Слушателями были: мальчик лет пятнадцати, с довольно веселым и неглупым лицом и с книгой в руках, молодая девушка лет двадцати, вся в трауре и
с грудным ребенком на руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец, один чрезвычайно странный слушатель, лежавший на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый, с длинными, густыми волосами, с черными большими глазами, с маленькими поползновениями на бакенбарды и бородку.
Неточные совпадения
— Нужно, чтоб
дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он
на женщину, и она, закрыв лицо
руками, визгливо заплакала. Плакали многие.
С лестницы тоже кричали, показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги, удары каблуков и подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину казалось, что глаза и лица
детей особенно озлобленны, никто из них не плакал, даже маленькие, плакали только
грудные.
Дожидалось и несколько женщин
с грудными детьми, и между ними была и та худая женщина, которая легко держала
на руке бескровного ребеночка в скуфеечке из лоскутиков.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему
на руках дочери
ребенку, несколько раз
с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой
грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
«Как по недостаточности моего звания, — говорю, — владыко святый, жена моя каждый вечер, по неимению работницы, отправляется для доения коровы в хлев, где хранится навоз, то я, содержа
на руках свое малое
грудное дитя, плачущее по матери и просящее груди, — как груди дать ему не имею и чем его рассеять, не знаю, — то я, не умея настоящих французских танцев, так
с сим младенцем плавно пожидовски прискакую по комнате и пою ему: „тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота“ или что другое в сем роде невинного содержания, дабы оно было утешно от сего, и в том вся вина моя».
Раз госпожа и крестьянка
с грудным младенцем
на руках подошли вместе; но первая
с надменным видом оттолкнула последнюю и ушибенный
ребенок громко закричал; — «не мудрено, что завтра, — подумал Вадим, — эта богатая женщина будет издыхать
на виселице, тогда как бедная, хлопая в ладоши, станет указывать
на нее
детям своим»; — и отвернувшись он хотел идти прочь.
Тут маленького Сережу поразили тяжело дышащие, согнутые над серпом крестьянки, обвязанные грязными тряпицами пальцы
на руках и босых ногах работавших, и особенно плач
грудного ребенка, который был тут же, в поле,
с матерью, как бы приучаясь к этой «страде» крестьянской.
Облокотясь
на стол и припав
рукою к щеке, тихими слезами плакала Пелагея Филиппьевна, когда, исправивши свои дела, воротился в избу Герасим. Трое большеньких мальчиков молча стояли у печки, в грустном молчанье глядя
на грустную мать. Четвертый забился в углу коника за наваленный там всякого рода подранный и поломанный хлам. Младший сынок
с двумя крошечными сестренками возился под лавкой. Приукутанный в грязные отрепья,
грудной ребенок спал в лубочной вонючей зыбке, подвешенной к оцепу.
A вот другой запасный, фабричный мастеровой, несет
на руках грудного ребенка; за тятькину куртку уцепилась в свою очередь подросток-девочка. За ними шагает
с поникшей головой их еще совсем молодая мать.
Баба — вдова, муж ее умер второй год, а сын в солдатах
на осеннем ученьи, невестка в избе
с двумя своими малыми
детьми: один
грудной,
на руках, другой лет двух сидит
на лавке.