Неточные совпадения
Я рад был отказаться от предлагаемой чести, но делать было нечего. Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с
вином и пивом, и я вторично очутился за одною трапезою с Пугачевым и с его
страшными товарищами.
— Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и поднимали ее горло, — а что вы видели, так я на
Страшном суде скажу, что
вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас, коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— Не девушкой я за тебя выходила замуж… — шептали побелевшие губы. — Нет моей в том
вины, а забыть не могла. Чем ты ко мне ласковее, тем мне
страшнее. Молчу, а у самой сердце кровью обливается.
Конечно, и за то и за это, но есть у нас более
страшная и уже теперь непоправимая
вина.
А в руках она держит большой поднос, на котором по краям стоят много стаканов с шампанским
вином, а посредине куча денег
страшная.
Только этим и объясняется то
страшное напряжение, с которым люди нашего времени стремятся к одурманению себя
вином, табаком, опиумом, картами, чтением газет, путешествиями, всякими зрелищами и увеселениями.
В маленькой комнате, тесно заставленной ящиками с
вином и какими-то сундуками, горела, вздрагивая, жестяная лампа. В полутьме и тесноте Лунёв не сразу увидал товарища. Яков лежал на полу, голова его была в тени, и лицо казалось чёрным,
страшным. Илья взял лампу в руки и присел на корточки, освещая избитого. Синяки и ссадины покрывали лицо Якова безобразной тёмной маской, глаза его затекли в опухолях, он дышал тяжело, хрипел и, должно быть, ничего не видел, ибо спросил со стоном...
По этому случаю было выпито
страшное количество молодого
вина, а под вечер весь экипаж «Георгия Победоносца» — так назывался Ванин баркас отправился на двуконном фаэтоне с музыкой в Севастополь.
Доктор, позеленевший от множества выпитого им
вина, все дразнил Розку, доводя ее до злых слез, и шутил какие-то
страшные шутки. А телеграфист Коля почему-то расплакался, стучал кулаками по столу и орал...
Таисья. Он сегодня не больно страшно… он гораздо
страшнее умеет это делать. Кабы ему
вина дали…
Мальчик с пальчик выглянул из-под кровати и видит —
страшный людоед сел за стол и крикнул на старушку: «Давай
вина».
Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем
страшным и жестоким о первых временах поисков золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось, делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей, горько разочаровался. Он не разбогател, хотя и находил золото, он отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за
вино. Наживались главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а не самые пионеры.
Но потом, в конце романа, в мрачной и
страшной картине падения человеческого духа, когда зло, овладев существом человека, парализует всякую силу сопротивления, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно, излюбленно, со страстью отмщения принимаемым душою вместо света, — в этой картине — столько назидания для судьи человеческого, что, конечно, он воскликнет в страхе и недоумении: «Нет, не всегда мне отмщение, и не всегда Аз воздам», и не поставит бесчеловечно в
вину мрачно павшему преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его».
Пропишет ли доктор кому-либо злополучную касторку в дежурство Веры Васильевны, она дает это противное масло в немного горьковатом портвейне и тем же
вином предлагает запить, между тем как в дежурство Жучки касторка давалась в мяте, что составляло
страшную неприятность для девочек.
И слышит Клии
страшный глас
За сими
страшными стенами,
Калигуллы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упое́нны
Идут убийцы потае́нны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
Опьяненные
вином, они пели песни и смело говорили
страшные, отвратительные слова, которых не решится сказать человек, боящийся бога; безгранично свободные, бодрые, счастливые, они не боялись ни бога, ни дьявола, ни смерти, а говорили и делали всё, что хотели, и шли туда, куда гнала их похоть.
Воспламенившееся
вино кипело как огненная лава, вода клубилась, как будто в адском котле, и обгорелые обломки судна погружались со
страшным шипением в клокочущие волны.
Он искупил свою
вину…
страшной смертью…
Анастасия, имея теперь возможность отнести
вину своей грусти к походу, разлучавшему ее с братом, и к
страшному поединку, не удерживала себя более, не таила более слез в груди.
Вся
вина ее перед этой, там, за несколько комнат лежащей умирающей женщиной, готовящейся ежеминутно предстать на суд Всевышнего, Всеведующего, Всемилостивейшего судьи и принести ему повесть о ее земных страданиях, главною причиною которых была ее родная дочь, любимая ею всею силою ее материнской любви,
страшной картиной восстала перед духовным взором молодой Бахметьевой, а наряду с тем восстали и картины ее позора и глубокого безвозвратного падения.
Нервы княжны дошли до
страшного напряжения. Это ожидание сделалось для нее невыносимой пыткой. Порой ей казалось, что она была бы счастливее, если бы преступление ее было бы уже открыто и она сидела бы в каземате, искупляя наказанием свою
вину. Угрызения совести вдруг проснулись в ней с ужасающею силою. Все окружающее, обстановка, люди, напоминало ей об ее преступлении.
Вручение ножа от имени царя и питье
вина из общей чаши, при лобызании всех присягавших между собою, заключали этот
страшный обряд безвозвратного закабаления на кровавую службу [«Царский суд», историческая повесть Н. Петрова.].
Не я виновата, мать моя всему
виною: она неволей отвела меня на шабаш, неволей обрекла в ведьмы и вымучила из меня
страшную клятву…
Часто в «почетных кубках»
вина, посылаемых царем за пышными трапезами в Александровской слободе приглашенному тому или другому боярину, находилось «Бомелиево зелье», от которого выпивший кубок, с низким поклоном царю «за честь», падал замертво и умирал в
страшных судорогах.
Два дня назад чернь была без работы, а теперь тысячи рук строят там наскоро прекрасный амфитеатр для зрителей, и в городе оживление: все мулы наняты, все пирожники и фруктовщики, рыбаки и продавцы
вина в городе готовят в
страшном изобилии свои произведения для публики.
Только выпив бутылку и две
вина, он смутно сознавал, что тот запутанный,
страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось.
Музыка оборвалась, но тот дикий, обезумевший от
вина, продолжал еще гикать; видимо, кто-то, шутя или серьезно, зажимал ему рот рукою, и сквозь пальцы звук прорывался еще более отчаянным и
страшным.