Неточные совпадения
Он уже позабывал сам, сколько
у него было чего, и помнил только, в каком месте
стоял у него в
шкафу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз.
У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула
стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой
шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился
у памятника Скобелеву; рядом с ним
стоял седой человек, похожий на
шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы
шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
Седобородый жандарм, вынимая из
шкафа книги, встряхивал их, держа вверх корешками, и следил, как молодой товарищ его, разрыв постель, заглядывает под кровать, в ночной столик.
У двери, мечтательно покуривая, прижался околоточный надзиратель, он пускал дым за дверь, где неподвижно
стояли двое штатских и откуда притекал запах йодоформа. Самгин поймал взгляд молодого жандарма и шепнул ему...
У стены, напротив стола,
стоял низкий турецкий диван, в углу железный несгораемый
шкаф, в другом — этажерка.
— Я эту штучку давно уже
у чиновника Морозова наглядел — для тебя, старик, для тебя. Она
у него
стояла даром, от брата ему досталась, я и выменял ему на книжку, из папина
шкафа: «Родственник Магомета, или Целительное дурачество». Сто лет книжке, забубенная, в Москве вышла, когда еще цензуры не было, а Морозов до этих штучек охотник. Еще поблагодарил…
«
У меня на столе
стоит бюст Белинского, который мне очень дорог, вот
шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей.
Далее, в углублении комнаты,
стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких кресел, обитых зеленым трипом. Перед диваном
стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два человека, ноги к ногам.
У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика, были два
шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на кольцах по медной проволоке.
В комнате, с тремя окнами на улицу,
стоял диван и
шкаф для книг, стол, стулья,
у стены постель, в углу около нее умывальник, в другом — печь, на стенах фотографии картин.
Здесь по каждому отделу свой особый кабинет по обе стороны коридора, затем большой кабинет редактора и огромная редакционная приемная, где перед громадными, во все стены, библиотечными
шкафами стоял двухсаженный зеленый стол, на одном конце которого заседал уже начавший стариться фельетонист А.П. Лукин,
у окна — неизменный А.Е. Крепов, а
у другого секретарь редакции, молодой брюнет в очках, В.А. Розенберг принимал посетителей.
Стоило отыскать направо
у шкафа на полу выбитый из рук подсвечник; но чем засветить огарок?
У противоположной окнам стены, вправо от двери,
стоял шкаф.
Сообразив свои выгоды, я быстро проник в
шкаф, который
стоит у двери, и прикрыл его изнутри, решаясь на все.
Книг в доме Негрова водилось немного,
у самого Алексея Абрамовича ни одной; зато
у Глафиры Львовны была библиотека; в диванной
стоял шкаф, верхний этаж его был занят никогда не употреблявшимся парадным чайным сервизом, а нижний — книгами; в нем было с полсотни французских романов; часть их тешила и образовывала в незапамятные времена графиню Мавру Ильинишну, остальные купила Глафира Львовна в первый год после выхода замуж, — она тогда все покупала: кальян для мужа, портфель с видами Берлина, отличный ошейник с золотым замочком…
Дом хотя был и одноэтажный, но делился на много комнат: в двух жила Татьяна Власьевна с Нюшей; Михалко с женой и Архип с Дуней спали в темных чуланчиках; сам Гордей Евстратыч занимал узкую угловую комнату в одно окно, где
у него
стояла двухспальная кровать красного дерева, березовый
шкаф и конторка с бумагами.
— Маня, сколько здесь книг! — сказала из угла,
стоя у моего книжного
шкафа, Кларинька.
Смерклось; подали свеч; поставили на стол разные закуски и медный самовар; Борис Петрович был в восхищении, жена его не знала, как угостить милого приезжего; дверь в гостиную, до половины растворенная, пропускала яркую полосу света в соседнюю комнату, где по стенам чернели высокие
шкафы, наполненные домашней посудой; в этой комнате,
у дверей, на цыпочках
стояла Ольга и смотрела на Юрия, и больше нежели пустое любопытство понудило ее к этому…
Акулина Ивановна. Обедать-то надо в кухне… чтобы не обеспокоить ее… Милая моя!.. И взглянуть нельзя… (Махнув рукой, уходит в сени. Поля
стоит, прислонясь к
шкафу и глядя на дверь в комнату Татьяны. Брови
у нее нахмурены, губы сжаты,
стоит она прямо. Бессеменов сидит
у стола, как бы ожидая чего-то.)
Посреди комнаты стол большой,
у окна кресло мягкое, с одной стороны стола — диван, дорогим ковром покрытый, а перед столом стул с высокой спинкой, кожею обит. Другая комната — спальня его: кровать широкая,
шкаф с рясами и бельём, умывальник с большим зеркалом, много щёточек, гребёночек, пузырьков разноцветных, а в стенах третьей комнаты — неприглядной и пустой — два потайные
шкафа вделаны: в одном вина
стоят и закуски, в другом чайная посуда, печенье, варенье и всякие сладости.
Пили чай за
шкафами, где
у нее
стояла узенькая кровать, два стула, стол и старый, смешно надутый комод с незадвигавшимся нижним ящиком, — об угол этого ящика Софья постоянно ушибала то одну, то другую ногу и всегда, ударив рукою по крышке, поджав ногу, морщилась, ругаясь...
— Ты смотришь, где кровать? — говорил Жуков,
стоя в углу перед
шкафом и звеня стеклом стаканов. — Кровать рядом. Я сплю здесь, на диване. Кровать
у меня хорошая, двуспальная…
Мой друг, граф Карнеев,
стоит позади,
у самой церковной двери, за ктиторским
шкафом, и продает свечи. Он прилизан, примазан и испускает из себя наркотический, удушливый запах духов. Сегодня он выглядывает таким душкой, что, здороваясь с ним утром, я не удержался, чтобы не сказать...
В углу
стояла кровать из простого некрашеного дерева с жестким тюфяком, кожаной подушкой и вязаным шерстяным одеялом. Над ней висел образок, украшенный высохшей вербой и фарфоровым яичком.
У широкого окна, так называемого итальянского,
стоял большой стол, на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, ландкарты и планы сражений.
Шкаф с книгами, глобусы, географические карты, прибитые к стене, и несколько простых деревянных стульев дополняли убранство комнаты юного спартанца.
У подъезда
стоял швейцар, плешивый, в нанковом сюртуке. Он и проводил посетителей по лестнице наверх, затем через комнату, в которой находились
шкафы с книгами и физическими инструментами, и ввел их в гостиную.
Кабинет представлял большую комнату с двумя окнами, выходившими на площадь, отступая на некоторое расстояние от которых
стоял громадный письменный стол, а перед ним высокое кресло;
у стены, противоположной двери, в которую вошли посетители,
стоял широкий диван, крытый коричневым тисненым сафьяном, также же стулья и кресла, стоявшие по стенам, и резной высокий книжный
шкаф дополняли убранство. Пол был сплошь покрыт мягким персидским ковром, заглушающим шаги.
Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными
шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь.
У среднего окна, выходящего на север,
стоял дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.