Неточные совпадения
Глянул в лицо — и лицо
стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался до ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, — и
стал перед ним тот самый
колдун, который показался на свадьбе у есаула.
— Молчи, баба! — с сердцем сказал Данило. — С вами кто свяжется, сам
станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! — Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу,
стал перекладывать ее в люльку своего пана. — Пугает меня
колдуном! — продолжал пан Данило. — Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы
стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена — люлька да острая сабля!
Колдун стал прохаживаться вокруг стола, знаки
стали быстрее переменяться на стене, а нетопыри залетали сильнее вниз и вверх, взад и вперед.
— Беда будет! — говорили старые, крутя головами. И везде, по всему широкому подворью есаула,
стали собираться в кучки и слушать истории про чудного
колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про него.
Но явилась помощь, — в школу неожиданно приехал епископ Хрисанф [Епископ Хрисанф — автор известного трехтомного труда — «Религии древнего мира»,
статьи — «Египетский метампсихоз», а также публицистической
статьи — «О браке и женщине». Эта
статья, в юности прочитанная мною, произвела на меня сильное впечатление. Кажется, я неверно привел титул ее. Напечатана в каком-то богословском журнале семидесятых годов. (Комментарий М. Горького.)], похожий на
колдуна и, помнится, горбатый.
А у купца этого я работал, печь в новой бане клал, и начал купец хворать, тут я ему во сне приснился нехорошо, испугался он и давай просить начальство: отпустите его, — это меня, значит, — отпустите его, а то-де он во сне снится: не простишь ему, бает, не выздоровеешь,
колдун он, видно, — это я,
стало быть,
колдун!
Заговор может быть пущен даже по ветру, следовательно от него нет защиты и лекарства надобно искать у другого
колдуна; но если ружье испорчено тем, что внутренность его была вымазана каким-нибудь секретным составом (в существовании таких секретов никто не сомневается), от которого ружье
стало бить слабо, то к исправлению этой беды считается верным средством змеиная кровь, которою вымазывают внутренность ружейного Ствола и дают крови засохнуть.
Само собою разумеется, что
колдун может произвести и противное тому действие, то есть пули и дробь
станут непременно попадать в цель и наносить смертельные раны; рыба, зверь и птица повлекутся неведомою силою в сети и снасти и, попавшись, никак не освободятся.
Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое… Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали
колдуном и злодеем. И так долго все выходило похоже на то, что он только тем и занят, что замышляет и устраивает злодеяния. Отчего же он вдруг
стал так хорош и приятен?
8) Причина недостаточна, почему поляки не
стали осматривать чулана
колдуна (стр. 113): кой черт велит ему забиться в эту западню, говорят они, но сия причина и прежде существовала, а они все-таки выбили дверь; явно, что это нужно было автору и он поступил самовластно.
Опьяненный такою верой сам делается на миг
колдуном и тем самым
становится вне условий обихода.
Стали обращаться к
колдунам и знахарям — к доморощенным мастерам черной и белой магии, из которых одни «наводили» что-то наговорами и ворожбою на лист глухой крапивы и дули пылью по ветру, а другие выносили откуда-то свои обглоданные избенными прусаками иконки в лес и там перед ними шептали, обливали их водою и оставляли ночевать на дереве, — но дождя все-таки не было, и даже прекратились росы.
Отчего… Я не могу не подчиняться, но меня светлый
колдун не обманет. О, я знаю: весеннее солнце коснулось крови, воздух чистого простора влился в легкие, в коре мозговых полушарий расширились артерии, к ней прихлынуло много горячей крови, много кислорода, — и вот все безысходные вопросы
стали смешно легкими и нестрашными. Хороша жизнь, хорош я, дороги и милы братья-люди.
— Ей отец велел от себя взять, она тому невиновна, — понизив голос, сказала Донька. — Он
колдун был, коренщик;
стал помирать, а колдовство-то сдать некому; долго мучился, никак не помрет; наконец, позвал Аринку, велел ей принять, ну, после того и помер.
— Так что же вы:
стало быть,
колдун?
— Не пойдет он на деньги… Упорен… О душе
стал помышлять уж куда старательно… Мне тоже заказывал, да и что заказывать… Меня он этому и не обучал… Только что от него слышал, что немец-колдун, у которого он в науке был и который ему эту избушку и оставил, здесь на пустыре и похоронен, на этот счет дока был…