Неточные совпадения
Смерил отшельник страшилище:
Дуб — три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом...
Потом, глаза продравши, встала
И рылом подрывать у
Дуба корни
стала.
По мере того как мы приближались к морю, лес
становился хуже и однообразнее. Иногда встречались группами береза и лиственница, клен, липа и
дуб дровяного характера.
По мере приближения к Сихотэ-Алиню лес
становился гуще и больше был завален колодником.
Дуб, тополь и липа остались позади, и место черной березы заняла белая.
За день мы прошли немного и
стали биваком около реки Бабкова. Здесь можно видеть хорошо выраженные береговые террасы. Они высотой около 12 м. Река в них промыла узкое ложе, похожее на каньон. По широкому заболоченному плато кое-где растут в одиночку белая береза, лиственница и поросль
дуба.
Редколесье около моря состоит из
дуба и лиственницы, но по мере того как поднимаешься вверх по реке, лес
становится крупнее и разнообразнее.
Сплошные хвойные лесонасаждения теперь остались позади, а на смену им
стали выступать тополь, ильм, береза, осина,
дуб, осокорь, клен и т.д. В горах замшистая ель и пихта сменились великолепными кедровыми лесами.
Область распространения диких свиней в Уссурийском крае тесно связана с распространением кедра, ореха, лещины и
дуба. Северная граница этой области проходит от низов Хунгари, через среднее течение Анюя, верхнее — Хора и истоки Бикина, а оттуда идет через Сихотэ-Алинь на север к мысу Успения. Одиночные кабаны попадаются и на реках Копи, Хади и Тумнину. Животное это чрезвычайно подвижное и сильное. Оно прекрасно видит, отлично слышит и имеет хорошее обоняние. Будучи ранен, кабан
становится весьма опасен.
По всем признакам видно было, что горы кончаются. Они отодвинулись куда-то в сторону, и на место их выступили широкие и пологие увалы, покрытые кустарниковой порослью.
Дуб и липа дровяного характера с отмерзшими вершинами растут здесь кое-где группами и в одиночку. Около самой реки — частые насаждения ивы, ольхи и черемухи. Наша тропа
стала принимать влево, в горы, и увела нас от реки километра на четыре.
Вековые
дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета,
стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Ее слова ожесточили молодую затворницу, голова ее кипела, кровь волновалась, она решилась дать знать обо всем Дубровскому и
стала искать способа отправить кольцо в дупло заветного
дуба; в это время камушек ударился в окно ее, стекло зазвенело, и Марья Кириловна взглянула на двор и увидела маленького Сашу, делающего ей тайные знаки. Она знала его привязанность и обрадовалась ему. Она отворила окно.
Дуб повернул и
стал держаться лесистого берега. На берегу виднелось кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины.
При лиловом свете столовой мореного
дуба все лица
стали мертвыми, и гости старались искусственно вызвать румянец обильным возлиянием дорогих вин.
Молится Мироне год за годом,
Дуб-от молодой
стал до облака,
С желудя его густо лес пошел,
А святой молитве всё нет конца!
Стал на коленки старец Мирон,
Встал он тихонько под дубок молодой, —
Дуб перед ним преклоняется.
По мере того как одна сторона зеленого
дуба темнеет и впадает в коричневый тон, другая согревается, краснеет; иглистые ели и сосны
становятся синими, в воде вырастает другой, опрокинутый лес; босые мальчики загоняют дойных коров с мелодическими звонками на шеях; пробегают крестьянки в черных спензерах и яркоцветных юбочках, а на решетчатой скамейке в высокой швейцарской шляпе и серой куртке сидит отец и ведет горячие споры с соседом или заезжим гостем из Люцерна или Женевы.
Не увижу я Сергеевки и ее чудного озера, ее высоких
дубов, не
стану удить с мостков вместе с Евсеичем, и не будет лежать на берегу Сурка, растянувшись на солнышке!
— Чего ты ругаешься? — удивляется Яков. — Мужики — все одного
дуба желуди. Ты — не ругайся, я ведь с этого лучше никак не
стану…
Увесистый «клоб» из ясеня или
дуба дает, вдобавок, решительное преимущество полисмену перед любым боксером, и имя мистера Гопкинса опять
стало часто мелькать в хронике газет.
Напрасно бы
стали мы искать окруженную топкими болотами долину, где некогда, по древним сказаниям, возвышалось на семи
дубах неприступное жилище Соловья-разбойника; никто в селе Карачарове не покажет любопытному путешественнику того места, где была хижина, в которой родился и сиднем сидел тридцать лет могучий богатырь Илья Муромец.
— А господь его ведает! Со вчерашнего дня такой-то
стал… И сами не знаем, что такое. Так вот с
дубу и рвет! Вы, родные, коли есть что на уме, лучше и не говорите ему. Обождите маленько. Авось отойдет у него сердце-то… такой-то бедовый, боже упаси!
— Вот, дядя, говорил ты мне в те поры, как звал тебя в дом к себе, говорил: «Ты передо мной что
дуб стогодовалый!» — молвил ты,
стало быть, не в добрый час. Вот тебе и
дуб стогодовалый! Всего разломило, руки не смогу поднять… Ты десятью годами меня старее… никак больше… а переживешь этот дуб-ат!.. — проговорил Глеб с какою-то грустью и горечью, как будто упрекал в чем-нибудь дедушку Кондратия.
Как завороженный, уставился он на огонь, смотрел не мигая; и все краснее
становилось мрачное, будто из
дуба резанное лицо по мере того, как погасал над деревьями долгий майский вечер.
С толпой безумною не
стануЯ пляску дикую плясать
И золоченому болвану,
Поддавшись гнусному обману,
Не
стану ладан воскурять.
Я не поверю рукожатьям
Мне яму роющих друзей;
Я не отдам себя объятьям
Надменных наглостью своей
Прелестниц…
Нет, лучше пасть, как
дуб в ненастье,
Чтоб камышом остаться жить,
Чтобы потом считать за счастье —
Для франта тросточкой служить.
Знакомые, печальные места!
Я узнаю окрестные предметы —
Вот мельница! Она уж развалилась;
Веселый шум ее колес умолкнул;
Стал жернов — видно, умер и старик.
Дочь бедную оплакал он недолго
Тропинка тут вилась — она заглохла.
Давно-давно сюда никто не ходит;
Тут садик был с забором — неужели
Разросся он кудрявой этой рощей?
Ах, вот и
дуб заветный, здесь она,
Обняв меня, поникла и умолкла…
Возможно ли?..
Мой любимый дубок
стал уже молодым
дубом.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «
Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из ворот в ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой
дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой
дуб, и как с того сырого
дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
В саду росли одни только
дубы; они
стали распускаться только недавно, так что теперь сквозь молодую листву виден был весь сад с его эстрадой, столиками, качелями, видны были все вороньи гнезда, похожие на большие шапки.
И
стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами…
Стали на берегах озера читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и
стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились — в ночь на день Аграфены Купальницы
стали подвешивать к
дубам лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать…
Изобрали комаровские богомолицы местечко у раскидистого
дуба, мрачно черневшего в высоте густолиственной вершиной. Вынула Аркадия из дорожного пе́щера икону Владимирской Богородицы в густо позлащенной ризе с самоцветными каменьями, повесила ее на сучке, прилепила к
дубу несколько восковых свечек и с молитвой затеплила их. И она и мать Никанора, обе в полном иночестве, в длинных соборных мантиях с креповыми наметками на камилавках,
стали перед иконой и, положив начáл, вполголоса
стали петь утреню.
Орешник глушил его и не давал солнца. Но дубок тянулся кверху и
стал сильнее в тени орешника. Прошло сто лет. Орешник давно засох, а
дуб из желудя поднялся до неба и раскинул шатер на все стороны.
Как только река выходит из гор, хвойно-смешанные леса кончаются, и на сцену выступают широколиственные леса, состоящие из
дуба, березы, осины и прочих пород. Здешняя осина имеет столь светлую кору, что я сначала принимал ее за березу и, только подойдя вплотную, заметил свою ошибку. Ближе к устью лес начинает редеть. Все чаще и чаще появляются заболоченные полянки, число и размеры их все увеличиваются и наконец
становятся преобладающими.
Было темно; когда же глаза мои мало-помалу привыкли к темноте, я
стал различать силуэты старых, но тощих
дубов и лип, которые росли по сторонам дороги.
В тени
дубов ему
стало еще радостнее. Вчера он засыпал в тревожном настроении. Ему предстоял разговор с Василием Иванычем, крайне ему неприятный, противный его натуре, отзывающийся желанием выслужиться, выставить напоказ свою честность и неподкупность, а между тем он не может молчать.
И на зов мой распались Парфенон, Колизей, Алгамра, София, полки окаменелых мифов сошли с своих подножий, пошатнулись пирамиды Египта с своих оснований и
стали вокруг меня, как столетние
дубы над муравьем, едва заметным для глаза.