Неточные совпадения
Кроме обычных для уссурийской тайги желн, орехотворок, соек, пестрых дятлов, диких голубей, ворон,
орлов и поползней здесь, близ реки, на
старых горелых местах, уже успевших зарасти лиственным молодняком, в одиночку держались седоголовые дятлы.
Во время поездок Эмбо за границу его заменяли или
Орлов, или Розанов. Они тоже пользовались благоволением
старого князя и тоже не упускали своего. Их парикмахерская была напротив дома генерал-губернатора, под гостиницей «Дрезден», и в числе мастеров тоже были французы, тогда модные в Москве.
На другой день к обеду явилось новое лицо: мужичище саженного роста, обветрелое, как
старый кирпич, зловещее лицо, в курчавых волосах копной, и в бороде торчат метелки от камыша. Сел, выпил с нами водки, ест и молчит. И
Орлов тоже молчит — уж у них обычай ничего не спрашивать — коли что надо, сам всякий скажет. Это традиция.
И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их
старые телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик
орлов доносится из мглы —
Знать, на кости русские скликают
Зверя кровожадные
орлы;
Уж лиса на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
—
Старые слуги не забывают своих господ… Это очень мило с вашей стороны, — пошутил
Орлов. — Однако не хотите ли вина или кофе? Я прикажу сварить.
— Так-с. А у меня все по-старому, никаких особенных перемен, — живо заговорил он, заметив, что я оглядываю кабинет. — Отец, как вы знаете, в отставке и уже на покое, я все там же. Пекарского помните? Он все такой же. Грузин в прошлом году умер от дифтерита. Ну-с, Кукушкин жив и частенько вспоминает о вас. Кстати, — продолжал
Орлов, застенчиво опуская глаза, — когда Кукушкин узнал, кто вы, то стал везде рассказывать, что вы будто учинили на него нападение, хотели его убить, и он едва спасся.
Затем я расскажу вам, что происходило в ближайший четверг. В этот день
Орлов и Зинаида Федоровна обедали у Контана или Донона. Вернулся домой только один
Орлов, а Зинаида Федоровна уехала, как я узнал потом, на Петербургскую сторону к своей
старой гувернантке, чтобы переждать у нее время, пока у нас будут гости. Орлову не хотелось показывать ее своим приятелям. Это понял я утром за кофе, когда он стал уверять ее, что ради ее спокойствия необходимо отменить четверги.
Бабушка спросила меня: заезжал ли я на отцову могилу, кого видел из родных в
Орле и что поделывает там дядя? Я ответил на все ее вопросы и распространился о дяде, рассказав, как он разбирается со
старыми «лыгендами».
— Неужели, — говорит, — у вас в
Орле уже все подряд дураки, что будут думать, будто
старый дядя станет тебя куда-нибудь по дурным местам возить? Где у вас тут самый лучший часовщик?
В стране, где долго, долго брани
Ужасный гул не умолкал,
Где повелительные грани
Стамбулу русский указал,
Где
старый наш
орел двуглавый
Еще шумит минувшей славой,
Встречал я посреди степей
Над рубежами древних станов
Телеги мирные цыганов,
Смиренной вольности детей.
За их ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил
И засыпал пред их огнями.
В походах медленных любил
Их песен радостные гулы —
И долго милой Мариулы
Я имя нежное твердил.
И помимо неаккуратности в художестве, все они сами расслабевши, все друг пред другом величаются, а другого чтоб унизить ни во что вменяют; или еще того хуже, шайками совокупясь, сообща хитрейшие обманы делают, собираются по трактирам и тут вино пьют и свое художество хвалят с кичливою надменностию, а другого рукомесло богохульно называют «адописным», а вокруг их всегда как воробьи за совами старьевщики, что разную иконописную старину из рук в руки перепущают, меняют, подменивают, подделывают доски, в трубах коптят, утлизну в них делают и червоточину; из меди разные створы по
старому чеканному образцу отливают; амаль в ветхозаветном роде наводят; купели из тазов куют и на них старинные щипаные
орлы, какие за Грозного времена были, выставляют и продают неопытным верителям за настоящую грозновскую купель, хотя тех купелей не счесть сколько по Руси ходит, и все это обман и ложь бессовестные.
— Девяносто седьмой год, сударь, живу на свете и большую вижу во всем перемену:
старые господа, так надо сказать, против нынешних
орлы перед воробьями! — проговорил он, значительно мотнув головою.
Февраля 26 (
старого стиля) 1775 года русская эскадра вышла в море. Сам
Орлов впоследствии отправился в Россию сухим путем. Он боялся долго оставаться в Италии, где все были раздражены его предательством. Он боялся отравы иезуитов, боялся, чтобы кто-нибудь из приверженцев принцессы не застрелил его, и решился оставить Италию без разрешения императрицы, донеся, впрочем, ей предварительно, что оставляет команду для спасения своей жизни.
Принцесса написала свой «манифестик» 18 августа (7 по
старому стилю). С письмом к Орлову он был отправлен из Рагузы сначала в Венецию, оттуда при удобном случае в Ливорно, из Ливорно в Пизу. Таким образом ранее двадцатых чисел сентября, по
старому стилю,
Орлов не мог получить письма «великой княжны Елизаветы». Что же он сделал? Тотчас же (сентября 27) отправил и письмо и «манифестик» к императрице.
Между тем дедушка Магомет поднял заздравный кубок в честь моего отца и стал славить его по
старому кавказскому обычаю. Он сравнивал его силу с силой горного
орла Дагестана, его смелость — со смелостью ангела-меченосца, его красоту и породу — с красотою горного оленя, царя гор.
Между русскими вождями, смело выступившими на грозный бой с Шамилем, был и мой дед,
старый князь Михаил Джаваха, и его сыновья — смелые и храбрые, как горные
орлы…
— Потому что идет по своей дороге, — тревожно заговорил Нетов, — идет-с. Изволите видеть, оно так в каждом деле. Чтобы человек только веру в себя имел; а когда веры нет — и никакого у него форсу. Как будто монета
старая, стертая, не распознаешь, где значится
орел, где решетка.
Зашкандыбал
старый хрен в свое село. Пташки поют, телеграфная проволока гудет, а папаше наплевать. Отмахал пять верст, достиг до своей резиденции. Мамаша колобком с крыльца скатывается: ах да ох! Да куда же ты,
орел, запропастился? Да чайку, соколик, не соизволишь ли? Да баньку, голубчик, не истопить ли?
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти
старого графа она чувствовала себя обязанною Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в
Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает долгом ходить зa ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит.
В последнее время пребывания Пьера в
Орле, к нему приехал его
старый знакомый масон — граф Вилларский, — тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Красовский ходил с часовыми очень спокойно, ласково улыбался знакомым и почему-то благословлял детей!.. Он жил в орловском остроге более десяти лет, и жил настоящим тюремным аборигеном или даже патриархом. Когда в
Орле была впервые прочтена «Крошка Дорит», то многие говорили, что
старый отец маленькой Дорит, живущий в тюрьме и там лицемерствующий, точно будто списан Диккенсом с орловского острожного патриарха — Красовского.