Неточные совпадения
«Полковник чудаковат», — подумал <Чичиков>, проехавши наконец бесконечную плотину и подъезжая к избам, из которых одни, подобно стаду уток, рассыпались по косогору возвышенья, а другие
стояли внизу на сваях, как цапли. Сети, невода, бредни развешаны были повсюду. Фома Меньшой снял
перегородку, коляска проехала огородом и очутилась на площади возле устаревшей деревянной церкви.
За церковью, подальше, видны были крыши господских строений.
Она
стояла сначала в середине толпы
за перегородкой и не могла видеть никого, кроме своих товарок; когда же причастницы двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а
за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися глазами глядел на жену.
На станции ** в доме смотрителя, о коем мы уже упомянули, сидел в углу проезжий с видом смиренным и терпеливым, обличающим разночинца или иностранца, то есть человека, не имеющего голоса на почтовом тракте. Бричка его
стояла на дворе, ожидая подмазки. В ней лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния. Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофею, поглядывал в окно и посвистывал к великому неудовольствию смотрительши, сидевшей
за перегородкою.
В углу висели стенные часы с разрисованным цветочками циферблатом и подтянутыми на цепочках медными гирями; на
перегородке, соединявшейся с потолком деревянными, выкрашенными известкой палочками (
за которой, верно,
стояла кровать), висело на гвоздиках две рясы.
Мне отвечали, что будут готовиться по переменкам, то у того, то у другого, и там, где ближе. В первый раз собрались у Зухина. Это была маленькая комнатка
за перегородкой в большом доме на Трубном бульваре. В первый назначенный день я опоздал и пришел, когда уже читали. Маленькая комнатка была вся закурена, даже не вакштафом, а махоркой, которую курил Зухин. На столе
стоял штоф водки, рюмка, хлеб, соль и кость баранины.
Вообще вся комната, довольно обширная (с отделением
за перегородкой, где
стояла кровать), с желтыми, старыми, порвавшимися обоями, с мифологическими ужасными литографиями на стенах, с длинным рядом икон и медных складней в переднем углу, с своею странною сборною мебелью, представляла собою неприглядную смесь чего-то городского и искони крестьянского.
Дело происходило в распорядительной камере. Посредине комнаты
стоял стол, покрытый зеленым сукном; в углу — другой стол поменьше,
за которым, над кипой бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи глядел на нас. Из-за стеклянной
перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами,
за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
—
Постой, брат, — сказал другой голос, — все ли мы осмотрели? Нет ли еще кого-нибудь
за этой
перегородкой?
От печи, вдоль избы, шла
перегородка,
за которою
стояли пустые улья, кадки и несколько бочонков.
Со стен смотрели картины, изображающие раскрытые желудки, разрезы кишок и пузыри, «ведущие благополучные существования». Два скелета по обе стороны кафедры
стояли, вытянув руки книзу, изнеможенно подогнув колени, свесив набок черепа, и, казалось, слушали со вниманием, как в изложении профессора рушились одна
за другой
перегородки, отделяющие традиционные «царства», и простой всасывающий пузырь занимал подобающее место среди других благополучных существований…
За перегородкой несколько секунд еще
стояло молчание, потом Маруся поднялась как-то вдруг, и ее фигура появилась в темном четырехугольнике двери. Ее праздничная одежда была слегка измята, лицо искажено мучительной судорогой и, как мне показалось, выражением глубокого, мучительного стыда… Тимоха помог ей одеться. Она застенчиво поклонилась нам, и они вышли…
Следующая комната, вероятно, служила уборной хозяйки, потому что на столике
стояло в серебряной рамке кокетливое женское зеркало, с опущенными на него кисейными занавесками; а на другой стороне, что невольно бросилось Иосафу в глаза, он увидел
за ситцевой
перегородкой зачем-то двуспальную кровать и даже с двумя изголовьями.
Аннушка. Не
стоило бы, барышня! Студент они хорошенький, зачем смущать? Ну, уж если вы приказываете, конечно, отнесу. (Выходит из-за
перегородки.) Где записочка, давайте.
Представление оканчивается. Зрители расходятся. Надин отец подходит к толстому немцу, хозяину зверинца. Хозяин
стоит за дощатой
перегородкой и держит во рту большую черную сигару.
Его все-таки не было видно. Думая, что сошел он вниз
за кипятком для чая, Никита Федорыч стал у
перегородки. Рядом
стояло человек десять молодых парней, внимательно слушали он россказни пожилого бывалого человека. Одет он был в полушубок и рассказывал про волжские были и отжитые времена.
Из-за
перегородки послышался вздох и слова: «помилуй, помилуй!». Синтянина молча
стояла посреди комнаты.
Пирожков осмотрелся. Он
стоял у камина, в небольшом, довольно высоком кабинете, кругом установленном шкапами с книгами. Все смотрело необычно удобно и размеренно в этой комнате. На свободном куске одной из боковых стен висело несколько портретов.
За письменным узким столом, видимо деланным по вкусу хозяина, помещался род шкапчика с
перегородками для разных бумаг. Комната дышала уютом тихого рабочего уголка, но мало походила на кабинет адвоката-дельца.