Руки прочь от Миссисипи

Корнелия Функе, 1997

Эмма приехала на летние каникулы к своей бабушке Долли. У неё большое хозяйство: кошки, собаки, попугайчики, рыбки, а на выгоне пасётся старый мерин. От своих друзей Эмма узнаёт, что умер сосед Долли, старый Клипербуш. Когда племянник Клипербуша по кличке Аллигатор собирается избавиться от дядиной любимой кобылы Миссисипи, Долли выкупает её и неожиданно дарит своей внучке. Но Эмма рано радуется: Аллигатор появляется вновь и всеми силами пытается заполучить Миссисипи обратно. Эмме и Долли необходимо во что бы то ни стало спасти лошадь!

Глава третья

Старый Клипербуш был в деревне человеком далеко не бедным. Его дом был самым большим на всю округу, а на прилегавшем к нему участке земли смогли бы уместиться все тридцать пять домов деревни. Несмотря на это, после его смерти в конюшнях осталось только одно-единственное животное — Миссисипи.

— А почему у него, собственно, была всего одна лошадь? — спросила Эмма по дороге к усадьбе.

— Всех остальных он пережил, — объяснил доктор, — или продал.

— Продал? Как же так? — Эмма выпихнула Джерри из кармана своей куртки. Уговорить его с Томом остаться дома не удалось, так что теперь Эмма сидела на заднем сиденье с двумя собачьими мордами на коленях.

— Да просто Клипербуш в очередной раз собрался эмигрировать, — ответил доктор. — В Америку. Это была его заветная мечта. Каждые семь-восемь лет он продавал своих животных, собирал два огромных чемодана, со всеми прощался — а потом всё-таки оставался. За две недели до его смерти опять началось: Клипербуш продал лошадей, коров, кур и даже кое-что из мебели. И только с Миссисипи расстаться не смог. В его глазах ни один человек не был достоин этой кобылы. Уже и чемоданы его стояли собранные рядом с кроватью, а Миссисипи по-прежнему была у него. Н-да, а потом Клипербуш взял да и упал замертво.

Кнапс остановил машину на обочине.

— Так, я вас здесь высажу. Будет лучше, если этот тип не увидит мою машину. Сегодня утром мы здорово накричали друг на друга.

— Вот как! — Долли посмотрела на него и покачала головой. — Об этом ты нам вовсе ничего не рассказал.

— Мне было неловко признаться, — пробурчал доктор. — Но этот тип просто вывел меня из себя. Как бы там ни было, желаю, чтобы тебе повезло больше!

— Кривая вывезет! — бросила Долли в ответ.

Только она вышла из машины, как Том и Джерри собрались прыгнуть следом, но Долли захлопнула дверь у них перед самым носом.

— Вот что, Кнапс, собак мы оставим с тобой, — сказала она. — Мои бедные нервы не выдержат избалованную клячу и двух сумасшедших собак за раз. К тому же они с большей охотой прокатятся в машине, чем будут тащиться за нами по дороге. После просто завезёшь их обратно ко мне, идёт?

— Ну если это очень нужно…

Тут доктор высунулся из окна и зашептал:

— Долли, оставайся вежливой, как бы отвратительно он себя ни вёл. Иначе он доведёт дело до конца и отправит Миссисипи на живодёрню, только чтобы позлить тебя.

— Ну-ну! — ухмыльнулась Долли. — Меня не так-то легко вывести из себя.

— И вот ещё что! — Доктор поманил её поближе. — Здесь триста марок. Отдашь ему, если не поможет твоё красноречие.

— Знаешь что, Кнапс? — Долли сунула деньги в кошелёк. — Мне будет ужасно любопытно узнать, кто из нас от любви к животным первым разорится. Давай, вали уже отсюда. Теперь наш с Эммой выход.

* * *

Дом Клипербуша показался Эмме жутковатым. Серый и недружелюбный, он стоял в глубине замощённого двора, окружённый пустыми хлевами и высокой живой изгородью боярышника. Единственный выход к дороге вёл через большие железные ворота.

Когда Долли распахнула их, Эмма пробормотала:

— Я бы такой дом и даром не взяла.

— Клипербушу он тоже не особенно нравился, — сказала Долли. — Но дом принадлежал его семье с незапамятных времён, вот он его и не продавал. Он не помышлял об этом, даже когда начинал бредить эмиграцией.

Пустой двор Долли и Эмма пересекли молча. Перед конюшнями стоял большой новенький автомобиль.

— Это… племянника? — шёпотом спросила Эмма.

— С чего это ты вдруг зашептала? — поинтересовалась Долли. — Боишься, что тебя услышит дух старого Клипербуша? Уверена, что он давным-давно в Америке.

Она подошла к автомобилю и глянула через стекло.

— Н-нет, этот явно не Клипербуша. Уж больно фанфаронский, на мой вкус.

Эмма огляделась по сторонам и поёжилась, она чувствовала себя здесь неуютно.

Большая парадная дверь дома была немного приоткрыта. Долли потянула Эмму туда.

— Идём. Внутри всё не так уж плохо.

* * *

Но и внутри дом показался Эмме таким же мрачным.

— Ох, — вздохнула она, — если бы меня заставили жить в таком доме, я бы тоже сбежала за границу.

Племянника Клипербуша они нашли наверху в спальне — единственной комнате, не заставленной старой громоздкой мебелью. На стене висели два плаката: на одном был изображён Гранд-Каньон, на другом — плывущий по Миссисипи пароход. Рядом с кроватью стояли два собранных чемодана.

Альберт Гансман прощупывал матрац своего покойного дяди.

Долли постучалась в открытую дверь.

— Зря стараетесь, — сказала она, — ваш дядя всегда относил свои деньги в банк.

Племянник Клипербуша обернулся.

— Вам-то что тут надо? — набросился он на Долли.

Та же изобразила на лице свою самую любезную улыбку.

— Герр Гансман, мы пришли сюда по поводу Миссисипи — кобылы вашего покойного дяди. Я Долорес Блюментрит. Возможно, вы меня ещё помните. Мы несколько раз встречались с вами в этом доме. А моё хозяйство — у деревенского пруда. Ребёнком вы там нередко околачивались.

— Ах ну да! Конечно! Деревенский друг животных. — Альберт Гансман рассмеялся. Прозвучало это не очень приятно. — Припоминаю, припоминаю. Такса-Долли — так мы вас всегда звали. Я и мои друзья.

— О, мне вспоминаются некоторые прозвища пообиднее, — заметила Долли.

Эмма перевела взгляд на неё. Долли-то улыбалась, а вот её глаза не смеялись.

— Я слышала, что вы хотите избавиться от кобылы вашего дяди, — продолжала она. — Это правда?

Гансман кивнул.

— Да. Я уже вызвал забойщика. Ведь её не продашь, вы бы её только видели.

— Именно, — поддакнула Долли. — Потому-то я и здесь. Я с удовольствием взяла бы кобылу к себе. А вы избавились бы от неё, не сходя с места и не заплатив ни пфеннига. Да и лошади жилось бы у меня хорошо.

Гансман наморщил лоб.

— Честно говоря, мне безразлично. Хотите заполучить эту клячу, дайте мне больше того, что платит забойщик. Очень просто.

— Да что вы? — Долли всё ещё глядела так, словно считала своего собеседника славным малым. Эмме ничего не оставалось, как лишь восхищаться настолько талантливым притворством. — И сколько же?

Гансман дёрнул плечом, стряхнул с костюма паука и раздавил его.

— Забойщик платит мне триста марок, дайте четыреста — и лошадь ваша.

— Знаете что? — Долли убрала со лба седые волосы. — Я дам вам двести. Всё, что у меня с собой.

— Что? — Гансман снова расхохотался. — Это что, дурацкая шутка? На такой вздор у меня нет времени.

— Именно, — опять поддакнула Долли, — у вас нет времени. По вам сразу видать. Вот я и предлагаю вам двести марок. Ближайший забойщик лошадей — толстый Пит, а он живёт далеко, очень далеко. И вообще, он всегда ужасно тянет резину. Что он вам сказал? Пообещал, небось, что приедет послезавтра? Или послепослезавтра? Тогда можете спокойно накинуть ещё денька четыре. На Пита никогда нельзя положиться. Вот вы позвоните ему. — Долли указала на переносной телефон, торчавший у Гансмана из кармана куртки. — Вон ведь у вас какой замечательно удобный аппарат. Позвоните Питу и спросите у него, когда он заберёт Миссисипи.

Альберт Гансман поглядел на Долли, вытащил было телефон — и снова засунул обратно.

— Ну ладно. Я тоже слыхал, что этот забойщик не из проворных. — Он поправил галстук. — Дайте мне двести пятьдесят.

Эмма затаила дыхание и перевела взгляд на бабушку. А ту всё это, похоже, здорово забавляло.

— Двести, я сказала. Вообще-то говоря, не мне ли здесь положено быть тугой на ухо? А?

Гансман рассерженно сощурил глаза.

— Такса-Долли… А ведь вы, кажется, всегда были такой упрямой, верно? Дядя как-то сказал, что голова у вас будет потвёрже кладбищенской стены. Не связывайтесь с Долли, говорил он.

— Да-да, он хорошо меня знал, — усмехнулась Долли. — Даже очень хорошо. Когда-то он хотел забрать меня с собой в Америку, но это давняя история. Ну так как? Двести?

Гансман пожал плечами.

— Двести. Будто у меня нет дел поважнее, чем торчать здесь и торговаться по мелочам со старой женщиной. Давайте деньги, но тогда и лошадёнку сразу с собой забирайте, ясно?

— Да, так и сделаем, — вырвалось у Эммы. — С удовольствием.

Гансман на неё даже не взглянул.

Долли достала из кармана куртки кошелёк и отсчитала деньги ему в руку.

— Да, и вот ещё что, — прибавила она. — Я предпочитаю такие вещи оформлять в письменном виде. Напишите мне на листочке, что я приобрела лошадь на законных основаниях.

Гансман вздохнул. Его телефон зазвонил, но он не обратил на него внимания.

— Будут ещё особые пожелания? Может, мне эту клячу ещё и упаковать красиво, и бантик ей подвязать?

— Нет, спасибо, — сказала Долли. — В этом нет нужды. Мы её так заберём.

В ответ Альберт Гансман и тут залился смехом, но звучал он ненамного приятнее.

— И на кой ляд она вам вообще сдалась? — спросил он.

— Да видите ли, — Долли окинула взглядом спальню Клипербуша, — я, собственно, лишь хотела спасти Миссисипи от забойщика — уверена, что вам этого не понять. Но раз уж она теперь стоит такой кучи моих кровных денег, заработанных тяжким трудом, у меня появилась ещё и другая идея. Моя внучка без ума от лошадей. А от моего старого мерина проку уже мало. Вот я и подарю кобылу ей.

Эмма смотрела на Долли, окончательно потеряв дар речи.

А Гансман опять рассмеялся.

— Тэк-тэк, — с издёвкой сказал он. — Что ж, деточка, как говорится, будьте счастливы. Прям мечта, а не лошадь!

Только Эмма не обратила на него никакого внимания. Словно онемев, она всё ещё стояла и вдумывалась в слова, только что произнесённые её бабушкой.

— Что писать? — спросил Гансман, раскрывая свой блокнот.

Долли продиктовала:

— Настоящим подтверждается, что я, Альберт Гансман, продаю Долорес Блюментрит кобылу Миссисипи по цене в 200 немецких марок. Дата. Подпись.

Когда Гансман протянул Долли подписанный листок, она его тщательно перечитала. Затем, кивнув, свернула и засунула в карман брюк.

— Большое спасибо. Может случиться, что вы всё-таки ещё отыщете в этом матраце золотые сокровища. Пойдём, Эмма.

Они поспешили покинуть дом. Во дворе Эмма оглянулась и увидела наверху Альберта Гансмана. Он стоял у окна и наблюдал за ними.

— Кажется, твоя шутка насчёт матраца ему не понравилась, — заметила она.

— Ну и что с того? Мне этот тип не понравился целиком, — отозвалась Долли. — Пошли, сейчас первым делом заберём Миссисипи и поскорее вернёмся домой. Пешком отсюда путь неблизкий.

Кобыла стояла в самом дальнем стойле пустой конюшни. Когда Долли и Эмма приблизились, она навострила уши и беспокойно затопталась на месте. Долли протянула руку и дала Миссисипи обстоятельно обнюхать её.

— Лошади чем-то похожи на собак, — тихо сказала она. — Они судят о людях по их запаху. Надеюсь, мой запах этой барышне придётся по нраву.

— По-моему, она симпатичная, — шепнула Эмма.

— Что, Миссисипи, — негромко спросила Долли, — хочешь прогуляться? — Она огляделась вокруг. — Эмма, ты не видишь, здесь где-нибудь недоуздок висит? Неплохо бы к нему ещё и верёвку подобрать. Кнапс так торопился, что я совершенно позабыла прихватить с собой что-нибудь подходящее.

Эмме пришлось долго искать, пока в одном из передних стойл не нашлись наконец недоуздок и верёвка с карабином. А в расписном сундуке, стоявшем рядом с воротами в конюшню, она обнаружила ещё кое-что: старые перемётные сумки, доверху набитые пёстрыми лентами, бубенцами и тряпичными цветами; великолепный чепрак, который Клипербуш всегда подстилал Миссисипи под седло; красную уздечку с набором и, наконец, само седло. Вблизи оно выглядело ещё красивее. Эмма восхищённо провела рукой по тиснёной коже.

— Ну как, нашла что-нибудь? — позвала Долли.

— Много всего! — откликнулась Эмма. Она принесла бабушке недоуздок, верёвку и перемётные сумки.

— Там, в сундуке, ещё лежит седло, упряжь и всё такое. Но ведь мы же не купили их вместе с лошадью, как ты думаешь?

— А по-моему, ещё как купили, — уверенно сказала Долли. — Чепрак и седло положим ей на спину, а вот упряжь со всем остальным сложи пока в перемётные сумки. Отвести Миссисипи домой будет проще, если возьмём недоуздок и верёвку.

Тогда Эмма принесла всё, что было в сундуке Клипербуша, и положила на солому рядом со стойлом Миссисипи.

— Такого красивого седла я ещё никогда не видела, — сказала она. — Только вот форма у него странная какая-то, правда?

Долли кивнула.

— Это седло вестерн, ковбойское. Клипербуш выписал его специально из Америки. Когда он в первый раз проскакал на этой штуке, над ним потешалась вся деревня, но Клипербушу это было до лампочки. Его никогда не интересовало, что о нём говорят люди. — Она открыла дверцу стойла и подошла к Миссисипи. — Ах ты, моя красавица.

Кобыла отступила на шаг и фыркнула. Но когда Долли надевала на неё недоуздок, вела себя смирно. Осторожно закрепив верёвку, Долли ещё раз успокаивающе похлопала Миссисипи по шее и повела за собою из стойла.

Только когда на неё пристраивали чепрак и седло, Миссисипи слегка разволновалась, но Долли погладила её, заговорила с нею вполголоса, и лошадь снова успокоилась.

— Я ведь ещё не могу ехать на ней верхом, правда? — спросила Эмма.

— Нет, дорогая. — Долли с улыбкой покачала головой. — Для этого она сперва должна познакомиться с тобою поближе. Кроме того, эта барышня очень прихотлива в выборе наездников. Прежде чем решишься взобраться ей на спину, ты должна быть совершенно уверена в том, что нравишься ей.

— Ну ладно, не страшно. — Эмма перекинула перемётные сумки через плечо и открыла ворота конюшни.

Миссисипи потянула ноздрями свежий воздух, всхрапнула и радостно заторопилась выбраться на свободу.

— Ну и ну, — удивилась Долли. — Сколько же ты простояла в конюшне?

Пока она вела кобылу через двор, та несколько раз оглядывалась, но через ворота прошла за Долли смирно, словно овечка.

— Ну вот, пожалуйста! — облегчённо выдохнула Долли. Они зашагали по узкой просёлочной дороге к деревне.

— Всё прошло как по маслу. Но дома мне первым делом понадобится смыть воспоминание об этом Гансмане рюмкой коньяка. Честное слово, такого племянничка Клипербуш ничем не заслужил. — Она обернулась к кобыле. — Симпатичная барышня, верно? Несмотря на зебровые полоски. Ты знала, что, если лошадь поранилась, новая шерсть на этом месте отрастает белого цвета?

Эмма помотала головой.

Долли наклонилась к ней.

— Что-нибудь не так?

Эмма откашлялась.

— То, что ты сказала… Вот тогда… Ты ведь это просто так сказала, да?

— Что же я такое сказала? — На лице Долли появилась лукавая улыбка. — Теперь уж и не припомню.

Эмма залилась краской.

— Ну что ты хочешь мне эту кобылу… подарить.

Долли осклабилась.

— Да? Я это сказала? Ну раз я это сказала, значит, я это и имела в виду.

Тут Эмма бросилась ей на шею. Да так стремительно, что Долли едва не выпустила из рук верёвку.

— Эй, эй, не так бурно! — крикнула она. — Не то твоя лошадь сбежит, а ты с нею даже познакомиться поближе не успеешь.

У Эммы от волнения сбилось дыхание.

— Как думаешь… — спросила она, немного успокоившись. — Как ты думаешь, Альдо и Миссисипи поладят? — И сунула руку в карман куртки. — Эх, у меня для неё даже морковки нет.

Она то и дело оборачивалась и разглядывала лошадь. Свою лошадь. Миссисипи прядала ушами и глядела в ответ.

— Если они не поладят, то уж Альдо будет точно ни при чём, — сказала Долли. — Пару дней подержим их порознь. Пусть первое время обнюхивают друг друга через забор. Рано или поздно они поймут, что вдвоём гораздо приятнее, чем в одиночку.

— Слушай, Долли, — Эмма возбуждённо запрыгала перед бабушкой, — ты должна позвонить доктору Кнапсу и вернуть ему его деньги. Ты должна сказать ему, что это мы купили Миссисипи.

— Хорошо, хорошо! — Мимо проехала машина, и Долли остановилась. Но Миссисипи не испугалась. Было видно, что к машинам она привычна. — И всё же тебе стоит пока немного попридержать свою радость. Хоть вероятность и невелика, а только может оказаться, что Клипербуш завещал лошадь вовсе не своему племяннику. Тогда наш договор окажется недействительным. Об этом ты не подумала?

Эмма посмотрела на неё с испугом.

— Нет! — пробормотала она.

— А надо бы, — сказала Долли. — На всякий случай. Хоть это и маловероятно, ведь у Клипербуша, насколько я знаю, не было никаких других родственников, но… забывать об этом пока что не стоит. Самую-самую малость, но думай. Хорошо?

Эмма кивнула.

Ещё бы, теперь-то она будет думать об этом. Постоянно. И уж точно не только самую малость.

— Долли, а Долли? — вдруг спросила она. — Старый Клипербуш в самом деле хотел забрать тебя с собой в Америку?

Бабушка засмеялась. Да так громко, что Миссисипи навострила уши.

— Да он-то хотел, — сказала она. — Но я не захотела. А теперь забудь об этом. Это было так давно, что и на правду-то больше не похоже.

— А всё же когда-нибудь мне хотелось бы послушать эту историю, — сказала Эмма.

— Когда-нибудь, — ответила Долли. — А сейчас подержи-ка ты свою лошадь. У меня уже рука немеет.

Весь остаток пути до дома кобылу вела Эмма. В животе у неё словно кружились тысячи мотыльков, и во рту пересохло от счастья, но ей всё ещё отчего-то не верилось.

Чтобы у неё да вдруг появилась лошадь.

Настоящая собственная лошадка!

«Нет. Такое бывает в книгах или в кино, — снова и снова думала она. — Только не в настоящей жизни. И тем более не со мной, ведь мне не разрешают держать даже хомяка».

Но когда она оборачивалась, Миссисипи была тут, рядом с нею.

И Эмма просто смотрела на кобылу и радовалась, изо всех сил стараясь не думать о том, как быстро могут пролететь летние каникулы.