Неточные совпадения
Однажды во время какого-то соединенного заседания, имевшего
предметом устройство во время масленицы усиленного гастрономического торжества, предводитель, доведенный до исступления острым запахом, распространяемым градоначальником, вне себя вскочил с своего места и крикнул:"Уксусу и горчицы!"И затем, припав к градоначальнической голове,
стал ее нюхать.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника
стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому
предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Сначала говорил он довольно невнятно, но потом вник в
предмет, и, к общему удивлению, вместо того чтобы защищать,
стал обвинять.
Левин вздохнул. Он вспомнил о брате Николае, и ему
стало совестно и больно, и он нахмурился; но Облонский заговорил о таком
предмете, который тотчас же отвлек его.
Язык его
стал мешаться, и он пошел перескакивать с одного
предмета на другой. Константин с помощью Маши уговорил его никуда не ездить и уложил спать совершенно пьяного.
Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки
предметов, которые ежеминутно
становятся все яснее и яснее.
Павел Иванович
стал очень осторожен насчет этого
предмета.
Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь в том)
Между людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом,
Иль сатаническим уродом,
Иль даже демоном моим.
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Отъехав с версту, я уселся попокойнее и с упорным вниманием
стал смотреть на ближайший
предмет перед глазами — заднюю часть пристяжной, которая бежала с моей стороны.
Я
стал на стул, чтобы рассмотреть ее лицо, но на том месте, где оно находилось, мне опять представился тот же бледно-желтоватый прозрачный
предмет.
Я приказал ехать на незнакомый
предмет, который тотчас и
стал подвигаться нам навстречу.
Он упорно
стал смотреть налево, в другую сторону: там увидал он давно знакомый ему
предмет — бахрому из паутины около картин, и в пауке — живой упрек своему нерадению.
«Послушай, гетман, для тебя
Я позабыла всё на свете.
Навек однажды полюбя,
Одно имела я в
предмете:
Твою любовь. Я для нее
Сгубила счастие мое,
Но ни о чем я не жалею…
Ты помнишь: в страшной тишине,
В ту ночь, как
стала я твоею,
Меня любить ты клялся мне.
Зачем же ты меня не любишь...
Прочие промыслы, как, например, рыбная и звериная ловля, незначительны и не в состоянии прокормить самих промышленников; для торговли эти промыслы едва доставляют несколько неважных
предметов, как-то: шкур, рогов, клыков, которые не составляют общих, отдельных
статей торга.
От города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в этот час дороге. Почти уже
стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать
предметы. На половине дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала...
Уже выйдя из университета и приготовляясь на свои две тысячи съездить за границу, Иван Федорович вдруг напечатал в одной из больших газет одну странную
статью, обратившую на себя внимание даже и неспециалистов, и, главное, по
предмету, по-видимому, вовсе ему незнакомому, потому что кончил он курс естественником.
Вдруг радиус моего кругозора
стал быстро сокращаться: навалился густой туман. Точно стеной, отделил он меня от остального мира. Теперь я мог видеть только те
предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде.
Я
стал направлять его взгляд рукой по линии выдающихся и заметных
предметов, но, как я ни старался, он ничего не видел. Дерсу тихонько поднял ружье, еще раз внимательно всмотрелся в то место, где было животное, выпалил и — промахнулся. Звук выстрела широко прокатился по всему лесу и замер в отдалении. Испуганная кабарга шарахнулась в сторону и скрылась в чаще.
Влажные жары сильно истомляют людей и животных. Влага оседает на лицо, руки и одежду, бумага
становится вокхою [Местное выражение, означающее сырой, влажный на ощупь, но не мокрый
предмет.] и перестает шуршать, сахар рассыпается, соль и мука слипаются в комки, табак не курится; на теле часто появляется тропическая сыпь.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то
предмета,
стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
— Очень дурно. — Лопухов
стал рассказывать то, что нужно было знать г-же Б., чтобы в разговорах с Верою избегать
предметов, которые напоминали бы девушке ее прошлые неприятности. Г-жа Б. слушала с участием, наконец, пожала руку Лопухову...
Я пришел домой к самому концу третьего дня. Я забыл сказать, что с досады на Гагиных я попытался воскресить в себе образ жестокосердой вдовы; но мои усилия остались тщетны. Помнится, когда я принялся мечтать о ней, я увидел перед собою крестьянскую девочку лет пяти, с круглым личиком, с невинно выпученными глазенками. Она так детски-простодушно смотрела на меня… Мне
стало стыдно ее чистого взора, я не хотел лгать в ее присутствии и тотчас же окончательно и навсегда раскланялся с моим прежним
предметом.
Одним утром явился к моему отцу небольшой человек в золотых очках, с большим носом, с полупотерянными волосами, с пальцами, обожженными химическими реагенциями. Отец мой встретил его холодно, колко; племянник отвечал той же монетой и не хуже чеканенной; померявшись, они
стали говорить о посторонних
предметах с наружным равнодушием и расстались учтиво, но с затаенной злобой друг против друга. Отец мой увидел, что боец ему не уступит.
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали, внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим
предметам миновали; а потрясенная вера в нашу непогрешительность придавала больше серьезный и истинный характер нашей жизни. Моя
статья «По поводу одной драмы» была заключительным словом прожитой болезни.
— Оно конечно… Чужую беду руками разведу… Да ведь и другая пословица на этот
предмет есть: беда не дуда;
станешь дуть — слезы идуть. Вот оно, сударь, что!
Вышел я от него почти влюбленный в молодого учителя и, придя домой,
стал жадно поглощать отмеченные места в книге. Скоро я догнал товарищей по всем
предметам, и на следующую четверть Герасименко после моей фамилии пролаял сентенцию: «похвально». Таким образом ожидания моего приятеля Крыштановигча не оправдались: испробовать гимназических розог мне не пришлось.
В одно утро пан Уляницкий опять появился на подоконнике с таинственным
предметом под полой халата, а затем, подойдя к нашему крыльцу и как-то особенно всматриваясь в наши лица, он
стал уверять, что в сущности он очень, очень любит и нас, и своего милого Мамерика, которому даже хочет сшить новую синюю куртку с медными пуговицами, и просит, чтобы мы обрадовали его этим известием, если где-нибудь случайно встретим.
«Словесность»
стала опять только отдельным
предметом, лучи, которые она еще так недавно кидала во все стороны, исчезли…
Только уже в Ровно из разговоров старших я понял, что доступ в университет мне закрыт и что отныне математика должна
стать для меня основным
предметом изучения.
И даже более: довольно долго после этого самая идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине сознания, как личинка трогает под землей корень еще живого растения. Но с этого вечера у меня уже были
предметы первой «политической» антипатии. Это был министр Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне
стал недоступен университет и предстоит изучать ненавистную математику…
В восточноправославной мистике Христос принимается внутрь человека,
становится основой жизни, в западнокатолической мистике Христос остается
предметом подражания, объектом влюбленности, остается вне человека.
Но я не
стану говорить об утках собственно пролетных: это завело бы меня слишком далеко и при всем том дало бы моим читателям слабое и неверное понятие о
предмете.
В это время я наткнулся на что-то большое, громоздкое. Потеряв равновесие, я упал поперек какого-то большого
предмета. Я
стал подыматься и руками ощупывать длинный ящик в виде корыта, сверху забитый досками.
Я
стал говорить, что касатка мертва и потому совершенно неопасна, но они ответили мне, что Тэму может прикидываться мертвым, оставлять на берегу свою внешнюю оболочку, превращаться в наземных зверей и даже в неодушевленные
предметы.
Намука удержал лодку и
стал осторожно подходить к неведомому
предмету.
С утра я неладно обулся, что-то жесткое попало мне под подошву и мешало ступать. Я
стал на первую попавшуюся валежину и
стал переобуваться. Вытряхнув из обуви посторонний
предмет, я снова оделся, и только хотел было встать, как вдруг увидел белохвостого орлана.
Высказавши эти беглые замечания, мы, прежде чем перейдем к главному
предмету нашей
статьи, должны сделать еще следующую оговорку.
Вот почему иногда общий смысл раскрываемой идеи требовал больших распространений и повторений одного и того же в разных видах, — чтобы быть понятным и в то же время уложиться в фигуральную форму, которую мы должны были взять для нашей
статьи, по требованию самого
предмета…
Стала как-то особенно странно заговаривать с дочерьми, и всё о таких необыкновенных
предметах; ей видимо хотелось высказаться, но она почему-то сдерживалась.
— А я и не примечаю-с, хе-хе! И представьте себе, многоуважаемый князь, — хотя
предмет и не достоин такого особенного внимания вашего, всегда-то карманы у меня целехоньки, а тут вдруг в одну ночь такая дыра!
Стал высматривать любопытнее, как бы перочинным ножичком кто прорезал; невероятно почти-с.
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем
становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на
предмет, то действительно только мокренько
станет.
Но — чудное дело! превратившись в англомана, Иван Петрович
стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался
предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь.
В
статье «Об эпиграмме и надписи у древних» (из Ла Гарпа) читаем: «В новейшие времена эпиграмма, в обыкновенном смысле, означает такой род стихотворения, который особенно сходен с сатирою по насмешке или по критике; даже в простом разговоре колкая шутка называется эпиграммою; но в особенности сим словом означается острая мысль или натуральная простота, которая часто составляет
предмет легкого стихотворения.
— Пусто
стало, — говорила дрожащим голосом Полинька, относя к комнате внутреннюю пустоту своей нежной натуры, у которой смерть отняла последний
предмет необходимой живой привязанности.
Аркаша Шкарин заболел не опасной, но все-таки венерической болезнью, и он
стал на целых три месяца
предметом поклонения всего старшего возраста (тогда еще не было рот).
Этот человек, отверженный из отверженных, так низко упавший, как только может представить себе человеческая фантазия, этот добровольный палач, обошелся с ней без грубости, но с таким отсутствием хоть бы намека на ласку, с таким пренебрежением и деревянным равнодушием, как обращаются не с человеком, даже не с собакой или лошадью, и даже не с зонтиком, пальто или шляпой, а как с каким-то грязным
предметом, в котором является минутная неизбежная потребность, но который по миновании надобности
становится чуждым, бесполезным и противным.
По моей живости и непреодолимому, безотчетному желанью передавать другим свои впечатленья с точностью и ясностию очевидности, так, чтобы слушатели получили такое же понятие об описываемых
предметах, какое я сам имел о них, — я
стал передразнивать сумасшедшего Ивана Борисыча в его бормотанье, гримасах и поклонах.
Видно, дорога и произведенный движением спокойный сон подкрепили меня; мне
стало хорошо и весело, так что я несколько минут с любопытством и удовольствием рассматривал сквозь полог окружающие меня новые
предметы.
В метафизических рассуждениях, которые бывали одним из главных
предметов наших разговоров, я любил ту минуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другой и,
становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец, до такой степени туманности, что не видишь возможности выразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришь совсем другое.
С приездом в Москву перемена моего взгляда на
предметы, лица и свое отношение к ним
стала еще ощутительнее.