на плечо Самоквасова. — Там до́сыта наговоримся… — ровно
дитя, продолжала она лепетать. — Ох, как сердце у меня по тебе изболело!.. Исстрадалась я без тебя, Петенька, измучилась! Не брани меня. Марьюшка мне говорила… знаешь ты от кого-то… что
с тоски да
с горя я пить зачала…
И
с этими словами он быстро накинул
на плечи порыжевшее от времени пальто, надел
на голову старый, помятый цилиндр и в сопровождении
детей вышел из избушки. Три собаки поплелись за ними. Они знали, что пришел час их работы.
Мисс Мабель, строгая, чопорная англичанка, прекрасно воспитавшая
детей Извольцевых, почти
с ужасом смотрела
на красную, крикливую девчонку, не умевшую вести себя за столом. Нини и Мери молча жались друг к другу. Они даже как будто побаивались этой шумной, бойкой не в меру проказницы. A брат их только бросал
на Тасю презрительные взгляды и молча пожимал
плечами.
То он воображал себя в гостиной у Раббека, рядом
с девушкой, похожей
на сиреневую барышню и
на блондинку в черном; то закрывал глаза и видел себя
с другою, совсем незнакомою девушкою
с очень неопределенными чертами лица; мысленно он говорил, ласкал, склонялся к
плечу, представлял себе войну и разлуку, потом встречу, ужин
с женой,
детей…
«Помилуй, Бог, — говаривал он о них, — это моя семья, мои
дети! Я
с ними пройду весь свет, принесу Царьград
на плечах и сложу у ног моей матушки-царицы».
— Ведомо тебе хлебосольство и единодушие отца моего
с Фомою и то, как они условились соединить нас,
детей своих; памятно тебе, как потешались мы забавами молодецкими в странах иноземных, когда, бывало,
на конях перескакивали через стены зубчатые, крушили брони богатырские и славно мерились
плечами с врагами сильными, могучими, одолевали все преграды и оковы их, вырывали добро у них вместе
с руками и зубрили мечи свои о черепа противников?
При этом случае он посылал Ранееву несколько дорогих групп Vieux Saxe, доставшихся ему по наследству,
с просьбою оставить себе те, которые ему более понравятся, а остальные распределить своим, чья память ему, отсутствующему, так дорога. Расстановка этих групп и выбор их рассеяли
на время хандру старика. Он выбрал себе хорошенькую жницу.
На плече ее был серп, за спиной в тростниковой корзине пригожий, улыбающийся
ребенок, протягивающий ручонку к цветку
на голове его матери.
— Вот кстати. Вот кто загладит обиду мою! — заговорил он, указывая
на дочь. — Рыцари,
дети благородной стали! Вот вам награда. Кто более скосит русских голов
с их богатырских
плеч, тот наследует титул мой, замки и все владения мои и получит Эмму.
— Ведомо тебе хлебосольство и единодушие отца моего
с Фомой и то, как они условились соединить нас,
детей своих; помнишь ты, как потешались мы забавами молодецкими в странах иноземных, когда, бывало,
на конях перескакивали через стены зубчатые, крушили брони богатырские и славно мерились
плечами с врагами сильными, могучими, одолевали все преграды и оковы их, вырывали добро у них вместе
с руками и зубрили мечи свои о черепа противников?
Так же трудно было кормить его, — жадный и нетерпеливый, он не умел рассчитывать своих движений: опрокидывал чашку, давился и злобно тянулся к волосам скрюченными пальцами. И был отвратителен и страшен его вид:
на узеньких, совсем еще детских
плечах сидел маленький череп
с огромным, неподвижным и широким лицом, как у взрослого. Что-то тревожное и пугающее было в этом диком несоответствии между головой и телом, и казалось, что
ребенок надел зачем-то огромную и страшную маску.
Я слез
с дрожек и подошел к Илье.
На руках, под накинутым
на плечи зипуном, он держал закутанного в свивальник
ребенка. Я спросил...