Неточные совпадения
Был ясный морозный день. У подъезда рядами
стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от
снега, казалось, были разубраны
в новые торжественные ризы.
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только
в январе
На третье
в ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья
в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.
Почти весь день лениво падал
снег, и теперь тумбы, фонари, крыши были покрыты пуховыми чепцами.
В воздухе
стоял тот вкусный запах, похожий на запах первых огурцов, каким
снег пахнет только
в марте. Медленно шагая по мягкому, Самгин соображал...
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он
стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью на
снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по
снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо
в снег.
Самгин
стоял, защищая рукой
в перчатке лицо от
снега, ожидая какого-то молодого человека, ему казалось, что время ползет необыкновенно медленно и даже не ползет, а как бы кружится на одном месте.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому
снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая
в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали
в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц
стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Толпа выла, ревела, грозила солдатам кулаками, некоторые швыряли
в них комьями
снега, солдаты, держа ружья к ноге,
стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул
в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел
в сизое небо, оно крошилось
снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек
в серебряных очках, толстая женщина,
стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была
в крови, точно
в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
В черном кабинете
стоял неприятный запах, возбуждая желание чихать; за окнами шумел, завывал ветер, носились тучи
снега.
Локомотив снова свистнул, дернул вагон, потащил его дальше, сквозь
снег, но грохот поезда стал как будто слабее, глуше, а остроносый — победил: люди молча смотрели на него через спинки диванов,
стояли в коридоре, дымя папиросами. Самгин видел, как сетка морщин, расширяясь и сокращаясь, изменяет остроносое лицо, как шевелится на маленькой, круглой голове седоватая, жесткая щетина, двигаются брови. Кожа лица его не краснела, но лоб и виски обильно покрылись потом, человек стирал его шапкой и говорил, говорил.
—
Стой! Подождешь, — сказал Туробоев, когда поравнялись с высоким забором, и спрыгнул
в снег раньше, чем остановилась лошадь.
Бойкая рыжая лошаденка быстро и легко довезла Самгина с вокзала
в город; люди на улицах, тоже толстенькие и немые, шли навстречу друг другу спешной зимней походкой; дома, придавленные пуховиками
снега, связанные заборами, прочно смерзлись,
стояли крепко; на заборах, с розовых афиш, лезли
в глаза черные слова: «Горе от ума», — белые афиши тоже черными словами извещали о втором концерте Евдокии Стрешневой.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова
стоя у окна и прислушиваясь.
В стекла точно невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что
в этот час тысячи людей
стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не может быть.
Стоят и ждут.
В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на крыше точно
снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь по железу.
—
Стой! — заревел я, хватаясь за сани, но лошадь дернула, и я покатился
в снег. Мне показалось даже, что они засмеялись. Вскочив, я мигом схватил подвернувшегося извозчика и полетел к князю, понукая каждую секунду мою клячу.
Тигр не шел прямо, а выбирал такие места, где было меньше
снегу, где гуще были заросли и больше бурелома.
В одном месте он взобрался на поваленное дерево и долго
стоял на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул на землю и несколько метров полз на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
От выпавшего
снега не осталось и следа, несмотря на то что температура все время
стояла довольно низкая. На земле нигде не видно было следов оттепели, а между тем
снег куда-то исчез. Это происходит от чрезвычайной сухости зимних северо-западных ветров, которые поглощают всю влагу и делают климат Уссурийского края
в это время года похожим на континентальный.
Утро 4 декабря было морозное: — 19°С. Барометр
стоял на высоте 756 мм. Легкий ветерок тянул с запада. Небо было безоблачное, глубокое и голубое.
В горах белел
снег.
Был конец марта. Солнышко
стояло высоко на небе и посылало на землю яркие лучи.
В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков,
в особенности
в теневых местах, но уже по талому
снегу, по воде
в ручьях и по веселому, праздничному виду деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
Около скал Сигонку
стояли удэгейцы. От них я узнал, что на Бикине кого-то разыскивают и что на розыски пропавших выезжал пристав, но вследствие глубокого
снега возвратился обратно. Я тогда еще не знал, что это касалось меня. По рассказам удэгейцев, дальше были еще две пустые юрты.
В этом покинутом стойбище я решил
в первый предпраздничный день устроить дневку.
С утра погода
стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять
в облаках. Вслед за тем пошел мелкий
снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперед. Часа через 2
снег перестал идти, мгла рассеялась, и день выдался на славу — теплый и тихий.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг
в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных
в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы
стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший
снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка
в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце
в ней дрожало человечье.
Любовь и страх
в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний
снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики — не
стоит жить на свете!
…
В Москву я из деревни приехал
в Великий пост;
снег почти сошел, полозья режут по камням, фонари тускло отсвечиваются
в темных лужах, и пристяжная бросает прямо
в лицо мороженую грязь огромными кусками. А ведь престранное дело:
в Москве только что весна установится, дней пять пройдут сухих, и вместо грязи какие-то облака пыли летят
в глаза, першит, и полицмейстер,
стоя озабоченно на дрожках, показывает с неудовольствием на пыль — а полицейские суетятся и посыпают каким-то толченым кирпичом от пыли!»
Так князь Долгорукий был отправлен из Перми
в Верхотурье. Верхотурье, потерянное
в горах и
снегах, принадлежит еще к Пермской губернии, но это место
стоит Березова по климату, — оно хуже Березова — по пустоте.
— У нас от одних лошадей хороший доход получить можно, — продолжал соблазнять Федос, — содержание-то их почти ничего не
стоит — и зиму и лето
в степи; зимой из-под
снега корм добывают… А
в Мензелинске, между прочим, ярмарка бывает: издалека туда приезжают, хорошие цены дают. Опять овчины, шерсть…
Среднего роста, узкий
в плечах, поджарый, с впалою грудью, он имел очень жалкую фигуру, прислуживая за столом, и едва-едва держался нетвердыми ногами,
стоя в ливрее на запятках за возком и рискуя при первом же ухабе растянуться на
снегу.
— Что вы, братцы! — говорил винокур. — Слава богу, волосы у вас чуть не
в снегу, а до сих пор ума не нажили: от простого огня ведьма не загорится! Только огонь из люльки может зажечь оборотня.
Постойте, я сейчас все улажу!
—
Стой, кум! мы, кажется, не туда идем, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного
в сторону, не найдешь ли дороги; а я тем временем поищу здесь. Дернет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу
снега напустил
в очи сатана!
В декабре
стояла сырая, пронизывающая погода;
снег растаял,
стояли лужи; по отвратительным московским мостовым проехать невозможно было ни на санях, ни на колесах.
Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по
снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того,
стояли «на стреме», когда взрослые воровали, и
в то же время сами подучивались у взрослых «работе».
И вдруг я проснулся. Начинало светать. Это было ранней весной,
снег еще не весь стаял, погода
стояла пасмурная, слякотная, похожая более на осень.
В окна тускло, почти враждебно глядели мутные сумерки; освоившись с ними, я разглядел постель Бродского. На ней никого не было. Не было также и чемодана, который мы вчера укладывали с ним вместе. А
в груди у меня
стояло что-то теплое от недавнего счастливого сна. И контраст этого сна сразу подчеркнул для меня все значение моей потери.
Тымь тогда была покрыта глубоким
снегом, так как на дворе
стоял март, но всё же это путешествие дало ему
в высшей степени интересный материал для записок.
Я застрелил однажды пигалицу, кажется
в августе, с белыми как
снег крыльями. Она находилась
в большой стае, и мне
стоило немало хлопот, чтоб убить именно ее, — она была очень красива.
В исходе марта иногда
стоит в Оренбургской губернии глубокая зима: ни малейших признаков наступающей весны, кроме ослепительного блеска, которым стекленеется поверхность
снегов!..
Чем ранее начинаются палы, тем они менее опасны, ибо опушки лесов еще сыры, на низменных местах
стоят лужи, а
в лесах лежат сувои
снега.
Пришла зима. Выпал глубокий
снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба
стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями…
В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого
снега…
Действительно, трудно представить себе что-нибудь лучше такого ельника зимой, когда он
стоит по колена
в снегу, точно очарованный.
Снег выпал
в два аршина, так что лошадь тонула
в нем,
стоило сбиться с накатанного «полоза».
По дороге из Мурмоса
в Ключевской завод шли, не торопясь, два путника, одетые разночинцами.
Стояло так называемое «отзимье», то есть та весенняя слякоть, когда ни с того ни с сего валится мокрый
снег. Так было и теперь. Дорога пролегала по самому берегу озера Черчеж, с которого всегда дул ветер, а весенний ветер с озера особенно донимал.
Когда Гловацкий осветил до сих пор темную переднюю, Бахарев
стоял, нагнув свою голову к Абрамовне, а она обивала своими белыми шерстяными вязенками с синей надвязкой густой слой
снега, насевшего
в воротник господской медвежьей шубы.
На дворе
стояла оттепель; солнце играло
в каплях тающего на иглистых листьях сосны
снега; невдалеке на земле было большое черное пятно, вылежанное ночевавшим здесь стадом зубров, и с этой проталины несся сильный запах парного молока.
Обратный путь наш
в Уфу совершился скорее и спокойнее: морозы
стояли умеренные, окошечки
в нашем возке не совсем запушались
снегом, и возок не опрокидывался.
В Чурасове крестьянские избы, крытые дранью, с большими окнами,
стояли как-то высоко и весело; вокруг них и на улице
снег казался мелок: так все было уезжено и укатано; господский двор вычищен, выметен, и дорога у подъезда усыпана песком; около двух каменных церквей также все было прибрано.
Начать с того, что он купил имение ранней весной (никто
в это время не осматривает имений), когда поля еще покрыты
снегом, дороги
в лес завалены и дом
стоит нетопленый; когда годовой запас зерна и сена подходит к концу, а скот, по самому ходу вещей, тощ ("увидите, как за лето он отгуляется!").
Тревожно провели нищие эту ночь
в ожидании подаяния,
в ожидании горсти серебра на каждого. Еще затемно толпы их хлынули на Рождественский бульвар, но решетчатые железные ворота были заперты. Стучались, просили, дрожали на морозе,
стоя полубосыми ногами на льду тротуара и на
снегу мостовой. А народ с каждой минутой прибывал.
На дворе
стоял почти зимний холод. Улицы покрыты были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим
снегом, когда
в скромную
в то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший и известный
в Москве литератор, но вечно бедствовавший, частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а частью (и даже большей) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
Когда бабы и девка пришли на гумно, ток был расчищен, деревянная лопата
стояла воткнутой
в белый сыпучий
снег и рядом с нею метла прутьями вверх, и овсяные снопы были разостланы
в два ряда, волоть с волотью, длинной веревкой по чистому току.
На углу Напольной
стоит двухэтажный обгоревший дом. Сгорел он, видимо, уже давно: дожди и
снега почти смыли уголь с его брёвен, только
в щелях да
в пазах остались, как сгнившие зубы, чёрные, отшлифованные ветром куски и, словно бороды, болтаются седые клочья пакли.
Не спалось ему
в эту ночь: звучали
в памяти незнакомые слова, стучась
в сердце, как озябшие птицы
в стекло окна; чётко и ясно
стояло перед ним доброе лицо женщины, а за стеною вздыхал ветер, тяжёлыми шматками падал
снег с крыши и деревьев, словно считая минуты, шлёпались капли воды, — оттепель была
в ту ночь.
Наталья ушла, он одёрнул рубаху, огладил руками жилет и,
стоя среди комнаты, стал прислушиваться: вот по лестнице чётко стучат каблуки, отворилась дверь, и вошла женщина
в тёмной юбке, клетчатой шали, гладко причёсанная, высокая и стройная. Лоб и щёки у неё были точно вылеплены из
снега, брови нахмурены, между глаз сердитая складка, а под глазами тени утомления или печали. Смотреть
в лицо ей — неловко, Кожемякин поклонился и, не поднимая глаз, стал двигать стул, нерешительно, почти виновато говоря...