— Корреспонденций моих — не печатают. Редактор,
старый мерин, пишет мне, что я слишком подчеркиваю отрицательные стороны, а это не нравится цензору. Учит: всякая критика должна исходить из некоторой общей идеи и опираться на нее. А черт ее найдет, эту общую идею!
Летом в телегу, а зимой в сани-розвальни запрягает Петр Кирсаныч немудрого
старого мерина, выносит с десяток больших мешков, садится на них, а за кучера — десятилетний внучек.
В середине этой толпы виднеются три малорослые лошади: сивая кобыла,
старый мерин, именуемый по прежнему владельцу Банькевичем, и третий — молодой конек, почти жеребенок, припрягаемый «на случай несчастия».
У забора уже стояли три пароконные экипажа. Двое денщиков держали в поводу оседланных лошадей: бурого
старого мерина, купленного недавно Олизаром из кавалерийского брака, и стройную, нетерпеливую, с сердитым огненным глазом, золотую кобылу Бек-Агамалова.
В то время как он подходил к своему прежнему дому, из скрипучих ворот вышла матка с жеребенком,
старый мерин чалый и третьяк. Старый чалый был весь в ту матку, которую Корней за год до своего ухода привел с ярмонки.
Неточные совпадения
Наконец все расселись. Где-то впереди Олизар, паясничая и вертясь на своем
старом, ленивом
мерине, запел из оперетки...
Он уже давно сказал Мазану: «Лошадь!» и
старый бурый
мерин, запряженный в длинные крестьянские дроги, или роспуски, чрезвычайно покойные, переплетенные частою веревочной решеткою, с длинным лубком посередине, накрытым войлоком, уже стоял у крыльца.
Все лошади — молодые и
старые, с оскаленными зубами бегали за
мерином, гоняя его по двору, раздавались звуки копыт об его худые бока и тяжелое кряхтение.
Старые матки поняли, что с ней, но молодежь пришла в волненье и, оставив
мерина, окружила больную.
За несколько минут столь оживленный полный варок, печально опустел; грустно торчали столбы под пустыми навесами и виднелась одна измятая, унавоженная солома. Как ни привычна была эта картина опустения пегому
мерину, она, должно быть, грустно подействовала на него. Он медленно, как бы кланяясь, опустил и поднял голову, вздохнул, насколько ему позволял стянутый трок, и ковыляя своими погнутыми нерасходившимися ногами, побрел за табуном, унося на своей костлявой спине
старого Нестера.
Подошла самая
старая кобыла Вязопуриха, понюхала
мерина и вздохнула.
Вот его
старый, белый, весь усеянный «гречкой»
мерин.
После долгих мытарств
мерин —
старый, надорванный — попадает на конный двор.
Чалый, слепой
мерин, спокойно шагает. Заложив руки за спину и держа в них повод, впереди идет дедушка Степан.
Старая гимназическая фуражка на голове. Маленький, сгорбленный, с мертвенно-старческим лицом, он идет как будто падает вперед, и машинально, сам не замечая, повторяет...