Неточные совпадения
Софья. Я
сказала, что
судьба моя зависит от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину) не позволил вам дочитать господин Скотинин.
— Да, —
сказал он, решительно подходя к ней. — Ни я, ни вы не смотрели на наши отношения как на игрушку, а теперь наша
судьба решена. Необходимо кончить, —
сказал он оглядываясь, — ту ложь, в которой мы живем.
— Ну, доктор, решайте нашу
судьбу, —
сказала княгиня. — Говорите мне всё. «Есть ли надежда?» — хотела она
сказать, но губы ее задрожали, и она не могла выговорить этот вопрос. — Ну что, доктор?…
— Почему же не может? — сдерживая слезы, проговорила Анна, очевидно уже не приписывая никакого значения тому, что он
скажет. Она чувствовала, что
судьба ее была решена.
— Я только хочу
сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает
судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
— Народ не может не знать: сознание своих
судеб всегда есть в народе, и в такие минуты, как нынешние, оно выясняется ему, — утвердительно
сказал Сергей Иванович, взглядывая на старика-пчельника.
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, —
сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть. Как ни говорите, меня трогает
судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, —
сказала княгиня.
— Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! —
сказал капитан, — теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! — Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. — Не бойся, — прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, — все вздор на свете!.. Натура — дура,
судьба — индейка, а жизнь — копейка!
— От кого? —
сказал председатель и, распечатавши, воскликнул: — А! от Плюшкина. Он еще до сих пор прозябает на свете. Вот
судьба, ведь какой был умнейший, богатейший человек! а теперь…
Негодование-то в вас уж очень сильно кипит-с, благородное-с, от полученных обид, сперва от
судьбы, а потом от квартальных, вот вы и мечетесь туда и сюда, чтобы, так
сказать, поскорее заговорить всех заставить и тем все разом покончить, потому что надоели вам эти глупости и все подозрения эти.
Прочитав, она возвратила мне письмо дрожащею рукою и
сказала дрожащим голосом: «Видно, мне не
судьба…
Ну что? не видишь ты, что он с ума сошел?
Скажи сурьезно:
Безумный! что он тут за чепуху молол!
Низкопоклонник! тесть! и про Москву так грозно!
А ты меня решилась уморить?
Моя
судьба еще ли не плачевна?
Ах! боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
— Наоборот, —
сказал он. — Варвары Кирилловны — нет? Наоборот, — вздохнул он. — Я вообще удачлив. Я на добродушие воров ловил, они на это идут. Мечтал даже французские уроки брать, потому что крупный вор после хорошего дела обязательно в Париж едет. Нет, тут какой-то… каприз
судьбы.
— Все одобряют, —
сказал Дронов, сморщив лицо. — Но вот на жену — мало похожа. К хозяйству относится небрежно, как прислуга. Тагильский ее давно знает, он и познакомил меня с ней. «Не хотите ли, говорит, взять девицу, хорошую, но равнодушную к своей
судьбе?» Тагильского она, видимо, отвергла, и теперь он ее называет путешественницей по спальням. Но я — не ревнив, а она — честная баба. С ней — интересно. И, знаешь, спокойно: не обманет, не продаст.
«Вождь», — соображал Самгин, усмехаясь, и жадно пил теплый чай, разбавленный вином. Прыгал коричневый попик. Тело дробилось на единицы, они принимали знакомые образы проповедника с тремя пальцами, Диомидова, грузчика, деревенского печника и других, озорниковатых, непокорных
судьбе. Прошел в памяти Дьякон с толстой книгой в руках и
сказал, точно актер, играющий Несчастливцева...
— От
судьбы, матушка, не увернешься, — назидательно
сказала старуха, разглядывая лодочку огурца.
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность в кошмарный гротеск», — подумал Самгин, споря с кем-то, кто еще не успел
сказать ничего, что требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились женщины, которых он знал. «За эти связи не поблагодаришь
судьбу… И в общем надо
сказать, что моя жизнь…»
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто
сказать: «Знать, не
судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
— Что делать, не
судьба! —
сказал Обломов, вздохнув. — Состояние не позволяет!
Тогда еще он был молод, и если нельзя
сказать, чтоб он был жив, то, по крайней мере, живее, чем теперь; еще он был полон разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого и от
судьбы, и от самого себя; все готовился к поприщу, к роли — прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
— Теперь и я не боюсь! — бодро
сказал он. — С вами не страшна
судьба.
— Это бабушкина «
судьба» посылает тебя ко мне!.. —
сказал он.
— Не домовой, а Бог и
судьба, —
сказала она.
— Я! —
сказала бабушка, — я наказана недаром. Даром
судьба не наказывает…
«Вот бабушка
сказала бы, — подумал он, — что
судьба подшутила: ожидаешь одного, не оглянешься, не усумнишься, забудешься — и обманет».
— Вот видите, без моего «ума и сердца», сами договорились до правды, Иван Иванович! Мой «ум и сердце» говорили давно за вас, да не
судьба! Стало быть, вы из жалости взяли бы ее теперь, а она вышла бы за вас — опять
скажу — ради вашего… великодушия… Того ли вы хотите? Честно ли и правильно ли это и способны ли мы с ней на такой поступок? Вы знаете нас…
«А! вот и пробный камень. Это сама бабушкина „
судьба“ вмешалась в дело и требует жертвы, подвига — и я его совершу. Через три дня видеть ее опять здесь… О, какая нега! Какое солнце взойдет над Малиновкой! Нет, убегу! Чего мне это стоит, никто не знает! И ужели не найду награды, потерянного мира? Скорей, скорей прочь…» —
сказал он решительно и кликнул Егора, приказав принести чемодан.
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в
судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так
сказать, у всех должны опуститься руки и…
— Я вам
сказала все, Аркадий Макарович, — прямо начала она, — наша
судьба в ваших руках.
И то сколько раз из глубины души
скажет спасибо заботливому начальству здешнего края всякий, кого
судьба бросит на эту пустынную дорогу, за то, что уже сделано и что делается понемногу, исподволь, — за безопасность, за возможность, хотя и с трудом, добраться сквозь эти, при малейшей небрежности непроходимые, места!
— Господа присяжные заседатели, — продолжал между тем, грациозно извиваясь тонкой талией, товарищ прокурора, — в вашей власти
судьба этих лиц, но в вашей же власти отчасти и
судьба общества, на которое вы влияете своим приговором. Вы вникните в значение этого преступления, в опасность, представляемую обществу от таких патологических, так
сказать, индивидуумов, какова Маслова, и оградите его от заражения, оградите невинные, крепкие элементы этого общества от заражения и часто погибели.
Скажу ей, Катюше, что я негодяй, виноват перед ней, и сделаю всё, что могу, чтобы облегчить ее
судьбу.
Нагибин боялся прямо высказать Василию Назарычу свои соображения насчет Сергея Александрыча и Надежды Васильевны, которых точно сама
судьба столкнула в Гарчиках, но в одном месте упомянул, что Надежда Васильевна «большую силу имеет над Приваловым и, можно
сказать, даже они спасли его от пьянства и картежной игры».
Господа присяжные, вот мы осудим его, и он
скажет себе: „Эти люди ничего не сделали для
судьбы моей, для воспитания, для образования моего, чтобы сделать меня лучшим, чтобы сделать меня человеком.
Если строгая
судьба лишила вас носа, то выгода ваша в том, что уже никто во всю вашу жизнь не осмелится вам
сказать, что вы остались с носом».
Конечно, иные из посетителей были почти даже веселы и весьма безучастны собственно к
судьбе Мити, но все же опять-таки не к рассматривающемуся делу; все были заняты исходом его, и большинство мужчин решительно желало кары преступнику, кроме разве юристов, которым дорога была не нравственная сторона дела, а лишь, так
сказать, современно-юридическая.
— Знаю, знаю, что вы в горячке, все знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни
сказали, я все знаю наперед. Я давно взяла вашу
судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание
судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях,
скажи и не лги!
Перфишка бросился к барину — и, придерживая стремя, хотел было помочь ему слезть с коня; но тот соскочил сам и, кинув вокруг торжествующий взгляд, громко воскликнул: «Я
сказал, что отыщу Малек-Аделя, — и отыскал его, назло врагам и самой
судьбе!» Перфишка подошел к нему к ручке, но Чертопханов не обратил внимания на усердие своего слуги.
Но ты, твоя
судьба, особенно счастлива; тебя я не смущу, тебе я не поврежу,
сказавши, чем буду я, когда не немногие, как теперь, а все будут достойны признавать меня своею царицею.
Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть лег я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша. Но, видно, одинакая
судьба поражает все обеты, данные на этом месте; Александр был тоже искренен, положивши первый камень храма, который, как Иосиф II
сказал, и притом ошибочно, при закладке какого-то города в Новороссии, — сделался последним.
— Надо помогать матери — болтал он без умолку, — надо стариково наследство добывать! Подловлю я эту Настьку, как пить дам! Вот ужо пойдем в лес по малину, я ее и припру!
Скажу: «Настасья! нам
судьбы не миновать, будем жить в любви!» То да се… «с большим, дескать, удовольствием!» Ну, а тогда наше дело в шляпе! Ликуй, Анна Павловна! лей слезы, Гришка Отрепьев!
Возражения против изложенного выше, впрочем, очень возможны. Мне
скажут, например, что я обличаю такие явления, на которых лежит обязательная печать фатализма. Нельзя же, в самом деле, вооружить ведением детей, коль скоро их возраст самою природою осужден на неведение. Нельзя возложить на них заботу об устройстве будущих их
судеб, коль скоро они не обладают необходимым для этого умственным развитием.
Должен
сказать, что несчастный по своей дальнейшей
судьбе Каменев был всегда очень внимателен и всегда защищал ученых и писателей.
Керосинка не раз решала
судьбу людей.
Скажем, у актрисы А. есть керосинка. Актер Б., из соседнего номера, прожился, обедая в ресторане. Случайный разговор в коридоре, разрешение изжарить кусок мяса на керосинке… Раз, другой…
Судьба крепостных решалась каждую ночь в «адской комнате» клуба, где шла азартная игра, где жизнь имений и людей зависела от одной карты, от одного очка… а иногда даже — от ловкости банкомета, умеющего быстротой рук «исправлять ошибки фортуны», как выражался Федор Толстой, «Американец», завсегдатай «адской комнаты»… Тот самый, о котором Грибоедов
сказал...
Галактион вскочил со стула и посмотрел на отца совсем дикими глазами. О, как он сейчас его ненавидел, органически ненавидел вот за эту безжалостность, за смех, за самоуверенность, — ведь это была его собственная несчастная
судьба, которая смеялась над ним в глаза. Потом у него все помутилось в голове. Ему так много было нужно
сказать отцу, а выходило совсем другое, и язык говорил не то. Галактион вдруг обессилел и беспомощно посмотрел кругом, точно искал поддержки.
— Ну, я
скажу тебе, голубчик, по секрету, ты далеко пойдешь… Очень далеко. Теперь ваше время… да. Только помни старого сибирского волка, исправника Полуянова: такова бывает превратность
судьбы. Был человек — и нет человека.
— А за доктора… Значит, сама нашла свою
судьбу. И то
сказать, баба пробойная, — некогда ей горевать. А я тут встретил ее брата, Голяшкина. Мы с ним дружки прежде бывали. Ну, он мне все и обсказал. Свадьба после святок… Что же, доктор маху не дал. У Прасковьи Ивановны свой капитал.
Епиходов. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что
судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру
сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.