Тяжело было
старцу подняться — ноги его устали, путь далек, пустыня жарка и исполнена страхов, но он не пощадил своего тела… он встает, он бредет во тьме по стогнам Дамаска, пробегает их: песни, пьяный звон чаш из домов, и страстные вздохи нимф и самый Силен — всё напротив его, как волна прибоя; но ногам его дана небывалая сила и бодрость.
Неточные совпадения
Старец вдруг
поднялся с места...
Вдруг
поднялся с места
старец.
Голос его, голос
старца Зосимы… Да и как же не он, коль зовет?
Старец приподнял Алешу рукой, тот
поднялся с колен.
— Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься.
Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок (
старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит Бог преставиться мне — и уходи из монастыря. Совсем иди.
В другом месте скитники встретили еще более ужасную картину. На дороге сидели двое башкир и прямо выли от голодных колик. Страшно было смотреть на их искаженные лица, на дикие глаза. Один погнался за проезжавшими мимо пошевнями на четвереньках, как дикий зверь, — не было сил
подняться на ноги.
Старец Анфим струсил и погнал лошадь. Михей Зотыч закрыл глаза и молился вслух.
Вот
поднялись монахи,
старцы, инокини, все в черных ризах, все бледные и кровавые.
Но однажды,
поднявшись к
старцу Иоанну и оглянув толпу, он заметил в ней одинокий, тёмный глаз окуровского жителя Тиунова: прислонясь к стволу сосны, заложив руки за спину, кривой, склонив голову набок, не отрываясь смотрел в лицо
старца и шевелил тёмными губами. Кожемякин быстро отвернулся, но кривой заметил его и дружелюбно кивнул.
На четвертом году его монашества архиерей особенно обласкал его, и
старец сказал ему, что он не должен будет отказываться, если его назначат на высшие должности. И тогда монашеское честолюбие, то самое, которое так противно было в монахах,
поднялось в нем. Его назначили в близкий к столице монастырь. Он хотел отказаться, но
старец велел ему принять назначение. Он принял назначение, простился с
старцем и переехал в другой монастырь.
Замолчал слепец. Владимир пал на его грудь, и слезы счастия неподкупного оросили ее. Святой
старец ничего не говорил; но вместо ответа на челе его просияла радость. Молча
поднялись они и побрели к озеру.